Россию снова обвинили в том, что сотрясающие Францию массовые беспорядки «желтых жилетов» якобы организованы Москвой. Если не организованы, то как минимум поддержаны – телеканал RT якобы выпускают слишком сочувственные репортажи, а в «Твиттере» 200 «прокремлевских ботов» репостят требования протестующих.
И даже те западные комментаторы, которые сохранили остатки здравого смысла и не мыслят в парадигме «кошка бросила котят – это Путин виноват», все равно в большинстве своем уверены, что в Москве очень радуются, глядя на то, как повстанцы громят магазины на Елисейских полях, а полицейские ставят на колени лицеистов.
Наверное, кто-то действительно радуется. В первую очередь те, кто считает, что новая холодная война уже началась и любое ослабление вероятного противника нам на руку. Если руководствоваться категориями игры с нулевой суммой, то чем слабее и беднее вторая по значимости страна Евросоюза, чем больше она погружена в собственные внутренние проблемы, тем меньше у Парижа возможностей мешать интересам России в Африке и Сирии, не говоря про Украину.
Если смотреть на мир исключительно с этой весьма однобокой точки зрения, то да, чем сильнее грянет буря во Франции, чем более массовым будет протест, тем больше выгод получит Россия.
Но мировая политика, к счастью, устроена гораздо сложнее. Принцип «умри ты сегодня, а я завтра» плохо работал уже на заре письменной истории. Потому что мир уже тогда не был ни однополярным, ни двуполярным. И добившееся ослабления или гибели противника протогосударство очень удивлялось, когда его сжирала третья сила, которую во многом сдерживал уничтоженный враг.
У Москвы и Парижа, безусловно, есть противоречия. Но, скажем, в противостоянии с США и с их попытками навязать свое внутреннее законодательство в качестве международного мы с французами скорее находимся с одной стороны баррикады. Несмотря на санкции, Евросоюз в целом и Франция в частности остается важным торговым партнером России. Плюс всемирная борьба с терроризмом, невозможная без координации усилий всех стран.
С этой точки зрения
России, наоборот, нужна сильная и спокойная Франция, на которую можно будет положиться и в противостоянии с США,
которое прекратится неизвестно когда, и в противостоянии с американскими сателлитами внутри ЕС, в первую очередь с Польшей и Прибалтикой. Поэтому беспорядки во Франции оказываются ну совершенно невыгодными Москве.
Наконец, даже если «желтым жилетам» удастся свергнуть Эммануэля Макрона и привести к власти какого-нибудь французского условного Николя де Пашиньи, то никто не может гарантировать, что новый лидер окажется таким же разумным политиком, как армянский «народный премьер», только-только подтвердивший свою легитимность на парламентских выборах.
Да и Никол Пашинян иногда делает достаточно подозрительные заявления, заставляющие заподозрить, что его нынешняя декларируемая взвешенная позиция по отношению к России – это лишь маскировка до поры до времени, а в критический момент он включит грузино-украино-прибалтийскую шарманку про «русских оккупантов».
Впрочем, вернемся во Францию. Новый революционный лидер может быть не только проамериканским. Если власть в Париже возьмут какие-нибудь ультразеленые или любые другие «ультра», то они вполне могут оказаться ситуативными русофобами. Ну и нельзя полностью исключать описанный и в русской литературе сюжет: победу суровых и целеустремленных исламистов над вялым и покорным христианско-атеистическим населением. Тоже, мягко говоря, не самый приятный для Москвы вариант развития событий.
Что касается маловероятности захвата власти во Франции фанатиками любого рода, то в революционной России летом 1917 года тоже никто не ожидал, что карликовая партия большевиков сможет взять власть и удерживать ее 70 с лишним лет.
Наконец, достаточно посмотреть официальную реакцию России на антиправительственные выступления последних лет в любой стране мира. Даже во время «Оккупай Уолл-стрит» и негритянских волнений в США Москва не делала никаких одобрительных заявлений в адрес протестующих, а только призывала Вашингтон вести себя последовательно и соблюдать у себя дома те же правила взаимоотношений с повстанцами, которые американцы устанавливали для стран, ставших жертвами «цветных» революций.
Россия заплатила слишком высокую цену за собственные государственные перевороты для того, чтобы не понимать опасность и вредность любых беспорядков и попыток насильственным путем добиться счастья для всех даром и чтобы никто не ушел обиженным.
Беспорядки во Франции выгодны для Москвы только в одном: они отлично демонстрируют, что ни одна страна мира не застрахована от революций.
Когда коллективный Запад поддерживает «благородных повстанцев» в странах, которые назначены «недемократическими», он исходит из того, что у них, в «классических демократиях», никаких подобных выступлений быть не может.
Могут.
И те, кто поддерживает «чужих» повстанцев и революционеров, рано или поздно столкнется с собственными – просто потому, что подобное поведение уже легитимизировано и освящено правящей элитой.
Поэтому, как бы кому-то ни хотелось видеть Францию слабой, растрепанной и неспособной участвовать в международной политике, России беспорядки в Париже совершенно невыгодны. Никакой поддержки из Москвы французские революционеры не получат, как не получали ее ни в 1789-м, ни в 1871-м, ни в 1968 годах.