Эффектный, блистательный, мыслящий мастер оказался заложником собственной провокации, постепенно превратившейся в теорию. Навязчивая идея о смерти кинематографа, вызванной изобретением телевизионного пульта, так вскружила голову мэтру, что тот умудрился превратить новейшие технологии в образец косности.
Старые песни о главном
Поклонники Гринуэя устали говорить о его провокациях. Они смотрят картины, но не слушают мэтра
Занудная образность Гринуэя порядком наскучила европейским синефилам, но для некоторых россиян его лекция стала подлинным откровением.
Желая разогреть своих слушателей, режиссер принялся их обвинять в визуальной необразованности и политической инертности: «Со времен Эйзенштейна в российском кино не создано ничего нового… После 1989 года у вас было множество шансов, но вы ни одним не воспользовались».
Выслушав все обвинения, немногие нервно захлопали, большинство же недоуменно молчало. Спорить с кумиром, увы, бесполезно. Умер кинематограф или нет – этот вопрос весьма странен и спорен.
Более того, сам Гринуэй мечется между «кино» и «антикино». И если «Чемоданы» – типичное «отрицалово», то последняя работа Гринуэя («Тайны ночного дозора») – типичный пример «кино».
Британец попытался вернуться к «Контракту рисовальщика» (1982), принесшему ему славу и признание. Тем не менее Гринуэй не считает сей шаг отступлением от своих принципов.
Режиссер признался корреспонденту газеты ВЗГЛЯД в том, что названная картина – возврат к раннему Гринуэю. Впрочем, фильм не является наглядным опровержением смерти кино. «Мастер волен выбирать ту форму медиа, которую захочет», – объяснил автор. По его мнению, «цифровая революция» разрушила кинематограф. Мультимедийность и интерактивность способствовали тому, что кино перестало быть пассивным созерцанием.
Англичанин приветствовал смерть устаревших форматов, призвал осваивать новые сферы, отказаться от «тирании слова, рамки, актера и камеры».
По мнению Гринуэя, прежний кинематограф нарративен и примитивен, он не продвинулся дальше романов Джейн Остин, не открыл для себя даже Джойса.
Критики, опровергая данные тезисы, приводили сотню примеров, один из которых – фильмы Феллини: в них происходит настоящая визуализация потока сознания.
Но Гринуэй непреклонен, упорен; его вычурное новаторство превратилось в анахронизм. Зацикленность на свежих формах привела к разрежению смысла. Как ни странно, но «Контракт рисовальщика» и «Живот архитектора» – гораздо более современные и актуальные ленты, нежели «Чемоданы Тульса Люпера». Но именно «Чемоданы» англичанин считает новой вехой, представляющей собой синтез различных искусств.
Черные ящики
По признанию мастера, он гораздо уместнее смотрится рядом с виджейским пультом. Мультимедийная компиляция Гринуэя представляла собой микс из кадров и звуков.
Отдельные эпизоды из «Чемоданов Тульса Люпера», спроектированные на семь экранов, повторялись и чередовались. У всей композиции был сюжетный стержень, понятный для тех, кто посмотрел всю трилогию. Остальным, возможно, все это показалось всего лишь красивыми кадрами либо бессмыслицей.
Любопытно, что наиболее трепетным в прямом и переносном смысле оказался эпизод с чемоданом, набитым пузырьками с известной нам жидкостью (английское слово alcohol можно перевести двумя способами). Сладкая русская паника, с радостной дрожью при виде спиртного, оказалась настолько созвучной стеклянной вибрации склянок, что у многих зрителей перехватило дыхание.
Но водка не главное. Градус вопросов, что задавал своим зрителям хитрый британец, прежде был очень высок. Он следовал линии Караваджо и Ля Тура, Перселла и Майкла Наймана, Борхеса и Набокова. Тайны, ловушки, загадки усложняли повествование. Скрытый код, непроявленный, злой, символичный, мы искали и находили у раннего Гринуэя. Ему не нужно было ничего объяснять; критики и синефилы наслаждались картинами.
Сейчас же английский художник занимается тем, что ниже его достоинства. Он ездит по всему миру с однообразными лекциями, провозглашая, что кино почило в бозе и только секс да смерть повелевают миром…
Со временем бодрая ярость новатора сменилась брюзжанием. Маньеризм обернулся манерностью, цифры и факты стали помехами, шумом.
Поклонники Гринуэя устали говорить о его провокациях. Они смотрят картины, но не слушают мэтра, что, наверное, закономерно.