Если его спросить, чем он занимается в свободное от работы время, ответит: «Собираю часы». Его обычно в шутку переспрашивают: «И минуты?» А он отвечает, причем без всяких шуток: «Да. Я их много растерял за свою жизнь. Теперь вот собираю».
Это человек тихий, спокойный, как тик-так. Чем-то похож на дедушку из фильма «Чучело», собирателя картин, роль которого сыграл Юрий Никулин. Только помоложе. В больничном кабинете Юрия Николаевича самая современная вещь – компьютер – безнадежно сломан, зато в полной исправности старинный патефон. На столе нет ни одного предмета, которому было бы меньше 50 лет. В воздухе, как стрекот кузнечиков, тиканье многих маятников – звук, от которого московские уши уже успели отвыкнуть. Тиканье раздается не только от часов, но и от... картин, которые рисует Юрий Николаевич. Почему они тикают – об этом позже. Сначала про кирпичи.
Вещь, утратившая свое практическое назначение, нужна ему для прикосновения к ней
Когда-то Яковлев жил в Питере и собирал кирпичи, вернее, клейма на кирпичах. В Ленинградской области старинных развалин много, за год набралось 40 штук. Но потом молодого врача перевели в Воронеж, неподъемная коллекция так и осталась в студенческом общежитии.
– А собирать время я начал 10 лет назад, когда развелся с женой, – вспоминает Юрий Николаевич. – Вышел как-то на лестничную площадку, а там – хлам, оставшийся от старушки, которую на днях отправили в дом престарелых. И в куче хлама старинные часы. Еще идут.
Яковлев тут же их себе присвоил. С тех пор время как символ вечности для него не парадокс. Все, что подвластно времени, смертно, но само время – это уже епархия вечности, считает Юрий Николаевич. Его не остановить и не понять. Его можно только пробовать на вкус: «Время... Вечность...» Именно так называется выставка картин Яковлева, открытая в больнице, в бывшем кабинете электрокардиограммы. Выставка тикающих картин.
Рисовать он начал лет семь назад. Никто его не учил, просто взял кисть в руки, и все. Но что бы ни пробовал нарисовать Юрий Николаевич, получалось опять про время. Каждая картина вставала в одну и ту же очередь, начало которой скрывалось где-то в будущем. Или в прошлом. Где находится вечность – хрен ее знает. Тогда автор решил: «Раз так, пусть картины тикают». И стал вместо нарисованных циферблатов (а они почему-то находили место в любой картине) монтировать в полотна настоящие часы. Вот, например, как стала выглядеть картина под названием «Все равно не понял». На ней нарисован осел, который идет по дороге мимо башни с часами. Башня нарисованная, а часы настоящие.
– Не понял, – перебиваю автора. – А почему «Все равно не понял»?
– Потому что осел смотрел-смотрел на часы, но так и не понял, что такое время.
А вот картина, на которой сидит новый русский с обезьяньей челюстью. На старшего Симпсона из мультфильма похож. Думает. А на переднем плане рука с часами, и часы тоже настоящие.
Рисовать он начал лет семь назад (фото: sxc.hu) |
– Разбогатею, «Ролекс» ему куплю, – шутит Юрий Николаевич.
Таковы все его картины, правда на некоторых часы все-таки нарисованы. Вот, например, картина под названием «Час затмения». Точнее, это две картины, которые вешаются не на стену, а на своеобразные весы, по разные стороны от оси. На обеих нарисовано одно и то же: песочные часы на переднем плане, а вдаль уходит дорога. Только на одной картине весь песок в часах сверху и пейзаж солнечный, а на другой – песок ссыпался вниз и сумерки. Второй чуть перевешивает.
Юрий Николаевич относится к той категории философов, для которых нужней не теория, а практика. Вещь, утратившая свое практическое назначение, нужна ему для прикосновения к ней. Это нечто вроде культа. Религия прикосновения к вечности, которая есть время, переставшее быть актуальным. Старинные часы, по мнению главврача, – это лучшее свидетельство о таком времени-вечности.
У него есть сборник из 29 притч, тираж которого трижды допечатывался. Главная притча называется «Хранитель». Сюжет таков: у человека, который хранит время, вся комната увешана часами. Все они ходят, но все вразнобой. Кроме двух часов, которые и тикали вместе, и вместе отбивали каждый новый час. Но пришел как-то в гости к Хранителю человек, не умеющий хранить время. И тайком остановил одни из тех часов, что тикали и били в унисон. Вернувшись в комнату, Хранитель тут же запустил маятник, но было уже поздно. Теперь и эти двое часов потеряли синхронность.
– О чем это, Юрий Николаевич?
– О любви и предательстве.
В гости к Хранителю я приехал на его служебной машине: больница, в которой он работает, хоть и называется именем станции Отрожка, а заведение довольно серьезное. Войдя в комнату, я почувствовал себя тем самым вторым персонажем из притчи, нарушившим гармонию хранилища. Это было накануне Нового года. В углу стояла елка, на которой вместо игрушек висели часы на цепочках. Елочные лапы нависали над фисгармонией. На ней стояли и тикали часы пушкинской поры, со шпиндельным механизмом. Все это Яковлев восстановил буквально из хлама. А вот настоящий граммофон. Не знал, что он такой огромный. «Какую вам пластинку поставить? – спрашивает Хранитель. – Хотите Ленина?»
Хранитель ставит романс «Забыты нежные лобзанья» в исполнении какого-то забытого оркестра. Автор романса – Анатолий Ленин, забытый потомками, у которых все никак не хватает времени на то, чтобы собирать время. Мы слушаем. Романс звучит без слов. Вы их помните? Я нет.