- Фильм «Большая перемена» снят по вашей книге «Иду к людям». Режиссерский сценарий сильно отличался от текста повести?
Меня возмущало, например, что рабочий ходит в американских джинсах, да и квартиры у них в фильмах тоже ничего себе
- Сценарий писался два года, перепробовали много вариантов, во время съемок приходилось многое менять – у меня этот сценарий к концу стал вызывать даже некоторое отвращение. Когда стали соглашаться играть хорошие актеры, я даже удивился. Но когда в картину пришли такие люди, как Леонов, Быков, Крючкова, к двухсерийному сценарию решили приписать третью, а потом уже и четвертую серию. Материала было больше, но кое-что пришлось опустить – киношники иногда осознанно соглашаются на некоторые нестыковки и просчеты, потому что все снять нельзя, – это понимали и я, и режиссер Коренев. Например, не вошли в картину некоторые эпизоды с Леоновым и Быковым – Быков просто фонтанировал идеями и стал раздражать начальство, появился даже термин «быковщина».
Хотя в целом к фильму я относился достаточно равнодушно. Он поначалу воспринимался как водевиль – педагоги писали возмущенные письма, рабочая молодежь, наоборот, была в восторге. Потом выяснилось, что фильм смотрится и через много лет, серьезные люди используют в речах фразы из фильма как афоризмы, статьи ими называют.
- Многое ли теряет повесть при экранизации?
- У кино и литературы разные изобразительные средства. Кого ни бери на роль Остапа Бендера или Паниковского, исчезает авторская речь, остаются только реплики героев. Например, когда Бендер в романе проходит мимо номера отца Федора, указано, что Бендер шел, «наступая на шнурки ботинок», – замечательный зрительный образ, но в фильме его не передашь.
Каждая экранизация – частный случай. Иногда из неизвестного литературного произведения делают что-то более высокое, иногда наоборот. Есть такой термин – «по мотивам», вот «Большая перемена» снята по мотивам, конечно.
«К фильму я относился достаточно равнодушно» (фото Дмитрий Копылов/ВЗГЛЯД) |
- А вам фильм понравился?
- Сейчас уже кажется, что время не потеряно зря, хотя много лет я думал иначе. В повести были и серьезные мотивы, а в фильме этого совсем нет. Коренев – человек с чувством юмора, и это хорошо. Но меня возмущало, например, что рабочий ходит в американских джинсах, да и квартиры у них в фильмах тоже ничего себе. Фильм в целом получился – это заслуга и режиссера, и замечательных артистов, хотя не все его одинаково полюбили. Збруев не любил эту роль – несерьезная, мол. Как-то мы с ним встретились у театра, и он посетовал, что ему все время поминают Ганжу, письма мешками идут. Я ему сказал, что обаяние сыграть не проще, чем драму, – вот и Крючковой письма тоже валом шли, особенно от солдат. Когда фильм показывают, я его включаю просто так – посмотреть на лица, ведь многих уже с нами нет.
- Сегодня многие сериалы снимаются по книгам. На ваш взгляд, насколько это удается современным режиссерам?
- Ну, книгу берут по той причине, что там уже есть материал – меньше выдумывать надо. В искусстве главное идея, а уж как ее оформить – это вопрос профессионализма и таланта автора. Вот сейчас, например, Игорь Масленников собирается экранизировать всего Александра Островского. У режиссера в экранизации всегда есть где порезвиться, даже если снимается откровенная халтура, он всегда заявляет о своем видении произведения.
- Можно ли говорить о тенденции упрощенной подачи материала для зрителя?
- Режиссер от будущего зрителя более зависим, чем, скажем, писатель от читателя, – ему приходится думать о коммерческом успехе своего продукта. Впрочем, в книгоиздании это тоже появилось, и автор при написании книги думает о необходимом количестве трупов и эротики. Многое зависит и от того, справляется ли актер, – в «Большой перемене» в процессе съемок тоже менялось значение ролей. Когда Крючкова начала сниматься, ее роль была очень небольшой, но когда у них пошел дуэт с Леоновым, им стали дописывать реплики и эпизоды.
- А вам предлагали экранизировать другие ваши произведения?
- С книгой «Продавец приключений» было две попытки в кино и одна в театре. Тогда, в 70-х, многое упиралось в технические проблемы, так как действие в книге происходит в разных уголках вселенной. За это брался режиссер Могитон («Центровой из поднебесья», «Свистать всех наверх») и Майя Рошаль, но никто до конца дело не довел.
Я сейчас написал некоммерческий роман под названием «Женщина на дне вселенной». Сейчас он бродит по издательствам, и после набора комплиментов мне предлагают: у нас есть связи с телевидением, давайте сначала сделаем сериал, а потом выпустим книгу. Было три-четыре предложения, но я каждый раз отказывался – сериал неопубликованную рукопись загубит. Вот, например, Эдуард Володарский сначала пишет сценарий, а потом уже роман, – и это имеет успех, вспомните знаменитый «Штрафбат». Мне кажется, что каждый должен работать в той области, в которой он является профессионалом.
Вообще, у меня сложилось впечатление, что если в рукописи есть такие слова, как «параллелограмм», например, то менеджеры издательства сразу говорят: это для элитарного читателя. Один писатель мне рассказывал, что редактор издательства так ему и сказала: мол, наш читатель вашу книгу не поймет. А когда он спросил, а что такого сложного в моей книге, почему вы так думаете, она ему в ответ: да я сама из них, из читателей. Пришлось рукопись забрать.
«Я вообще жду многого и от литературы, и от кинематографа, и от живописи, поскольку сейчас художники стали раскованней» (фото Дмитрий Копылов/ВЗГЛЯД) |
- Получается, что сложный материал не идет ни в литературе, ни на экране?
- Пожалуй, да. Посмотрите, фильмы таких режиссеров, как Феллини, Антониони, Форман, начинаются не раньше часа ночи, а режиссеру нужен прайм-тайм, вот он и работает на формат. Ну, конечно, Александр Сокуров или Алексей Герман вряд ли об этом думают – им важно снять, а не предполагать реакцию зрителя. Собственно, и писатель тоже не должен ориентироваться на читателя. Я говорил на семинарах молодым писателям: «Когда вы садитесь за стол, нужно говорить себе: сейчас я напишу нечто настолько гениальное, что мировая литература этого еще не знала. А после завершения работы вы должны себе сказать: черт возьми, и что за дерьмо я написал?!»
Сейчас мы уже живем в другом времени, а раньше художник – в широком понимании этого слова – творил понимая, что, может быть, при его жизни его творение не будет опубликовано, и писал «в стол».
- Такая «перспектива» добавляла автору ответственности за то, что он делает?
- Конечно. В 60-е была даже такая шутка: встречаются двое в ЦДЛ, и один другого спрашивает: «Чем сейчас занимаешься?» – «Да так, вот сейчас закончил «нужник», пойду писать «нетленку». История с «Мастером и Маргаритой» очень показательна – книга может выйти через 25 лет, и если она стоящая, ее будут читать рано или поздно.
- А что вы скажете о сериале по «Мастеру и Маргарите»?
- Ну, там не все получилось…Субъективно я Маргариту себе иначе представлял. И кот – хоть и не главный персонаж, но без него нельзя обойтись. Я не знаю, как снял этот фильм Юрий Кара, говорят, его скоро покажут. Конечно, как ни снимай, какого артиста ни возьми, автора там все равно нет. Тем более когда от кинопоказа очень много ждут.
Как-то я в составе делегации писателей Краснодара приехал в Москву, и к нам в гостиницу приходил Сергей Бондарчук с супругой Ириной Скобцевой – он сам из Ейска и приходился родственником одному из писателей. Он нам говорил, что ездит по писателям с директором Мосфильма и уговаривает написать сценарий «Войны и мира» – американцы, говорит, уже сняли, а мы нет. И все отказываются. Я тогда еще спросил: «А вы будете снимать?» Бондарчук тогда ответил: «Нет, ну что вы, я уже «Судьбу человека» снял, да и вообще я не кинорежиссер».
Дело было за рюмкой, и я ему посоветовал обратиться к Виктору Некрасову, который как раз приехал из Киева. Я-то думал, что он читал Некрасова, но, видимо, нет, потому что на следующий вечер он мне говорит: «А ведь вы меня подвели». Оказалось, что он съездил к Некрасову, и он ему сказал: «Вот для Сики я бы написал, а для вас – нет».
- Сейчас много говорят о «возрождении отечественного кинематографа» – происходит ли это на самом деле?
- Я в кинотеатры давно не хожу, смотрю кино только по телевизору – сложно нарисовать какую-то общую картину. Много говорили о «Гарпастуме», который снял Алексей Герман-младший – вот его я посмотрел. По фильму можно сказать, что режиссер человек одаренный, снимал в манере отца, но в этой картине меня беспокоила некоторая неряшливость в мелочах – как говорят актеры, как вообще фильм озвучен.
Я вообще жду многого и от литературы, и от кинематографа, и от живописи, поскольку сейчас художники стали раскованней. Ведь в мои времена самой страшной фигурой был не редактор и даже не цензор, а тот, кто сидел внутри тебя и не давал мысли даже появиться. В этом смысле сейчас все намного более раскованны, да и талантами наша земля далеко не бедна. Мы переживаем «эпоху Дикого Запада» и в книгоиздательстве, и в кинематографе. Когда появятся люди денежные, но при этом еще и думающие, то все наладится. Хотя ширпотреб, конечно, будет всегда.