В прошлом месяце видный петербургский хореограф Борис Эйфман выпустил свою версию чеховской «Чайки». Спектакль приняли неоднозначно – как, впрочем, почти все работы Эйфмана.
Теперь своя балетная «Чайка» появилась и в Москве: в музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко известный сюжет интерпретировал один из самых значимых хореографов в мире Джон Ноймайер. И, несмотря на то что эта «Чайка» не является оригинальной – Ноймайер ставил ее в 2002 году в Гамбургском балете, который возглавляет, – спектакль стал важным событием для столицы.
Вышивка по канве
Хореографу удалось добиться от исполнителей не только танцевальной точности, но и предельного понимания чеховских характеров
Ноймайеру интереснее работать не с традиционными балетными сюжетами, но с известными пьесами мировой драматургии.
Самый знаменитый его балет поставлен по мотивам комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» (этот балет перенесен и в Москву, на сцену Большого театра).
Видимо, «Чайка» не менее привлекательный сюжет для хореографа. Очевидно, что его привлекает возможность рассказывать внятные, прозрачные человеческие истории. А Чехов подходит для этого как нельзя лучше.
Любопытно, кстати, что Ноймайер не ограничился музыкой одного композитора, а сплел воедино нескольких – от сумрачного Шостаковича до кружевного Чайковского. Сплел так удачно, что музыкальная партитура слышится единым целым. А дирижер-постановщик «Чайки» Феликс Коробов превосходно с ней справляется.
Безусловно, Ноймайер несколько видоизменил литературный первоисточник. Хотя основной конфликт остался тот же: противостояние нового и старого в искусстве, невозможность отделить творчество от жизни, трагедия непонимания.
В танцевальной версии «Чайки» и главные герои обрели соответствующие профессии: Аркадина превратилась в прима-балерину, Тригорин стал хореографом-традиционалистом, а Костя Треплев – приверженцем современных течений в танце.
Соответственно, спектакль Кости под названием «Душа чайки» представляет собой некое действо в духе contemporary dance с резкими, угловатыми движениями, броскими костюмами и, разумеется, без пуантов.
Тригорин же, как выясняется во втором акте, сочиняет классически-коммерческие балеты, успешно используя весь набор существующих штампов (в сцене премьеры спектакля Тригорина «Смерть чайки» Ноймайер довольно зло и при этом изящно высмеивает традиционный балетный театр). А в свободное от «высокого искусства» время Тригорин и Аркадина не брезгуют выступать в варьете.
Хореограф сразу четко определяет собственные пристрастия. Он очевидно сопереживает Косте Треплеву, придумывая для него самые эмоциональные сцены. Чего стоит трио «Ревность и решения», где Костя и Тригорин пытаются поделить Нину, а она, не без удовольствия, отдается то тому, то другому. Или финальный дуэт Кости и Нины – протяжный, нежный и бесконечно грустный.
Вокруг фигуры Треплева существует иная танцевальная стилистика, отличная от общей картины. Через весь спектакль проходят сцены, названные «Записная книжка Кости. Танцы мечты», где показаны пресловутые «новые формы».
Несколько полуобнаженных танцовщиков во главе с Костей выполняют сложные движения, отсылающие к истории современного танца. А в финале Костя своеобразно поступит с этими мечтами: поочередно свернет танцовщикам шеи, как птицам («Я имел наглость убить сегодня эту чайку»).
Птенцы гнезда Ноймайерова
Хореограф Джон Ноймайер
Хореограф Джон Ноймайер |
Костю Треплева станцевал Дмитрий Хамзин, и это очевидная удача. Нервный, взъерошенный юноша, совершающий нелепые поступки, порой он смотрится почти клоуном, но вызывает при этом не усмешку, а участие. И на вопрос, возникающий при любой постановке «Чайки», – талантлив ли Костя? – хочется ответить положительно.
Эмоциональным двойником Кости выглядит Маша (Наталья Крапивина) – угловатая, печальная девушка в черном, будто раз и навсегда запретившая себе быть счастливой.
Неожиданно симпатичным оказывается в спектакле учитель Медведенко: классический «принц» Михаил Пухов делает своего героя отчаянным, эмоциональным молодым человеком, искренне любящим Машу и готовым ради нее на все. Кажется, что танцовщик и не отходит смыслово от амплуа: принц и должен быть таким – влюбленным, романтичным, жертвенным.
А Нина Заречная получилась у Валерии Мухановой настоящей роковой женщиной; она с самого начала чувствует собственную власть над мужчинами, хотя еще не очень умеет ею управлять. В итоге пресловутый рок обернется против нее и раздавит.
По-новому в спектакле предстали и опытные танцовщики. Отлично смотрится пара Аркадина – Тригорин – Татьяна Чернобровкина и Георги Смилевски.
Непрошибаемая гламурная парочка с ослепительными улыбками напоказ. Оба хороши собой, победительны и самоуверенны. Аркадина с любовью надевает пуанты и напоминает публике, как ее «принимали в Харькове» (позже Костя бросит в нее этими же пуантами, будто упрекая в узости профессиональных взглядов).
Тригорин уверенно соблазняет хорошенькую Нину и эффектно, но совсем неискренне ужасается, глядя на нее, ставшую танцовщицей в варьете. Хорошо сделаны и второстепенные партии: самоуверенный, обаятельный Дорн (Артур Пютсеп), заполошная, влюбленная Полина Андреевна (Ирина Белавина), бесконечно добрый Сорин (Дмитрий Романенко).
Всегда интересно посмотреть, насколько известное, растиражированное драматургическое сочинение будет понятным, если лишить героев возможности произносить узнаваемый текст.
Когда смотришь «Чайку» Ноймайера, будто слышишь: вот здесь Аркадина возмущенно говорит: «Это что-то декадентское!»; здесь Костя печалится о Нине: «…порой она талантливо вскрикивала, талантливо умирала…»; здесь Полина Андреевна умоляет Дорна: «Возьмите меня к себе!»
Хореографу удалось добиться от исполнителей не только танцевальной точности, но и предельного понимания характеров. И создать атмосферу, где явственно ощущаются пресловутые «пять пудов любви».
Лучшего спектакля для наступающей весны и не придумаешь.