Этот выбор часто встает перед людьми, общественными институциями, явлениями. И решение «не меняться» лидирует с огромным отрывом.

Чего нет в современной литературе? Нет жизни страны

Иногда причиной тому становится принципиальность, верность традициям, но чаще – инертность, лень и сила привычки.

Вот, например…

Хотя нет, погодите. Сначала вопрос: кто сегодня самый известный в мире русский – после Путина, разумеется?

Не Гагарин, те времена прошли. А кто? Подумайте. Ваши версии?

Хотя бы кто он: политик, спортсмен, ученый? Общественный деятель? Воин? Религиозный подвижник? Кого забыли?

Самый известный в мире русский после Путина – Лев Толстой. Автор книжек о всеми, кроме русских, позабытой войне и о неверной жене. Странная штука – мир.

Хитрость в том, что литература в России была «больше, чем литературой», и Толстой наиболее ярко воплотил эту ее особенность. Он прославился не как мастер слова (что само по себе немало, но для славы мирской недостаточно), а как тот, кто сказал: мы живем так, а надо жить по-другому. Очень подкупающая мысль. Мечтой о жизни по-другому (с понедельника, например) всегда приятно себя побаловать. Порою она становится огромной силой.

«Будда, Христос, Магомед и Лев Толстой» – перефразируя шутку Остапа Бендера о Гомере и Паниковском. Граф Лев Николаевич не испугался показаться Паниковским, а мы боимся. Поэтому его и впредь будут помнить, но, наверное, уже отдельно от России, от русской литературы. Кто сегодня помнит, что Португалия была великой морской империей? Хоть имя Магеллана на карте живо…

Нынешняя русская литература маленькая и слабая – «местечковая». Она не интересна никому, кроме себя самой, не только в мире, но и у нас в стране. Один известный литературный критик не так давно сказал: «Сегодня, чтобы писателю попасть в газеты, ему нужно либо умереть, либо получить большие деньги».

Однако с тех пор прошло уже лет 15, и ситуация изменилась: умереть теперь уже недостаточно. Только деньги!

А кто виноват?

Так называемый литературный процесс, который на протяжении 200 лет был завязан вокруг общественных дискуссий «как нам обустроить Россию», сегодня копошится у подножия литературных премий, главная задача которых – подстегивать продажи. «Год литературы» завершившийся год назад, тоже крутился вокруг проблем книжной дистрибуции.

А ведь, объявив «Год литературы», государство предложило литераторам самим его подготовить и провести. Так что «вы и убили-с».

Говорят, что в большинстве бед литературы виноват рынок, и это правда, но рынок этот, подобно булгаковской разрухе, не в сортирах, а в головах. И прежде всего – в головах тех, кто литературой занимается.

Вкратце они думают так: «Предметом литературы является книга. Книга – это товар, который можно продать и тем обеспечить свое существование. А значит – и существование литературы, потому что литература – это вот мы и есть».

Здесь каждый тезис ошибочный.

Предмет литературы – не книга. Литературу можно петь у костра, представлять на ярмарке, писать в соцсетях, «тискать» на нарах, рассказывать за столом и так далее. Предмет литературы – образ, овеществленная воображением мысль. Идея, захватывающая людей.

Продается, таким образом, не книга, а привлекательность и жизнеспособность содержащегося в произведении литературы образа.

Писатель, книгоиздатель и книготорговец в литературе не главные. Не они обеспечивают литературному образу жизнеспособность. (Кабы писатели это умели, они бы становились гениями по собственному желанию, а этого нет.) Главные в литературе – читатели. Только они способны решить, что для них хорошо, а что нет.

Но с читателями «профессиональное литературное сообщество» ведет войну. Презирает их (за то, что от них зависит), пытается обмануть («на, лопай сконструированную маркетологом шнягу») и само им не верит.

Десять лет кряду лидирует на рынке Дарья Донцова – фигня, не будем задумываться почему. Стала бестселлером тридцатилетия книжка «Несвятые святые» – фигня, не будем задумываться. Не сделаем никаких выводов. Не встанем на колени. Будем лежать.

А точнее – падать. Книжный рынок ведь именно это делает?

Существует простое правило: если рынок падает, уходи с него.

Начать можно с того, что разделить две проблемы: кризис книжного рынка и кризис литературы. Проблемы рынка торговли текстами хорошо известны, но говорить о них, если уж ты с этого рынка уходишь, не имеет смысла (это все равно что искать потерю там, где светлее).

Отказавшись от услуг системы «обмена творчества на славу и деньги», подавляющее большинство писателей ничего не потеряет. Система все равно не работает. Она способна худо-бедно обслужить от силы несколько десятков имен. Остальные не получают от нее ничего. Почему же за нее держатся? Ну так «привычка свыше нам дана, замена счастию она». Ключевое слово – «замена».

Существует ли альтернатива этой системе? Да, нет, не важно. Отказываясь от идеи обменивать тексты на славу и деньги, мы отказываемся именно от идеи, а не от одного из способов этого обмена.

Если такая постановка проблемы кажется кому-то несерьезной, значит, этого кого-то волнует именно слава и деньги, а не литература, только-то и всего. Для чего еще, кроме славы и денег (выгод «производителей литературы»), она существует? Иными словами, зачем люди пишут, зачем читают? (И, кстати, часто ли мы задаемся этим вопросом?)

Все очень просто: люди пишут и читают, чтобы переживать ментальные приключения, путешествовать. Пока пишешь или читаешь, ты не здесь, а там. Все хорошее, что там происходит, происходит с тобой. Все плохое – тоже с тобой, но все-таки ты не вполне «там», а «в домике», так что это ничего, не страшно…

В литературе мы создаем или ищем желаемые миры. Ищем воображаемое место (как его… хронотоп), где нам окажется хорошо. Мы не знаем точно, что это, где это. Но подсознательно надеемся такое место найти. Окончательное место, бетон! Где-то оно должно быть…

Или можно не окончательное. На часок, недельку, на пять минут – посмеяться, возмутиться или поплакать. Это похоже на то, как люди ищут себе пару, спутников жизни. Кто-то – бах, и создал семью. Кто-то не сразу бах. А кто-то вообще никакой семьи создавать не собирается, ему процесс важен… (О таком человеке можно сказать: «много читает».) 

Теперь давайте посмотрим, отвечает ли наша литература этой задаче.

Где-то – да, где-то – нет. Донцова и серия «Сталкер» более или менее отвечают. (Они и падают с рынком вместе помедленнее.) А вот у так называемой серьезной литературы дела не очень.

Какой образ современности она создает?

Либо – стон и вой по поводу того, как все умирает (деревня, наука и образование, культура, страх Божий, душа народная) – в последнее время, правда, чуть поутих, сменился констатацией: умерло. Это «патриотическая» литература.

Либо – предлагает радоваться скромным буржуазным радостям: за окошком, дескать, выстрелы, метель и Петлюра, но у нас за кремовыми шторами хорошо. К ужину шампанское и селедка. Это «западническая либеральная».

Возможны варианты: патриотическая может написать про то, как хорошо (в деревнюшке, на рыбалочке), а либеральная – про то, как умирает (сердце для счастья или какой-нибудь детский дом).

Само по себе это не беда. Беда – что продолжается полвека уже. Нынешняя литература по сравнению с советской «прогрессивной» литературой 60-х годов прошлого века не изменилась (разве что добавилось к ней несколько колониальных, заимствованных у модной западной, ноток).

Может, оттого и заканчивается, что не меняется?

* * *

У этих размышлений нет информационного повода. Вообще-то их положено было привязать к вручению какой-нибудь раскрученной литпремии, но я их давно уже «не смотрю», как не смотрят новогодние «Огоньки» люди, которые «начали о чем-то догадываться».  

А мысль моя, к которой я так долго и старательно подвожу, маленькая и короткая, как у Буратино. «Смотрите, чего нет». И этим занимайтесь.

Чего нет в современной литературе?

Да того же, чего нет на телеэкране, чего нет или почти нет в кино, в рекламе, «Инстаграме» и на каналах «Ютуба».

Нет жизни страны.

Нет жизни простых людей, которых раньше именовали людьми труда. Не только изображения труда нет (спросите у московских детей, какие рабочие профессии они знают, кроме дворников и дорожных ремонтников), но жизни тех, кто этим трудом занимается – их чувств, их миропонимания, их чаяний, их жизненных ценностей.

Почему их нет? Самый простой ответ: «Тем, кто покупает книжки, про них неинтересно, а сами они книжек не покупают. Ну или Донцову».

С маркетологической точки зрения ответ абсолютно вменяемый. Со всех других точек зрения – он привел к тому, что литература (равно как и телевизор, и кино – за редкими исключениями) сделались «ни о чем». О ерунде. Искусство, стремящееся выражать взгляд на мир посетителя торгово-развлекательного центра, обречено на вырождение, в том числе и – ах-ах – экономическое.

Собственно, озверение людей по поводу новогодних «Огоньков» это показывает. Но я приведу противоположный пример – внушающий сдержанный оптимизм.

Есть такая популярная газета – не знаю, можно ли употреблять здесь ее название без кучи справок, так что называть ее не буду. Но тираж у нее – 750 тысяч. Недавно она попробовала в виде опыта печатать на своих страницах художественные рассказики. Но не про гадалок и экстрасенсов, не про бандитов и полицейских – а вот про этих самых простых людей. Про тех, кто эту газету читает. Про тех, кто не покупает книг. Попробовала осторожно, с недоверчивым вздохом… И стала получать письма. Спасибо! Хотим еще!

Ну а чего ж не хотеть – тридцать лет такого не было…

Теперь представьте: писатель, которому в супермегаиздательстве «Эксмо» светило полторы тысячи тиража, из которого половина не распродастся и спишется, получает аудиторию в миллион с лишним (газету не в одни руки выписывают и покупают, а на семью). Пусть не все из них твой рассказ прочтут. Пусть пятьдесят тысяч. Даже тридцать. Все равно – разница!

Я знаю, как называется газета. Я даже с ее редактором, ответственным за этот чудо-эксперимент, знаком. К сведенью писателей, обдумывающих житье… Но предупреждаю, вход в проект таков: недлинная реалистическая история из жизни простых людей, обязательно добрая. Не про то, как все спились и все пропало.

Оказывается, не все и не все.