Его точный графический стиль приятно выделяется на фоне концептуальной невнятицы коллег. «Фирменный» знак Батынкова: монохромное черно-белое изображение (редко мастер «балует» зрителей красным или зеленым цветом), выполненное размашистыми, но точными мазками; громадность художественного пространства достигается за счет сопоставления разномасштабных объектов; смесь гротеска и романтики.
Вавилон-Сити
В шедевре Булатова 1975 года советский плакат выглядел мистическим откровением. Представленная новая картина кроме как с прогнозом погоды ни с чем не ассоциируется…
В галере «Крокин», на традиционной для себя «базе», Батынков представил единоличную экспозицию «Москва». На двух десятках полотен показано поглощение Старого города – Новым.
Кубы и призмы небоскребов агрессивной геометрической мощью задавили Москву уютных дворов и вальяжных усадеб. К растущим урбомонстрам стрекозино слетаются вертолеты с фрагментами металлоконструкций, а у основания гигантов муравьино копошатся люди, бульдозеры и… танки («Москва. Сити»).
Батынков необъятное московское строительство изображает как проявление человеческой гордыни и безумия. Примерно как в «Вавилонской башне» Брейгеля, где великий голландец «строил» библейское сооружение из множества Колизеев, сложенных друг на друга в виде гигантского конуса...
Черный фон, белый горошек снега и бетонные кубы, между которыми несется стая бультерьеров к Останкинской башне («Снег. Кубы. Собаки»). Останкино у Батынкова – условная Ось зла, управляющая ходом Битвы.
Художник фантазирует дальше – строительный бум-катастрофа приводит к реальным катаклизмам. На полотне «Ливень. Пробка» – затор, который образовался из десятков столкнувшихся авто. В «Провале» – огромный котлован, куда вместе с мусором проваливаются автобусы и маршрутки.
Противостоят урбокошмару в «Москве» только две работы. В картине «Невесты» по ночному небу летит цепочка невестушек с букетиками, а внизу торжественно разъезжаются свадебные кортежи.
И советско-идиллическая – «Планетарий». Над конусообразным куполом означенного заведения висит таких же размеров луна с искусственным спутником на орбите, и внизу носятся детишки на катке.
Научно-техническая революция 60-х вызывает у художника счастливое умиление. Но ведь тогдашний перекос в сторону технического образования в ущерб гуманитарному и вызвал множество несоразмерностей в творениях современных архитекторов.
Будем надеется, уже детишки летящих невест застанут более гармоничную эпоху, где будет найдет разумный баланс между модерном и стариной.
Мифология Айзенберга
«Собака Баскервилей», напротив, совсем не страшная, симпатичная, беленькая дворняжка |
Художник и писатель Валерий Айзенберг в 1993-м уехал в Штаты.
Там он проникся новыми жанрами актуального искусства: видеоартом и перформансизмом. Вернувшись в родные пенаты (кроме белокаменной, он периодически проживает то в Нью-Йорке, то в Тель-Авиве), в 1999 создал группу Escape (по-видимому, по аналогии с компьютерной командой-клавишей – «спасение», «отмена»). Валерий решил, что «спасение» искусства в отказе от живописи в пользу акционизма.
И действительно на этой ниве Escape»снискала лавры.
Их перформансы пародируют рыночные отношения. Айзенбергу, как художнику, рожденному в СССР, присуще некоторое чувство инфантилизма, поэтому сквозной темой акций была даже скорее ироничная «игра в рынок».
Снять на ксероксе копии с известных произведений московских художников – и загнать по 100 рублей («Пираты»). Или устроить «распродажу Родины» в виде пакетиков с землей...
Однако в Paperworks Gallery Айзенберг представил работы, сделанные в «доакцистский» период (1992) – это традиционные картины, выполненные гуашью и акварелью (серия «Ужасные создания»).
Только довольно небрежно, поскольку автор делал их в режиме нон-стоп, пародируя, наверное, «конвейерную» скорость создания произведений современного искусства. Тогда художник обозначил свой стиль как «инфантильный экспрессионизм».
В «Ночном кошмаре царя Додона» гигантский Золотой Петушок вконец раздолбал голову непутевому владыке, а «Собака Баскервилей», напротив, совсем не страшная, симпатичная, беленькая дворняжка.
«Мифологические, библейские и сказочные фантомы устраивают кавардак в голове художника и заставляют мыслить только цветными пятнами и линиями. Своего рода гедонизм и пир артистической души, свободной от места-времени, контекста, ангажированности и заказа рынка», – пышно излагается идея цикла в пресс-релизе.
Но так ли уже свободны «фантомы» Айзенберга от «места-времени»? «Инфантильный экспрессионизм» Валерий благополучно перенаправил в русло «инфантильного акционизма», но зачем вообще Айзенбергу понадобился этот возврат в прошлое?
Может, его устоявшуюся систему взглядов поколебал проект «Верю» Олега Кулика и потребовался пересмотр?
Айзенберг написал сатирический опус «Гобитест» (он так называет Олега, по названию куликовского видеоарта о пустыне Гоби, где тот проникся идеями буддизма), в котором остроумно высмеивает атмосферу собрания художников на Винзаводе, посвященного предстоящему проекту (сентябрь 2006).
Но стрелы сарказма Валерия были направлены на Кулика, а не на первого докладчика – Анатолия Осмоловского. Очеркиста даже напугала готовность Осмоловского (акциста-ветерана!) «перестать паясничать» и постараться опереться в своих новых работах на духовные национальные традиции.
Айзенберг прозорливо написал об Анатолии: «У него верная рука и чистый глаз. Он, как бы очищает всё вокруг себя от наслоений времени. Из всего, что так или иначе валяется вокруг, он умеет выбрать нечто одно и увлечь им тусовку на пару лет. Быть первопроходцем – это его главная интенция к деланию. Интересно, что будет, когда он откроет для себя Ригведу, Книгу мертвых и Библию?»
«Хлеба» в виде икон, сделанные для «Верю», принесут Осмоловскому премию Кандинского в декабре 2007.
Ирония и пафос трудно совместимы, и, тем менее, у Айзенберга возникло желание вернуться к «исходной точке» – развалу Союза. Сделать ревизию того, что было у него в голове по части мифологии. Из всей череды «Ужасных созданий» больше всего и производит впечатление разросшийся Золотой Петух, заклевавший царя.
Может подсознание художника оказалось более точным, чем сознание (на чем строятся перформансы), и выдало в живописи весьма емкое отражение 1992 года?
Дважды в одну реку
Один из самых успешных на Западе советских художников Эрик Булатов |
Как продолжение темы 90-х – экспозиция «Художники русского зарубежья» в ГЦСИ.
Особых открытий здесь не наблюдалось. Леонид Соков показал на своем полотне двуглавого орла в перевернутом состоянии с серпом и молотом в когтях. Сейчас, мне кажется, эта птица с тем же набором инструментов перевернулась с «голов на когти» и начинает довольно самоуверенно оглядываться вокруг.
Один из самых успешных на Западе советских художников Эрик Булатов несколько переборщил с использованием собственных «фишек»: плакатных надписей, ведущих к центру картин. В шедевре 1975 года, когда из-за освещенных солнцем туч рупором било «Иду», советский плакат выглядел мистическим откровением.
Представленная здесь относительно новая картина, где из темнеющих небес струится надпись «Тучи идут»(2003), кроме как с прогнозом погоды, ни с чем не ассоциируется.
Самым запоминающимся на выставке был видеоарт Дмитрия Александровича Пригова «Сизиф» (2005).
Пригов пристает к огромному черно-белому коту: «Васенька, скажи «Россия», скажи «РРО-ССИ-ЯЯЯ!» «Мяа-у!! – орет несчастная животина и под смех основателя московского концептуализма вырывается на волю.
Сатирическая иллюстрация псевдопатриотизма очевидна, непонятно только, почему Пригов отнесен к «художникам русского зарубежья», если до самой кончины поэт в каждом интервью заявлял, что ни при каких обстоятельствах не покинет Родину?