С будущего года традиционные исправительные колонии и СИЗО в России начнут закрывать. Вместо них должны появиться тюрьмы или колонии-поселения. «Уголовно-исполнительная система России вступает в период коренного реформирования. Настолько глобально, как система начинает меняться сейчас, она еще никогда не менялась», – заявил недавно глава Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) России Александр Реймер, характеризуя предстоящую реформу.

Никогда впервые осужденные и рецидивисты в изоляторах или колониях вместе не сидели

Вместо 504 действующих исправительных колоний до 2020 года появится 428 тюрем. Число СИЗО сократится с 228 до 196, их перепрофилируют в обычные тюрьмы, где будут сидеть не только подозреваемые, как сейчас, но также и осужденные. Колонии-поселения, отличающиеся сравнительно мягким режимом, станут единственным видом учреждений, число которых увеличится – со 160 до 210. Вместо 62 колоний для несовершеннолетних появятся 39 воспитательных центров.

Также в рамках реформы будет создано 76 арестных домов, где наказание будет исчисляться лишь полугодовым сроком. Разделение «новичков» и рецидивистов – это также один из этапов реформы, объявленной главой Минюста Александром Коноваловым в 2009 году – одновременно с назначением нового главы ФСИН – Реймера.

О перспективах реформы корреспондент газеты ВЗГЛЯД побеседовал с бывшим директором ФСИН, членом Совета Федерации от парламента Пензенской области Юрием Калининым.

ВЗГЛЯД: Юрий Иванович, в сентябре 2008 года вы говорили, что почти треть арестантов осуждены на срок менее трех лет, что означает, что они ничего серьезного по большому счету не совершили. С тех пор в стране последовательно ведется курс на гуманизацию пенитенциарной системы. Количество заключенных за последние 10 лет сократилось на 250 тыс. человек, на январь оно составило 750 тыс. человек. Вас удовлетворяет темп реформы?

Юрий Калинин: Реформы начались не в 2008 году, а значительно раньше. Самый активный период пришелся на начало 90-х годов, когда был принят базовый закон о пенитенциарной системе. Уже тогда все понимали, что число лиц, содержащихся в местах лишения свободы, избыточно. Просто в последние годы для преобразований появились совсем иные материальные возможности. Отсюда и внимания к этим вопросам больше.

Если оценивать цифры, то важно помнить, что уже в 2000 году осужденных было менее миллиона. Еще до вступления России в Совет Европы в 1996 году мы постоянно подвергались всевозможным проверкам и инспекциям со стороны этой организации. Они были поражены, что за достаточно короткое время нам удалось сократить численность лиц, пребывающих в местах лишения свободы, почти на 300 тыс. человек. И это не было сделано искусственно, процент рецидива как был, так и остался.

ВЗГЛЯД: Директор ФСИН Александр Реймер прогнозирует, что к концу этого года число осужденных на виды наказания, не связанные с лишением свободы, достигнет 150 тыс. человек, а в дальнейшем приблизится к полумиллиону? Как вы полагаете, какая доля из них могут вернуться на преступный путь?

Ю. К.: Каждый год из мест лишения свободы выходит около 120–140 тыс. человек. Я не думаю, что в ближайшее время численность таких лиц резко увеличится. Прогноз, очевидно, делается с учетом тех поправок, которые были недавно приняты. В частности, в 68 статьях УК были снижены нижние пределы наказания. В то же время верхние пределы санкций статей остались прежними. Поэтому смягчение наказания коснется лишь части лиц, совершивших преступление. Насколько это будет распространено, покажет судебная практика.

Не могу не вспомнить практику амнистий, которая достаточно широко применялась во времена СССР. Почему это делалось? Амнистия нивелировала несовершенство законодательства: людей можно было освобождать от избыточного наказания. И, как правило, среди амнистированных был самый низкий уровень рецидива.

ВЗГЛЯД: В конце марта Реймер заявил о том, что рецидивистов отныне содержат отдельно от тех, кто получил срок впервые. Поддерживаете ли вы эту меру?

Ю. К.: Никогда впервые осужденные и рецидивисты в изоляторах или колониях вместе не сидели. Единственное исключение здесь: первые могли находиться рядом с теми, у кого судимость уже была погашена или снята.

Сейчас посчитали, что и люди с погашенной судимостью могут отрицательно влиять на впервые осужденных, поэтому вводится еще более детальное разделение. Однако заявлять о том, что впервые осужденные не сидят вместе с рецидивистами, неверно.

#{smallinfographicleft=427277}ВЗГЛЯД: Глава МВД Рашид Нургалиев сообщил, что в отдельных регионах доля совершаемых рецидивистами преступлений достигла 40%. Откуда такой рост?

Ю. К.: Мы серьезно отстаем в деле создания системы постпенитенциарного контроля за освобожденными. Ведь это замкнутый круг: человек оказывается на свободе, но жилья у него нет, полезные связи разорваны, работу не найти, свободных денег тоже нет. Куда ему деваться? Он возвращается к тому, чем занимался.

Хотя законом и предусмотрена обязанность исправительного учреждения оказывать помощь освобождаемым при трудоустройстве, решить эти вопросы сложно. Времена СССР прошли. Мы не можем обязать частного предпринимателя принять на работу 10 человек ранее судимых. Конечно, свою отрицательную роль сыграл и экономический кризис. Рабочих мест стало еще меньше.

#{interviewsociety}Кроме того, для рецидивистов тюрьма давно перестала быть чем-то страшным. Человек приспосабливается. Говорят: «Тюрьма должна пугать». Но она не пугает. Она порой ломает человека.

Уже давно назрел вопрос о создании службы пробации. Например, в Англии они занимаются правонарушителями в период следствия, отбывания наказания и после освобождения. То есть это глобальная служба профилактики, по сути.

ВЗГЛЯД: Своеобразным откликом на дело Магницкого стала идея передать тюремное здравоохранение под контроль Минздравсоцразвития. В двух регионах уже идет эксперимент по передаче медицинской службы ФСИН гражданскому здравоохранению. Вы за?

Ю. К.: Я всегда был категорически против. Наши подразделения находятся в том числе и в глухих местах, где и здравпункта приличного рядом нет, а многие колонии являются градообразующими. Так кто окажет нашим сотрудникам и осужденным медицинскую помощь, если мы все передадим  Минздраву? А потом я не считаю, что наша здравоохранение настолько развито, что гарантирует нормальный уровень оказания помощи. Это нововведение преждевременно.

Почему эта инициатива возникла сейчас? Возможно, это связано со смертью Магнитского. При этом никто так и не доказал прямую причинно-следственную связь между деятельностью тюремных врачей и гибелью юриста. Это эксцесс, который сложно было предусмотреть. Ведь ему оказывалась медпомощь по тем диагнозам, которые были установлены. Это мое личное мнение, но оно основано на тех документах, которые я видел.

ВЗГЛЯД: В ноябре Реймер заявил, что коммерческих тюрем в России не будет, поскольку это приведет к появлению в местах лишения свободы «бань, шашлыков, девочек и потанцуем». Вы согласны?

Ю. К.: В этом случае я с ним полностью солидарен. Что такое коммерческая тюрьма? Это когда инвестор строит тюрьму, набирает персонал и получает от государства заказ на исполнение наказания.

Понятно, что если инвестор вкладывает деньги, он должен получать и прибыль. За счет чего? В том числе и за счет заключенных. Ведь тюрьма оплачивается не только государством, но и человеком, отбывающим наказание. То есть, говоря обывательски, украл миллион – у тебя есть деньги на то, чтобы содержаться в одних условиях, украл по мелочи – тогда иди в обычную тюрьму и живи уже совсем по другим условиям. Это противоречит Конституции России. Все равны перед законом.

ВЗГЛЯД: Но такая форма тюрем давно распространена в США...

Ю. К.: Нельзя сказать, что в Америке это развито. На федеральном уровне этого нет, только на уровне штатов. Я беседовал с начальником одной из тюрем в Англии и задал ему вопрос: «В чем суть коммерческой тюрьмы?» На что получил резонный ответ: если на содержание гостюрьмы дают, предположим, всего 1000 фунтов, то коммерческой – 1200 фунтов. При этом результаты работы там значительно хуже.

Условия содержания в коммерческих тюрьмах не обеспечивают реальной изоляции. Не решается проблемы передачи наркотиков или запрещенных предметов. Были случаи, когда охрана помогала заключенным с побегом. То есть условия содержания там не обеспечивают реальной изоляции. Да и потом далеко не все, что работает в западных странах, может органично вписаться в нашу жизнь.

ВЗГЛЯД:  Кстати об изоляции. Реймер заявил, что его ведомство выступает за то, чтобы узаконить видеосвидания. Что же касается доступа заключенных к Интернету, то они «эту проблему еще изучают». Не опасно ли допускать преступников к Интернету, особенно социальным сетям?

Ю. К.: На практике видеосвидания давно уже существуют. В феврале 2009 года президенту России демонстрировали, как воспитанник колонии и его родители общались посредством такой связи. Это удобно не только для общения с родственниками, но и для консультации с адвокатами.

Что касается Интернета, то до тех пор, пока нет технических возможностей для обеспечения тотального контроля, допуск к нему преждевременен. Мы должны учитывать, в том числе, то, что в местах лишения свободы находятся лица, не только совершившие преступления на территории России. Некоторые имеют международные связи, и их выход в сеть опасен. Это особенно касается терроризма.

ВЗГЛЯД: По словам Реймера, в ближайшее время начнется строительство двух «абсолютно новых» тюрем, в которых будут камеры на 2–6 человек с отдельным санузлом. Ведомство также намерено предложить Госдуме изменить санитарную норму на 4 кв. м на человека в новых тюрьмах вместо нынешних 2 кв. м? Что от этого изменится?

Ю. К.: На самом деле проблемы недостатка площадей в тюрьмах давно уже нет. По факту наполнение в них колеблется на уровне 40%. Сложность в изоляторах. Примерно в 12 регионах есть еще перелимит. Нас всегда это волновало. Ранее каждый год из зала суда освобождались до 80 тыс. человек, взятых ранее под стражу. Сейчас это число меньше.

В колониях же измерять жилую площадь только спальным помещениями не совсем правильно. Поскольку там полусвободное содержание, следует учитывать и площадь спального места, и столовой, и медсанчасти, и некоторых бытовых помещений. То есть учитывать все пространство, где проводит время осужденный, как это делается на Западе. В этой связи колония, так же как и тюрьма, не испытывает проблем с размещением.

ВЗГЛЯД: Уполномоченный по правам человека Владимир Лукин вновь настаивает на том, чтобы ограничить сотрудников ФСИН в праве носить маски во время операций. Он считает, что это мешает установить виновных в насилии к осужденным. Ранее, когда вы еще были директором, ФСИН уже отклонила аналогичное предложение. Почему?

Ю. К.: В такой трактовке есть определенный перекос. Огромное внимание уделяется осужденному и совершенно незначительное – интересам потерпевшего или работника колонии, исполняющего наказание. Тем более сотрудники отделов специального назначения крайне редко привлекается к каким-либо мероприятиям в местах лишения свободы, только в самых редких случаях. Обстановка не требует. Тем не менее спецназовцы все равно нужны. И мы должны думать об их безопасности.