В начале 90-х приличные люди могли как угодно относиться к Чубайсу и спорить по его поводу до хрипоты; могли приветствовать расстрел Белого дома, а могли сочувствовать его защитникам; могли разоблачать козни МВФ, а могли твердо верить в благодатность их предписаний. Но в вопросе о национализме все было четко и определенно: национализм – удел фриков, приличный человек националистом быть не может и не должен.
Возможность не краснея говорить о русских и русском государстве, возможность без злобы говорить об интересах русских, их чаяньях и задачах — событие исключительно важное
Образ националиста был не только идеологическим, но и эстетическим: злобный безумец крайне неопрятного вида. А потому, если кто-то вдруг пускался в рассуждения о русских и русскости или, не дай бог, об отношении к русским представителей других национальностей, на него начинали смотреть так, будто он несколько месяцев не чистил зубы, а о существовании шампуня и вовсе не ведает. О русских в приличном обществе – либо плохо, либо никак: эту формулу никто не озвучивал, но следовали ей неукоснительно.
Впрочем, все это касалось исключительно русских националистов. К националистам нерусским отношение было куда более лояльное, а порой даже и откровенно сочувственное. Тут была уже другая формула: о других народах либо хорошо, либо никак. Национальные особенности у них, в зависимости от обстоятельств, либо отсутствуют (все в первую очередь люди), либо, наоборот, присутствуют, но говорят о замечательной неординарности и восхитительной многогранности этих народов.
Пока же выковывалась эта система представлений, жизнь шла своим чередом: те самые неординарные народы активно и безжалостно вытесняли русских со своих земель, а в самой России представители этих народов (в самом внушительном количестве) стали проявлять свою многогранность столь активно, что даже и приличным людям, становилось не по себе.
Неудивительно, что при таком расхождении господствующего дискурса и реальности отношение к национализму стало стремительно меняться. В самом конце 90-х о том, что в России живут по большей части русские и с ними тоже надо считаться, заговорили люди, которых назвать фриками язык не поворачивался. Причем заговорили жестко и аргументированно. И вдруг оказалось, что нет в такой постановке вопроса никакого безумства и злобности. Скорее, наоборот – здравый смысл и простая адекватность. Более того, возникла мода на национализм (впрочем, вкладывали в это слово самые разные значения).
Это было очень интересное и плодотворное время. Русское общество снова училось быть русским. Училось произносить без иронии простые и очевидные слова («патриотизм», «отечество», «русские», «враги России», «слава России»), училось говорить о себе и своем народе без презрения.
Возможность не краснея говорить о русских и русском государстве, возможность без злобы говорить об интересах русских, их чаяньях и задачах – событие исключительно важное. Однако на этом, еще раз повторю, важнейшем преобразовании созидательные функции национализма оказались исчерпаны. В качестве рецепта решения стоящих перед страной проблем он оказался решительно непригоден.
В ингушской станице Орджоникидзевская убили русскую учительницу Людмилу Терехину и двоих ее детей. Во время похорон, на которые пришло несколько сотен человек, на кладбище был устроен взрыв: пострадало еще более десяти человек (в том числе несколько было тяжело ранено). То, что этот теракт очевидно был направлен против русских, то, что он (вместе с убийством) вызвал панику у русского населения Ингушетии, – очевидно. И, разумеется, история эта стала главной темой, раскручиваемой сегодня нашими националистами с общим пафосом: «вставай, русский народ, пока всех не переубивали и не перевзрывали».
В самой станице Орджоникидзевская об убийстве семьи учительницы и взрыве на кладбище говорят много, но никому и в голову не приходит обвинить в происходящем ингушей (фото: ИТАР-ТАСС) |
Остановить геноцид и заставить местную власть с уважением относится к русским? Однако нет никакого геноцида, а местная власть сегодня к русским относится с самым очевидным уважением. Собственно, русские – одна из немногих в Ингушетии групп, поддерживающих режим Зязикова. К тому же местная власть получает немалые деньги на переселение русских. Деньги эти, само собой, по большей части разворовываются (да и русские не хотят возвращаться в депрессивный регион). Однако именно поэтому власть проявляет всяческую заботу о тех русских, которые живут в республике, дабы всегда было что предъявить в качестве обоснования расходования средств. Любое националистическое вмешательство в эту ситуацию может только взорвать ее. Собственно, очень вероятно, что именно это и было целью терактов.
Объединить русских и поднять их на борьбу с местным населением, пока всех не переубивали и не перевзрывали? Однако русские в Ингушетии живут компактно, и даже в самые тяжелые времена критических проблем с местным населением у них не возникало. В самой станице Орджоникидзевская об убийстве семьи учительницы и взрыве на кладбище говорят много, но никому и в голову не приходит обвинить в происходящем ингушей. Отношения между русскими и ингушами тут выстроены совсем иначе, чем мы представляем себе по опыту взаимоотношений с кавказцами на оптовых рынках. И связи между людьми, живущими рядом, тут куда более крепкие и сложные, чем представляется московским сетевым защитникам русского народа. Это не значит, что эти связи нельзя нарушить и превратить жизнь русских в этих местах в ад. Можно, но для этого нужно мощное внешнее воздействие. И таким воздействием может оказаться не только ваххабизм или радикальный ингушский национализм, но и, например, активные действия защитников русских людей.
Что еще может предложить русский национализм? Да ничего. Сложное отстраивание ситуации, необходимость постоянно реагировать на самые разные обстоятельства – все то, что и составляет основу обустройства жизни в столь сложных регионах, как Северный Кавказ, – все это принципиально чуждо национализму.
Но и тот факт, что русский национализм уже в начале этого десятилетия исчерпал свои созидательные функции, не означает, что сегодня у него вовсе нет никаких функций. Хотят того или нет сами националисты, сегодня они нужны только в качестве детонатора дестабилизации. Собственно, активность националистов и их готовность раздуть любой межнациональный конфликт с участием русских до события национального масштаба и создает пространство для действия тех самых разнообразных сил, задача которых – дестабилизировать ситуацию. Те же ингушские сепаратисты сегодня сугубо маргинальны, и, пожалуй, единственный шанс для них вернуть свои позиции – братская помощь русских радикалов. Впрочем, сегодня далеко не только у ингушских националистов может возникнуть желание поиграть в увлекательную игру – взорвать Северный Кавказ. Так что востребованность русского национализма и его дестабилизирующей функции будет только расти.