Дату, когда Верховный Совет Чечено-Ингушской АССР объявил в Грозном чрезвычайное положение в связи с попыткой насильственного захвата власти, принято считать чуть ли не днем провозглашения независимости Чечни, хотя по сути это не совсем так.
Москва безмолвствует
Группа людей, манипулировавших переворотом в Грозном и Дудаевым лично, на полном серьезе полагали, что создадут в Чечне новый Кувейт
Захват власти тогда начался с митинга (не будем называть его «майданом», хотя по-чеченски «площадь» называется точно так же) в центре Грозного, уже к вечеру проявившего свою национальную специфику – собравшиеся стали танцевать зикр. Но главной специфической чертой Чечни лета 1991 года было двоевластие. Объединенный конгресс чеченского народа (ОКЧН) постепенно вытеснял советские и постсоветские органы власти на местах, заменяя их неформальными. Сам ОКЧН вырос из Чеченского национального съезда, прошедшего за год до этого, и изначально представлял собой привычное для того времени объединение местной интеллигенции и «уважаемых людей, обсуждавших вопросы национальной культуры». Этим он не отличался от литовского Саюдиса или Армянского общенационального движения (АОД), если не считать, что ЧИ АССР – не союзная республика, а автономия в составе РСФСР без конституционных оснований для выхода из состава федерации. Но тогда такого рода организации появлялись чуть ли не в каждом национальном регионе, и бороться с ними на федеральном уровне никто не считал нужным, поскольку все они «поддерживали перестройку» и укладывались в ее суть. А по большому счету, федеральная власть к тому моменту уже ни с кем реально бороться не могла, хотя еще надувала щеки.
Под давлением ОКЧН Верховный Совет ЧИ АССР еще в ноябре 1990 года принял «Декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушской Республики», которую федеральный центр пропустил мимо ушей. Считалось, что местные власти должны самостоятельно навести порядок, благо впервые за советское время первым секретарем местного обкома был назначен чеченец по национальности – Доку Завгаев (прежде в неспокойной республике все высшие должностные лица – от первого секретаря до руководителя КГБ – были в основном русскими). Тем более чечено-ингушская декларация о суверенитете казалась мелкой неприятностью на фоне аналогичных деклараций Татарстана и Башкирии. Общая же ситуация в стране была такова, что отдельно взятая Ульяновская область вводила запрет на вывоз со своей территории мясных и молочных продуктов, угрожая поставить вооруженную таможню на «границе», – и она одна.
Принято считать, что катализатором резкого обострения ситуации в Чечне послужило ГКЧП. Это совсем не так, поскольку еще в июле 1991 года, более чем за месяц до путча, ОКЧН провозгласил себя верховной властью в ЧИ АССР, переименовав республику в Нохчи-Чо. В ночь с 1 на 2 сентября 1991 года ОКЧН объявляет о низложении Верховного Совета и о «передаче власти» ее Исполкому, который впоследствии будет переименован во Временный высший совет (ВВС). При этом он формирует Национальную гвардию, во главе которой встал лидер партии Исламский путь Бислан Бес Гантамиров – уличный бандит, подбиравший в эту гвардию себе подобных и «по-братски» ему обязанных.
Председателем исполкома ОКЧН на тот момент был генерал-майор Джохар Дудаев, бывший командующий 326-й Тарнопольской тяжелой бомбардировочной дивизией, дислоцированной в Эстонии (сейчас там база НАТО). Дудаев считался отменным служакой, за ним шла тяжелая слава специалиста по ковровым бомбардировкам, он лично вылетал в район Хоста в Афганистане за штурвалом Ту-22, работая по моджахедам бомбами объемного взрыва. Его считали вспыльчивым, но честным офицером, пускай и со странностями. Генерала и орден Боевого Красного Знамени он получил за отменную организацию при выводе войск из Афганистана и наведении уставного порядка на базе в Эстонии. При этом путь к генеральскому званию ему открыло то, что был членом КПСС и женат на русской (чеченцев и ингушей неохотно продвигали по службе, и, к примеру, решение о присвоении Руслану Аушеву звания Героя Советского Союза за оборону перевала Саланг принималось непосредственно на Политбюро).
Примечательно, что Дудаев быстро нашел общий язык с эстонцами, а после событий в литовском Вильнюсе даже заявил, что закроет воздушное пространство, если советские войска войдут в Эстонию. Технически он это сделать не мог, но эстонцам понравилось. Точно так же артиллерийский полковник Аслан Масхадов – на тот момент начальник штаба и председатель офицерского собрания Вильнюсского гарнизона – фактически саботировал приказы из Москвы и из штаба Прибалтийского военного округа в Риге.
Но вернемся в Грозный. 4 сентября «гвардейцы» захватывают телевидение и Дом радио, после чего Дудаев зачитывает в местном эфире заявление о том, что ВВС берет на себя всю власть в республике «до проведения демократических выборов». Но нужно понимать, что в самом ВВС единства и близко не было. В ту же ночь там едва не случился внутренний переворот, а результатом этих разборок стала быстрая радикализация обстановки в городе. Утром 5-го «гвардейцы» захватывают Дом профсоюзов, в котором заседал ВВС, и передают всю власть Дудаеву. Следующими объектами захвата стали здание КГБ и прокуратуры, а также следственный изолятор, из которого выпустили всех заключенных.
Верховный Совет РСФСР проснулся только 9 сентября и потребовал от «гвардейцев» сдать оружие и освободить захваченные здания, но Москва – ни федеральная, ни российская – ситуацию в Грозном уже никак не контролировала. Дудаев объявил требование ВС РСФСР «провокацией международного масштаба, направленной на увековечивание колониального господства», и зачем-то объявил газават, хотя с религиозной точки зрения не имел на это права и, видимо, плохо понимал религиозный смысл этих слов.
Странные люди
Общая ситуация в стране была такова, что отдельно взятая Ульяновская область вводила запрет на вывоз со своей территории мясных и молочных продуктов, угрожая поставить вооруженную таможню на «границе», – и она одна
При личном общении Дудаев не производил впечатления психопата, каким его стали представлять впоследствии. Странности его поведения скорее были просчитанными разовыми акциями с целью запомниться, поразить чужака или шокировать свое же собственное окружение для поднятия племенного авторитета.
В присутствии автора этих строк осенью 1991 года Дудаев вдруг завел разговор о том, что Москва готова применить против Чечни «сейсмическое оружие», то есть вызвать искусственное землетрясение. Это была модная тема, весной случилось землетрясение в Южной Осетии, да и Армения еще не забылась, и столь бредовый для советского старшего офицера дальней авиации текст произносился не для московских гостей, а для 18–19-летних парней в однотипных черных костюмах и с короткими автоматами, которые старательно играли телохранителей, насмотревшись в подвальных видеосалонах гонконгских боевиков. В бывшем доме приемов чечено-ингушского обкома партии Дудаев сел тогда на резное кресло спиной к окну (мечта снайпера), а молодые люди с автоматами застыли в живописных позах по сторонам от этого окна, представляя собой бесполезные с военной точки зрения, зато почти античные фигуры. Периодически они заглядывали за шторы, что выглядело совсем уж комично, тем более что перед началом встречи им даже не пришло в голову обыскать гостей.
В те дни власть Дудаева держалась только на таких вот полуграмотных пацанах двух-трех родственных тейпов, перед которыми он играл во всемогущего и всезнающего бога, что для местного менталитета вполне типично. Реальная власть в ОКЧН принадлежала нескольким серым кардиналам из числа профессиональных антисоветчиков националистического, но никак не религиозного толка, среди которых выделялись братья Темешевы и Мовлади Удугов, на порядок превосходившие всех остальных по изощренности мышления. Зелимхан Яндарбиев, которого принято считать чуть ли не главным идеологом чеченского националистического всплеска лета-осени 1991 года, был скорее марионеткой в руках людей более жестоких, циничных и хитрых, нежели реальным лидером. И что особенно важно – он не был конкурентом в борьбе за власть в республике внутри ОКЧН и вокруг него, как, скажем, быстро сошедший с арены Багауддин Бахмадов, который до 5 сентября почему-то считался более перспективной фигурой, нежели Дудаев. Руслан Хасбулатов, считавший Бахмадова «угрозой № 1», даже выступая со сцены на заседании Верховного Совета республики, закончившемся самороспуском, не сводил с него глаз. Сам Бахмадов с охранником-парнишкой в костюме от Версаче (в голодном 1991-м такие детали бросались в глаза) и с израильским «Мини-Узи» (достать такой в СССР было почти невозможно) демонстративно опоздали и пару минут бродили по залу, как бы выбирая место получше (дешевый театральный жест, но в Чечне такое работало).
В этих людях не было ничего религиозного. Даже председателем ВВС стал Хусейн Ахмадов – человек советского генезиса, региональный историк, каких были тысячи, но при этом ярый националист, всю жизнь критиковавший глуповатую советскую концепцию «добровольного вхождения Чечни в состав России», за что был сослан с должности научного сотрудника ЧИ НИИ в село учителем. Советская власть везде, куда могла дотянуться, строила университеты и организовала локальные НИИ, гуманитарные факультеты и отделы которых в итоге стали кузницей кадров для националистических революций и «возрождений» 1990–1991 годов. Во многих местах «освобожденная историческая мысль» погрузилась в процесс «удревления нации». К примеру, в том же Грозном и в Назрани выходили десятки псевдонаучных журналов и брошюр, в которых генезис вайнахов проводился непосредственно от вавилонян и шумеров (сейчас в бескомпромиссную битву за наследство скифов, сарматов и алан включились уже не только «профильные» северокавказские народы, но и украинцы). И во многих же случаях на первый взгляд безобидные и даже забавные изыскания быстро превращались в антироссийскую пропаганду, особенно если их в данном направлении вовремя подтолкнуть. Но в итоге Ахмадов, став главой «парламента Ичкерии», всего за год разругался с Дудаевым, после пары попыток поднять в парламенте бунт подал в отставку, участия в вооруженном сопротивлении не принимал и до последнего времени мирно преподавал в одной «академии», у которой Рособрнадзор уже несколько раз пытался отобрать лицензию.
Ошибки следует помнить
Дудаев считался отменным служакой, за ним шла тяжелая слава специалиста по ковровым бомбардировкам, он лично вылетал в район Хоста в Афганистане за штурвалом Ту-22, работая по моджахедам бомбами объемного взрыва
Подчеркнем еще раз: творившаяся тогда в республике националистическая вакханалия не была привязана к нетрадиционным для региона формам ислама, впоследствии переросшим в терроризм. Потому считается, что с Дудаевым можно было договориться, более того, он мог бы стать на Северном Кавказе чем-то вроде опоры новой российской власти в лице Бориса Ельцина, если бы к нему проявили должное уважение. Однако вооруженный мятеж в отдельно взятом регионе не предусматривал переговоров с захватчиками (хотя они и велись).
Теперь уже комфортно рассуждать о том, нужно ли было признавать власть Дудаева и таким образом легитимизировать процесс распада России. Но стоит помнить, что главными советниками российского руководства (о союзном уже можно забыть) были люди, не имевшие реального представления о происходящих событиях, зато имевшие довольно специфические воззрения на будущее России как государства. Например, главным по межнациональным отношениям считался Эмиль Паин, ставший в 1993 году руководителем Центра этнополитических и региональных исследований, членом Президентского совета, заместителем начальника аналитического управления президента РФ и советником президента РФ. Этот уроженец Киева и специалист по градостроительству, по сути, руководил национальной политикой России, в рамках которой сообщения с мест игнорировались, а информация разведки просто пропадала или объявлялась предвзятой. Армии при этом не существовало, а вертикаль власти заканчивалась за Садовым кольцом.
В свою очередь, небольшая группа людей, манипулировавших переворотом в Грозном и Дудаевым лично, на полном серьезе полагали, что создадут в Чечне новый Кувейт, отделившись от исторического захватчика и колонизатора – России. Они выросли из чеченской интеллигенции, созданной советской властью на ровном месте, и мыслили себя в рамках российской культуры, но использовали ее для своих целей. Мало кто из них говорил по-русски с характерным вайнахским акцентом – это была чистая речь, на которой они выросли. И пускай националистический переворот осени 1991 года мало чем отличался от аналогичных событий в союзных республиках, он все-таки оставлял возможность для маневра и компромисса.
Другое дело, что ни желания, ни физической возможности подавить локальный бунт еще в зародыше у Москвы не было. А затем уже и сам Дудаев перестал контролировать собственное окружение, если вообще мог это делать хоть когда-нибудь. Детали многослойных раскладов в чеченском обществе он представлял себе плохо, что делало его легкой добычей для персонажей типа Удугова.
Ущербные попытки центра создать министерство по делам национальностей во главе с академическими учеными и бюрократами третьей линии только ухудшили ситуацию. А Дудаев все больше полагал себя если не Наполеоном, то новым Шамилем. Этот кошмар закономерно двигался к развязке, которая усугубилась чудовищными промахами тогдашнего окружения Бориса Ельцина, начиная с министра обороны Павла Грачева и далее по списку.
Сейчас, четверть века спустя, кажется, что оценить ошибки того времени достаточно легко, благо эти ошибки вполне очевидны. Но в сентябре 1991-го куда лучше подмечались бегающие глаза Хасбулатова, брутальная неадекватность Руцкого, «Мини-Узи» в руках малолетки-охранника и зикр на площади. Никто не мог себе представить, что через два с небольшим года все это превратится в ад на земле, из которого никто не выйдет обновленным. Так националистический переворот в ЧИ АССР, казавший мелким региональным бунтом в череде прочих, вылился в едва ли не главное внутриполитическое событие России 90-х годов, в итоге превратившее умирающую страну в новое государство.