Театр, как искусство глубоко не массовое, закрытое и патриархальное, вступает в битву за современное актуальное искусство только на поле так называемой новой драмы. В последнее десятилетие современная пьеса, ненависть к ней, тяготение к ней и зависимость от нее стали практически единственной тенденцией современной сцены, поводом для мозгового штурма.
Сперва был промежуток: между Людмилой Петрушевской середины 80-х и Ольгой Мухиной середины 90-х мы имели потерянное драматургическое поколение.
Этот промежуток, это обнуление оказалось столь сокрушительным, тотальным, что в течение последующих пяти лет активного возрождения новой пьесы жанр не признавали, постоянно сомневаясь в том, что он все-таки существует.
Теперь новой драмы боятся, опасаются. Почему? Да все тот же «страх перед действительностью», бегство от реальности, заставляющие театры предпочитать современной пьесе «невинную» духоподъемную классику, якобы облагораживающую новейшего человека. Страх специфических интонаций, тем и персонажей, чувство брезгливости к той «группе риска», маргинальному обществу, вокруг которого так или иначе приходилось «ходить» новой пьесе.
В иных случаях мы сталкивались со страхом нового языка, новых «производственных отношений», страхом всего непроверенного и неизведанного. В каком-то объеме существует и политический страх - страх цветных революций, семена которых развеяны в новых текстах театральной молодежи. Волна общественных недовольств, прокатившаяся по национальным республикам бывшего СССР, уже не формально, а фактически идеологически развалила Советский Союз, разрушив любые, самые утопические притязания на восстановление империи на государственных началах. Российская власть еще долго будет искать очаги общественных недовольств, стараясь по новейшим веяниям не уничтожать их, а сублимировать, заменять суррогатами протеста.
Так получилось, что этот, четвертый фестиваль будет очень социальным, очень политизированным и, наверное, очень провокативным.
Иначе почему-то не получается.
Новое театральное искусство непременно должно созревать на поле социальных идейных конфликтов, а некоторая агрессивность подачи есть неизбежный атрибут культурной борьбы. Борьбы, которая очень похожа на классовую, – бунт молодых и рассерженных против респектабельного и комфортабельного театра.
Одна из идей спецпрограммы и всего фестиваля в целом, сформулированная его идеологами, создателями конкурса «Любимовка» и «Театра.doc» Михаилом Угаровым и Еленой Греминой, – «Толстовские чтения».
Суровый, но светлый образ Льва Толстого впервые встает на знаменах новой пьесы, превращаясь – пусть даже слегка пародийно – в его икону. Один из устойчивых методов подавления современной пьесы – нелепейшие обвинения в нарушении «русской культурной традиции».
Фигура Чехова с его интеллигентскими исканиями, сложной драматургической структурой, отсутствием действия и рассказываемой историей, приобретенными за XX век ностальгически-переживательными интонациями, маячит перед новой драмой как немой укор. Конечно, нет и сомнений в том, что драматургическая революция Чехова определила все двадцатое столетие в мировой сценической жизни. Но это совсем не значит, что других тенденций в русской культуре не было.
Сцена из спектакля "Шахта" |
Вместе с отрицанием коммунистического прошлого мы забыли о великой традиции социальной, общественно полезной, публицистической литературы. Некрасов и Горький, Гаршин и Маяковский, Герцен и передвижники – все это куда-то ушло, в подполье, под воду.
Взглянем современным взглядом на четыре самые известные пьесы Толстого - о чем они?
1) Про лгуна-пропойцу, транжирящего деньги семьи, поддерживающего цыганскую мафию и вступающего в преступный сговор с любовником жены;
2) про семейный преступный клан, прелюбодействующий и убивающий прямо на сцене крохотного ребеночка;
3) про мракобесие и безверие интеллигенции-«образованщины»;
4) про юношу, «косящего» от армии по идеологическим, религиозным причинам.
Чем не новая драма?
Вот они асоциальные элементы: убийцы, алкоголики, прелюбодеи, бунтари.
Театр, который тащит материал из газет; театр, вступающий с жизнью в сговор и спор; театр как публицистическое искусство. Театр с активной социальной позицией, театр, делающий хотя бы попытку влиять на общество.
На «Толстовских чтениях» будут обсуждать не только и не столько пьесы, сколько те общественные проблемы, которые они поднимают. Будет День Чечни с дискуссией о самой серьезной геополитической проблеме российского общества - межконфессиональной войне на Кавказе.
Будут показаны спектакль «Театра.doc» «Сентябрь.doc» - провокативное, злое и шокирующее исследование общественного мнения вокруг бесланской катастрофы. Украино-петербургский режиссер Алексей Янковский прочтет повесть Германа Садулаева «Одна ласточка еще не делает весны, или Осколочная повесть».
Ее написал чеченский адвокат, живущий в Петербурге. Это не воспоминания о войне, это ее лирическое осмысление. Жестокое, страшное, искреннее, но толерантное, не выходящее за грани национализма. С защитой и отрицанием и той и другой стороны. Традиционный язык и точные, режущие сознание метафоры. Все пронизано пейзажами и сочным ощущением природной силы, силы ласточки, заставляющей возвращаться на родину.
Про Россию, которая возбудила пассионарность Чечни. Про землю как мать, изнасилованную войной. Про то, что Россия воюет с горами и что трудно убить горы. О том, что русские женщины, у которых «пшеница растет прямо на голове», отнимают у чеченца его мужественность. И еще о том, что «каждое поколение получит свою войну». Это реальное событие в мире литературы, в области гражданского самосознания. Текст, который примиряет Россию и Чечню, заставляет понять ту сторону и постыдиться за себя, поплакать русской слезою - совершенно гипнотический эффект.
Одна из неслучайных тем конкурсной программы «Новой драмы», состоящей из 20 спектаклей, - борьба человека с глобализацией - самая актуальная тема гражданского самосознания Европы и мира.
Особенно отличаются в этой теме северные театры. В исландском спектакле «Дрейф» Йуна Атли Юнассона речь идет о команде крошечного рыболовецкого судна. Государству выгодно поддерживать крупные рыбацкие корпорации, но не частную инициативу и мелкий бизнес. Команда звереет и люмпенизируется от недостатка работы и отсутствия перспектив, доводя одного наиболее слабого члена коллектива до самоубийства.
Спектакль сделан в фантастической сценографии – действие проходит в узкой и очень подробной кают-компании, подвешанной к сценическим колосникам. Когда моряки выходят в море, вся конструкция начинает «плыть», имитировать ритм морских волн. Иногда моряки выходят на берег, вылезая из своей раковины, и, раскачиваясь, обнявшись, начинают петь могучие тягучие рок-н-роллы, свободные песни избавившихся от морской каторги моряков.
Спектакль «Шахта» едет из Силезии - юго-запада Польши, из города Валбжих. Этот город впрямую пострадал от принятия Польшей декларации Европейского сообщества. Шахты, которыми жил многотысячный город, признали экологически нечистыми и закрыли. Город оказался на грани социальной революции – до сих пор около 30% горожан не имеют работы.
Эту ситуацию зафиксировал в документальной пьесе один из ведущих драматургов Польши Михал Валчак – он разговорил старые шахтерские семьи, их монологи и диалоги легли в основу пьесы. Шахтеры, лишившиеся заработка, вспоминают социалистическое прошлое – якобы комфортное, якобы благополучное. Спектакль полон ностальгии, отчаяния и множества документальных свидетельств эпохи Варшавского договора – кинохроники и фотографий.
В спектакле «Город» Оскараса Коршуноваса из Литвы пьеса Евгения Гришковца служит поводом для разработки ситуации, когда агрессия улицы и внешняя агрессия сталкиваются с агонизирующим сознанием человека в кризисе, формируя огромный мегатонный взрыв темперамента.
В спектакле «Жасмин» Галины Полищук из Рижского театра русской драмы пойдет речь о подавлении человека контролем государства и общественной «полицией нравов», внештатными служителями морали.
Мы обозначили здесь одну, но самую важную линию предстоящего фестиваля «Новая драма» - восстановление традиций искусства с социально активной позицией. Совершенно ясно, что эта категория, как говорится, за гранью эстетики, но, с другой стороны, входит к понятие эпатажа, ставшее столь важным для культуры XX века. Сегодня новая пьеса – это литература без вымысла.
Она в чем-то плоска, но в чем-то и смела, революционна, открыта.
Это искусство про настоящую реальность, которая призывает познать мир, в котором живешь.