В украинской пропаганде (в чуть меньшей степени – в западной) история донбасской войны проста, тупа и эффектна, как сценарий от киностудии имени Довженко. Если исходить из нее, конфликт был полностью инспирирован Россией, и все, что произошло в регионе с 2014 года, – проявление ее воли.
Такая версия не признает какой-либо субъектности за донбасскими политиками и ополчением. Все они «московские слуги», «марионетки» или просто «переодетые россияне».
Удивительно, но похожий взгляд на события распространен и в самой РФ. Акценты, разумеется, совсем другие – из ряда «братской помощи» и «борьбы с фашизмом», однако определяющая роль России как организатора и исполнителя под сомнение не ставится.
В реальности, как это часто бывает, все значительно сложнее. Да, жизнедеятельность современного Донбасса практически полностью зависит от России. Но считать, что руководство ДНР и ЛНР абсолютно подконтрольно Кремлю и не имеет никакой автономии, сродни самоупоению.
И в 2014 году, и сейчас многое в регионе определялось инициативой снизу. Это было проявлением собственной воли местных элит, а не исполнением чужих приказов.
Как следствие, политическое устройство непризнанных республик даже сейчас, спустя семь лет после начала войны, остается совсем не таким, каким бы его хотела видеть Москва. С точки зрения улучшения управляемости и более эффективного расходования ресурсов представляется разумным как минимум объединение ДНР и ЛНР в одно государственное образование.
Однако в руководстве ДНР и ЛНР упразднять что-либо не планируют. Накануне глава Донецкой народной республики Денис Пушилин заявил о «нецелесообразности» подобного шага, поскольку он нанесет Донбассу ущерб в переговорном процессе с Украиной.
Ведь под Минскими соглашениями стоят подписи представителей обеих республик.
Это правда. Но правда и то, что Украина правосубъектности ДНР и ЛНР не признает – ни вместе, ни по отдельности, от диалога с их лидерами уклоняется, полностью саботирует миротворческий процесс – и будет саботировать в дальнейшем, поскольку другой тактики у нее нет и не предвидится.
При этом формально статус двух республик как самостоятельных участников переговорного процесса совсем не обязательно менять. История помнила разные казусы политических представительств, например Белорусская и Украинская ССР имели самостоятельные представительства в ООН, будучи неотъемлемой частью Советского Союза. В Донбассе тоже можно применить модель, в рамках которой непризнанные республики становятся единым государственным организмом, а в минском процессе участвуют параллельно – как ДНР и ЛНР.
Единство государственного организма подразумевает отсутствие внутренних границ, которые имеются сейчас: немногие знают, но между ЛНР и ДНР существует своя таможенная зона. Между Берлином и Парижем ее нет, а между Донецком и Луганском есть – такая вот парадоксальная конструкция.
В ее основе – интересы торгово-промышленных элит, прежде всего луганских. Считается, что в Луганске настроены к идее объединения более непримиримо, чем в Донецке, поскольку местная экономика менее конкурентоспособна, чем у соседей. Там опасаются своего рода «поглощения».
Это справедливо и в отношении элит политических: приятнее быть первым парнем на деревне, чем вторым в городе. При этом система управления в ЛНР менее эффективна и более авторитарна, чем в ДНР, так что населению вся эта «самость» на пользу не идет, как и прочие проявления независимости Донецка и Луганска друг от друга.
Особенно раздражает людей таможня, существование которой сказывается на конечной стоимости продаваемых в республике товаров. Это сверхактуальная проблема, учитывая фатальную зависимость региона от импорта из России, низкий уровень зарплат и падение уровня жизни.
Дублирование государственных функций тоже обходится недешево – жителям Донбасса приходится содержать два равновеликих управленческих аппарата. Зато это в полной мере отвечает интересам местных чиновников – так больше «схем», больше «кормушек», сиречь больше возможностей для коррупции и самоуправства на местах.
Если не решить этой задачи, регион продолжит тонуть в болоте безвременья. Люди продолжат уезжать, инфраструктура – ветшать, а сама идея «русского мира» и независимости от Украины – обесцениваться.
Существование двух государственных аппаратов вредит экономическому развитию Донбасса, снижает эффективность управления, создает множество неудобств в быту. Пресловутые Минские соглашения (одинаково, кстати говоря, ненавидимые и в Донецке, и в Луганске) – это последняя соломинка, за которую там пытаются уцепиться, чтобы ничего в этом смысле не менять.
Только в украинской (а также в западной) пропаганде в Кремле достаточно щелкнуть пальцами, чтобы Донбасс объединялся, или дробился, или что угодно еще. Не таков местный характер, не такова ментальность, не таковы представления о власти. Там с советских времен привыкли к личной ответственности за свою землю и накрепко выучили, что из Москвы или Киева проблемы этой земли «хуже видно».
Профанировать чужую волю в Донбассе тоже умеют. Поэтому реального сокращения госаппарата и снятия таможенных барьеров нужно добиваться не кнутом, а пряником.
Например, можно поставить это (а заодно – переход на техническую регламентацию, принятую в ЕЭАС) условием фактического включения ЛДНР в зону свободной торговли с Россией, что необходимо для местной промышленности и роста реальных доходов населения. Мол, если ликвидируете таможенную границу между собой, мы уберем ее между вами и РФ.
Так будут решены две проблемы сразу, и Донбасс получит шанс реализовать свой экономический потенциал – действительно колоссальный. Другого сценария для этого все равно нет, если не рассматривать возвращение мятежного региона в состав Украины.
«На бумаге» ДНР и ЛНР путь продолжают жить по отдельности, раз уж это минские бумаги. Но искусственные ограничения на внутреннюю торговлю должны быть сняты, законодательство республик – унифицировано, а система управления – пройти строгий аудит, чтобы отсечь от нее все лишнее, коррупционное и откровенно паразитическое.
Те местные политики, кто готов реализовать все это на практике, имеют хороший шанс войти в историю как собиратели русских земель после периода феодальной раздробленности.