На политику открытости, на открытые сцены и моду на молодежь ситуация пока реагирует странным эффектом: режиссерским кризисом, обеднением списка имен.
Лучший спектакль – «Господа Головлевы», МХТ им. Чехова
Этот спектакль оцепеняет. И ледяным, вампирическим, высасывающим эффектом (Евгений Миронов в роли Иудушки обладает всеми качествами вурдалака), и совершенством формы.
Он важен еще и потому, что режиссер Кирилл Серебренников прошел целую эволюцию от «Пластилина» к «Господам Головлевым»: по «Головлевым» чувствуется, как на классике он испытывает свой стиль, наработанный на современной пьесе. На наших глазах облик современного театра, который Серебренников сформулировал в «Пластилине», становится классикой, это момент превращения «гаражной» культуры в высшую категорию истеблишмента.
Утомившемуся в перестройку, заформализировавшемуся театру предписана эта инъекция «режиссуры без корней», «режиссуры с чистого листа». Серебренников – режиссер-любитель, он интуитивно нащупывает ходы профессии; трудно вообще понять, как можно без режиссерского образования, силой убеждения, вывести артистов на такой градус исповедальности. Если вам нужно узнать, что такое есть «русское современное самопознание», надо идти на «Головлевых» – это спектакль про Россию, про ее национальные дефекты.
Этнический хаос, интернациональные браки, неустанная миграция – атрибут современного общества и красная тряпка для тех, кто считает, что мир не имеет права меняться
Лучшая мужская роль – Евгений Миронов, Иудушка, «Господа Головлевы»
Царь и бог отечественной сцены Евгений Миронов впервые сыграл «физиологическую», в чем-то острохарактерную роль без привычной для себя «головной» игры.
Его Головлев – сонная муха. Засасывает потоком сладкоречивых слов и вонзает мохнатый хоботок, сладострастно жмуря глазки. Сладкой демагогией, насилием бесконечного потока речи, с которым не справиться ни одному острослову, он окутывает, обволакивает жертв – и их тела постепенно превращаются в кокон. От Иудушки люди уползают, выкручиваются, как черви, и застывают в параличе. В его клерикальном мире, как и, кстати, у Салтыкова-Щедрина, – ни одной церковки, ни одного крестика, ни одной иконочки – ничего, что бы напомнило о праведности слов Иуды. Это церковь наоборот, антипророк с мушиными крылышками. Напускает в жилы семьи сонного сока – и она превращается в сонное королевство.
Лучшая женская роль – Алла Покровская, «Господа Головлевы»
Крепкая «современниковская» актриса Алла Покровская сильно сопротивлялась Серебренникову в постановке «Изображая жертву». Она так и не смогла сказать матерного слова в тексте Пресняковых. Но в роли матери Головлева сыграла человека, из которого по капле выходят силы, авторитет и воля к жизни. Прекрасная, чудная, благородная мать, глава семейства, крепкая домоправительница превращается в синильную старуху, со смирением принимающую такого сына, безразличную к его судьбе и судьбе фамильного дерева. Покровская сыграла принудительное умирание – весь спектакль мы наблюдаем противоестественное загнивание цветка от ядов, вылитых в почву. Физиологичность увядания, стадийное приближение к смерти – в этой роли есть какая-то наивысшая актерская наблюдательность.
Козак на полторы головы выше Райкина и в три раза менее подвижен |
Лучший актерский дуэт – Константин Райкин и Роман Козак, «Косметика врага», копродукция «Сатирикона» и Театра им. Пушкина
Роман Амели Нотомб – увлекательный интеллектуальный поединок здорового человека и помешанного, чуть позже превращающийся в борьбу осужденного и прокурора, а дальше – в совершеннейший сюр. Спектакль заставляет зрителя признаться в самом страшном: в подлинном волнении, которое испытывает современный человек, наблюдающий за террором, буквально прикованный к этой схватке. Но придется зрителю признаться еще и в том, что в каждом из нас сидит потаенная воля к преступлению. Здесь взаимодействуют два сильнейших актера – Константин Райкин и Роман Козак. Оба мужчинистые, грамотные в каждом жесте, крепкие, сработавшиеся. Козак на полторы головы выше Райкина и в три раза менее подвижен. Его герой – скрытный респектабельный маньяк, где преступность, вина и рефлексия запрятаны так глубоко внутрь, что открыть человека можно только консервным ножом агрессии. Он страшен, как страшен любой интроверт, не готовый к общению и не способный к игре. Для Константина Райкина роль грязного приставалы, душевного эксгибициониста и мучителя-террориста – конфетка. Он умудряется сделать речь и поведение двойника биомеханическими, основываясь на искусстве жестов, особом выговаривании слов и математически выверенной интриге.
Лучшая трактовка года – «Трамвай «Желание», режиссер Генриетта Яновская, ТЮЗ
Экстремистке Генриетте Яновской удалось вышибить из пьесы Теннеси Уильямса весь старотеатральный пафос – сентиментальность, слезливость, сопливость. Она ставит легендарную пьесу как современную трагедию, случившуюся в эпоху глобализма. Бланш Дюбуа – фарфоровая куколка из XIX века, милая, но безмозглая, – попадает в век XXI век, в условный Нью-Йорк, где ее родственники живут рядом с корейской и перуанской резервациями.
Этнический хаос, интернациональные браки, неустанная миграция – атрибут современного общества и красная тряпка для тех, кто считает, что мир не имеет права меняться. Герои переживают мгновенное перерождение мира, который казался им устойчивым. Кто-то сумел приспособиться, а кто-то нет. Не желая мириться с изменившимся миром, Бланш – которую обычно изображают жертвой и интеллигентской цацей – здесь варварски разрушает любовь Ковальских. Мыть посуду в перчатках – это примерно то же самое, что с людьми через полиэтилен общаться, боясь забрызгаться их слюной.
Режиссер Кирилл Серебренников |
Откровение года – «Голая пионерка», «Современник», режиссер Кирилл Серебренников
По-настоящему на тему 60-летия Великой Победы русский театр сумел откликнуться только в «Современнике», где была поставлена «Голая пионерка» Михаила Кононова. Спектакль тронул запретную, но самую увлекательную, если можно так выразиться, тему военного эпоса – пробуждение религиозного сознания нации в эпоху Великой Отечественной. Спектакль о феномене святости и героизма открыл в Серебренникове ранее не проявлявшийся интерес к вопросам веры, но и вызвал совершенно шовинистическую по интонации дискуссию в левой прессе о попрании нравственных принципов искусства. Кроме «Голой пионерки», российский театр в целом ответил на юбилей Победы дежурными постановками по текстам, которые ставили 10, 20, 30, 40 лет назад. Кроме «Голой пионерки», ничего нового о войне в театре сказано не было.
Событие года – переориентация фестивального движения
На откровенно слабый, подуставший и вялый Чеховский летний международный фестиваль московский театр ответил двумя сильными событиями: изменившимися концепциями двух других форумов поменьше – «Новой драмы» и NET.
«Новая драма» в сентябре переориентировалась на «большой стиль», отказавшись от самоидентификации с подвальным, маргинальным, любительско-лабораторным искусством. Современная пьеса предстала перед публикой как многоликое явление без ограничений и формата. Новая драма как тенденция современного театра стала признанной законодательницей моды.
Фестиваль NET в ноябре на восьмом году существования решил не обслуживать открытые кем-то авторитеты, а пестовать свои, новые. Лучший фестиваль за всю историю открыл Москве здесь доселе не известных Эрика Лакаскада, Кристиана Смедса и Михаэля Тальхаймера. Обновление фестивалей, управляемых частными людьми и частной инициативой, впервые разрушило миф о непобедимости фестивалей-титаников с огромными бюджетами – «Золотой маски» и Чеховского летнего форума.
О спектакле актера и музыканта Владимира Панкова «Красной ниткой» говорили как о театре будущего |
Прорыв года – Владимир Панков и его спектакль «ДОК-ТОР» в Театре.doc
О спектакле актера и музыканта Владимира Панкова «Красной ниткой», сделанном в Центре драматургии и режиссуры, говорили как о театре будущего. И как о сложной форме действия, где ведущую роль играет текст, усиленный музыкой, которая играет роль даже не фона и не иллюстрации, а своеобразного режиссерского формообразующего рисунка.
В спектакле «ДОК-ТОР» Панков развил собственный жанр саунд-драмы и вышел в лидеры московского сезона. Спектакль, где оказалось поровну и художественного, и документального, диагностирует финансовое и моральное обнищание ни больше ни меньше такого общественного института, как здравоохранение. Об этой столь животрепещущей теме национальный театр не говорил, кажется, со времен бравурной советской пьесы Корнейчука «Платон Кречет».
Сквозь горестную судьбу сельского врача с ясным самосознанием и совестью, «младобулгаковские» монологи которого записала драматург Елена Исаева, пробуждается слишком много для часового спектакля волнующих тем. Теория малых дел и несознательный героизм «маленького человека», нищенское бессилие «страховой медицины» и самые провокационные вопросы к Богу. Тот случай, когда театр ломает свои собственные границы, переставая быть искусством имитации.
Дебют года – ученики Камы Гинкаса
Первый режиссерский курс Камы Гинкаса в Школе-студии МХТ дал важный результат. На последнем курсе мастер, отрицающий современную пьесу, дал студентам задание заняться ею: надо же современникам чувствовать дух, ритм и букву современности.
Классическое образование, реализованное на неканоническом материале, – штука взрывная. В этот год заявили о себе двое – Ирина Керученко и Антон Коваленко. Оба работают в эстетике неореализма, натурализма, «раннего «Современника» с отсутствием манифестаций и сосредоточенностью на актерской чувствительности.
Ирина Керученко ставит пьесу о милосердии «Фантомные боли» в Театре.doc и получает одну из премий «Новой драмы», а ее «Гедда Габлер» впечатляет критиков точным разбором текста Ибсена и прелестью старого театра с непробиваемой, непобеждаемой актерской игрой. Спектакль вышел о самоуничтожении женщины, греховности современного феминизма.
Антон Коваленко выпустил в Центре им. Мейерхольда пьесу Архипова «Подземный бог», где рассказал о метрополитене, венах больших городов, в которые врывается бесформенная многоголосица противоречивого человечества, стремительно передвигающегося и беспокойного, агрессивного для других и слабого, безвольного для себя. Коваленко посадил зрителей, как в вагоне метро, друг напротив друга и окружил зрительный зал индустриальной музыкой.
Спектакль, показанный на NET, открыл в петербургском режиссере Андрее Могучем, в прошлом пошаливающем авангардисте, режиссера с эпическим мышлением |
Гастроли года – «Между собакой и волком» Андрея Могучего
Спектакль, показанный на NET, открыл в петербургском режиссере Андрее Могучем, в прошлом пошаливающем авангардисте, режиссера с эпическим мышлением, способного отвечать за весь питерский театр.
Более всего спектакль по роману Саши Соколова похож на концерты «Поп-механики» Сергея Курехина, настолько полифоничным, хаотичным и сложным он предстает перед зрительским взглядом. Весь он – пародия на все святое, питерское, на целый ряд культовых спектаклей, на «митьковские танцы» – субкультуру исторических парадоксов, родившуюся в городе трех революций, на попытку Петра устроить на берегах Невы «малую Голландию», на Пушкина, на Хармса, на музыку «АукцЫона».
В натуралистических скетчах Могучий выстраивает повествование о национальном хаосе и несчастном нищем народе, изъясняющемся на заумном языке. Здесь Россия, бедная, убогая и прекрасная, уподоблена самой высокой степени человечности. Могучий проводит параллель между страной, живущей до сих пор по феодальным законам, и живописью «малых голландцев». И находит в бытовании трогательных нищих особую, трогательную человечность, человечность странного, атавистического рода людского.
Шок года – «Сентябрь.doc» Михаила Угарова в Театре.doc
Когда театр, патриархальное искусство, в котором обычно говорят о прошлом, а не о настоящем, высказывается на темы, подобные Беслану, его всегда готовы обвинить в спекуляции, не заметив главного – именно на таких зрелищах пробуждается «чувство локтя», гражданственность и соборность. Спектакль Михаила Угарова соткан из последствий трагедии – обсуждения Беслана на интернет-ресурсах: чатах, блогах, форумах как российского, так и кавказского происхождения. Это глобальный плебисцит, «коллективное бессознательное», затрагивающее табуированные темы нашего общества: вопросы уживчивости наций, бытового шовинизма, заторможенности русских и пассионарности ислама.
Спектакль о Беслане – это признание жертвенности русского человека, пассивности перед рифами истории. Война заранее проиграна. Эпоха терроризма заставляет признать и принять состояние жертвы, считать его естественным состоянием организма, даже в определенном смысле терапией. Кайф зависимости, голубая мечта утомившегося человека – быть жертвой.
Олег Табаков |
Текст года – «Рассказ о семи повешенных», Театр под руководством Олега Табакова
Критика, вознесшая спектакль Миндаугаса Карбаускиса, оказалась несправедливой к Леониду Андрееву, автору «Рассказа». Редкий рецензент обошелся без указывания Андрееву вторых, третьих, четвертых мест в иерархии российских писателей.
Культурный подвиг режиссера Карбаускиса всегда заключался в том, что он выводит на сцену тексты неведомые, заповедные, еще не ограненные множественными интерпретациями. В случае с рассказом Андреева Карбаускису посчастливилось выразить антиобщественную идею: перед лицом близкой смерти даже террорист человечен, слаб, беспомощен, как затравленный зверь, и не способен на формулирование былых своих идей. Легко ли заявить такое в эпоху массового террора? Тут наконец вообще понимаешь, что на самом деле террор, агрессия и жертвенность были главными темами театрального сезона 2005 года.
Странность года – фестиваль «Балтийский дом в Москве»
Главный петербургский фест ни с того ни с сего решил в Москве продемонстрировать «литовский акцент»: спектакли Някрошюса, Коршуноваса, Граужиниса, Вайткуса. Что ни говори, но подобная политика – свидетельство полной капитуляции театрального Петербурга, обеднение города, в котором культура перестала быть актуальной, превратившись в туристический объект. Сегодня Петербург беден театром, и никто – ни власть, ни публика, ни конкретные театры – не заинтересован в исправлении ситуации: город не принимает новых тенденций, новой режиссуры, новых театральных отношений, новаций, которые в прошедшие пять лет преобразовали театральную Москву. Какая революция, какой бунт должен свершиться и смять обветшавшую вялую культуру, разбудить в груди дремлющие жизни силы? Совершенно неизвестно, откуда ждать подмоги.
Скандал года – строительство театра Александра Калягина «Et cetera»
Весь год общественность обсуждала, зачем Калягину новый театр и какие политические рычаги понадобились известному актеру, беззаветно любящему общественную деятельность, чтобы выстроить в центре Москвы театр балаганной расцветки, не позаботившись об обновлении эстетики своего детища, приносящего слабые результаты уже который сезон. Под конец года разразился скандал, в результате которого главный архитектор здания отказался от авторства. Какими бы ни были самые утопические идеи строительства новых театральных зданий, но ни один из них еще не додумался до такой вопиющей пестроты и дисгармонии – асимметричные, разных форм ложи, кресла в зрительном зале – разной величины, раскрасок и форм. Одним словом, метод «сделайте мне красиво» на этот раз превзошел все ожидания, и безвкусный базар пролез и в театр.
Режиссер Юрий Бутусов |
Разочарование года – «Гамлет», режиссер Юрий Бутусов, МХТ им. Чехова
Досадная неудача Юрия Бутусова, режиссера-первача, обычно вызывающего только восторги. Масштаб замысла виден, идеология внятная, сценография безупречна, но спектакль буксует в актерской игре, в ясности формулировок. Здесь не сложилось истории, связности человека с человеком, роли с ролью. Бутусова в этом «Гамлете» покинуло чувство сосредоточенности и серьеза, он словно бы отпустил актеров на волю, дав покуражиться вдоволь, – редко увидишь такого «Гамлета», где нет ни одной сцены, над которой режиссер не захотел бы посмеяться.
Иногда Константин Хабенский талантливо вздыхает и несется по сцене буревестником, просто замечательно читает монолог Клавдия, манипулируя со стальным столом – квинтэссенцией греховного груза в «Гамлете». Михаил Пореченков привычно пошлит и работает репризно, как если бы не существовало понятие актерского ансамбля. Михаил Трухин в главной роли похож на легкий карандашный набросок, над которым поработали ластиком. Идея режиссера выразилась только в том, что нужно заново собрать троицу актеров – восстановить легендарный состав, с которого пошла слава всех четырех фигурантов. Пореченков, Хабенский и Трухин на сцене трутся постоянно, сменяя роль за ролью, но личностями в спектакле не становятся, забывая о необходимости отстраняться от телевизионных амплуа. Тем грустнее, что о женщинах – Гертруде и Офелии – в спектакле вообще забыли, как о прислуге в дворянском доме. Это спектакль, в котором не получилась ни одна роль.
Досада года – неудачи Театра «Практика»
Театр «Практика», продюсерская модель Эдуарда Боякова, на которую возлагались серьезные надежды, пока пробуксовывает. Лучшие спектакли театра – доселе бездомные «Кислород» Ивана Вырыпаева и «Потрясенная Татьяна» Лаша Бугадзе – взяты уже готовыми в репертуар театра.
Новые постановки, первые две самостоятельные работы «Практики», интересными не показались. Пьеса Николетты Эшиненку «Папа, я должна сказать тебе что-то» не раскрылась в постановке худрука «Практики», превратившись в сплошной истерический вопль Елены Морозовой. Актриса не замечает нюансов страдающего драматурга, пишущего о потере самоидентификации Молдавии после распада СССР, о чувстве сиротства на развалинах империи и желании хоть куда-нибудь прислониться.
В досадной неудаче постановки Михаила Угарова «Трех действий по четырем картинам» заметно необоснованное очарование текстом Вячеслава Дурненкова. В «Трех действиях» один из лучших драматургов страны пытается оживить жанровую живопись русских передвижников за счет сближения предреволюционной эпохи в России конца XIX века и смутного времени начала XXI. Для этой серьезной задачи в тексте оказалось слишком много стеба, молодежного глумления, бесконечного ерничанья и сомнений в заявленной теме. И спектакль, и пьеса тонут в желании «обстебать» друг друга. Когда социальное, актуальное, политизированное искусство, с каким ассоциируют себя и «Практика», и новая драма, и режиссер Михаил Угаров, завершается совершенно серьезной проповедью наркотического эскапизма, желания прожить жизнь в спасительном сне разума, морфийных грезах и апатичном отношении к действительности, то манифест тут же разлучается с реальностью.
Эпоха застоя
Театр им. Вахтангова |
Театр им. Вахтангова. На фоне бессилия художественного руководителя Михаила Ульянова, который уже несколько лет заявляет о своей отставке, директор театра пытается превратить вахтанговскую сцену в бульварный театр. Вахтанговская труппа теряет лучших молодых актеров, худших заставляет ставить спектакли, оттирая от театра режиссуру и просвещенного зрителя.
Театра им. Станиславского. Театр оброс несколькими ресторанами, один из которых находится в бывшем зрительском фойе, отчего публика вынуждена на одной ноге ютиться в узком холле. В зрительном зале посторонние запахи, театр выглядит неопрятно, сценический круг давно не работает, а театральные кресла в партере редко бывают заполнены до отказа. Репертуар превратился в набор бестолковых комедий и пошлых фарсов. Премьер театра Борис Невзоров недавно ушел в Малый театр, отказавшись от двух главных ролей. «Стасик» держался до середины 90-х, пока им руководил Виталий Ланской, затем театр взял питерец Семен Спивак, открывший коммерческое направление, «бродвейский театр» на Тверской улице. Затем в театр насильно посадили авангардиста Владимира Мирзоева, который там буквально сгорел из-за всех очевидных неудобств. Самое главное, что труппа волюнтаризму директора, не имеющего ничего общего с искусством, не сопротивляется.
Театр сатиры. Александр Ширвиндт, принявший театр из рук Валентина Плучека, взял курс на тотальное «опопсение» театра по законам «Кабачка «13 стульев». Спектакли здесь похожи на эстрадные ревю, достойные съемок «Аншлага» и «Кривого зеркала», а если и ставится здесь какая-нибудь литература, то, к примеру, пошлейшая пьеса Юрия Полякова «Хомо эректус» – комедия о свингерах. Театр продолжает жить как бесконечный капустник – легкий и необременительный.
Фестиваль по инерции – «Золотая маска»
Список номинантов на национальную театральную премию «Золотая маска – 2006» удивил даже самых спокойных знатоков театра. Экспертный совет все 12 лет существования премии практически не менялся, не ротировался – одни и те же люди, существующие в одной и той же системе координат, зациклились на одних и тех же именах, одних и тех же театрах, одних и тех же городах.
«Маска» перестала идти на риск и открывать новые имена, а фестиваль, сам по себе являющийся событием номер один, перестал быть фестивалем ожиданий, стал запрограммированной вещью в себе. «Маска» всегда была весенним праздником театра, пробуждением театральной весны – если ничего не изменится в ее структуре, это будет рядовой отчетно-чиновничий фестиваль.
Персона года - Кирилл Серебренников
В XXI веке интересен прежде всего режиссерский театр – театр интерпретаций, театр идейный, театр актуализированный. В момент трагедии «Норд-Оста» Михаил Жванецкий изловчился бросить свой сатирический дар на лозунг дня: «Нам сегодня нужны не силовики, а мозговики». В театре «мозговиков» сегодня страшно не хватает: именно отсутствие стальной режиссерской воли и смелости заставляет множество театров простаивать свой век, а «силовикам» – продюсерам – оттаптываться на одних и те же именах. Список ньюсмейкеров в театре сузился до крайности.
Это уже начинает надоедать, но в Москве с некоторых пор однопартийная система. Все первые места рейтингов нужно отдать Кириллу Серебренникову – уже несколько театральных сезонов его могучее режиссерское «Я» заставляет вставать в стойку и относиться к этому имени с серьезным выражением лица. Сегодня никого рядом нельзя поставить по силе воздействия, по сочетанию смысла и адекватной ему технологии. Он титан, в одиночку ворочающий театральными смыслами. И при этом изумительно плодовит.