Сразу после банковского кризиса социологи задали вопрос: «Как бы вы оценили нынешнее состояние экономики России?» Оценку «как критическое» дали в среднем не более 10% опрошенных. А если состояние критическим не является (получается, что так считают остальные 90%), то дефолта можно опасаться разве что в силу «генетической памяти». Которая с годами имеет тенденцию к затуханию.
Стабильность в бедности
Наиболее ярким символом дефолта стал именно провал среднего класса, а не растворившиеся в банках сбережения
По большому счету, августовский кризис поставил жирную точку в целой эпохе. Да, промежуток времени с 1991 по 1998 год действительно стал настоящей эпохой в новейшей истории России. За какие-то семь лет полностью изменился привычный уклад жизни. И как раз к середине 98-го года у многих начало складываться ощущение, что период «бури и натиска» закончился и началась стабильность.
Хотя стабильность, прямо скажем, была так себе. Да, ушла в прошлое галопирующая инфляция, когда ценники в магазинах могли меняться несколько раз в день. Вроде бы закончилось время финансовых пирамид, а основатели наиболее одиозных из них угодили под суд. Что до неподъемного – и постоянно растущего – внешнего долга, то об этом мало кто задумывался.
У стабильности этой было в общем-то только два существенных минуса. Во-первых, это была стабильность в бедности. С экономикой творилось нечто несусветное: простаивали или закрывались промышленные предприятия, а страну захлестнула волна дешевого низкокачественного импорта. К тому же волна неплатежей: бартер применялся не только во взаиморасчетах между предприятиями (и государством), но и в отношениях с работниками. Вполне рядовой была ситуация, когда после нескольких месяцев задержки заработной платы люди получали не деньги, а продукцию родной фабрики - например, комплекты постельного белья или наборы стеклянной посуды.
Тем не менее магазины ломились от товаров – по большей части дешевого импортного ширпотреба; отечественный производитель попросту не выдерживал конкуренции. Но если в стране почти ничего не производится, откуда, спрашивается, берутся деньги на импорт?.. И тут мы подходим ко второму минусу стабильности 90-х. А именно: вся эта квазистабильность была иллюзорной и базировалась на том, что страна, по существу, жила взаймы. От провинциальных работяг, перебивающихся на «заморском пайке», до декадентствующих московских клерков, прожигающих жизнь в ночных клубах.
Жизнь после дефолта
У пункта обмена валюты москвичи следят за изменением курса рубля, 1998 год (фото ИТАР-ТАСС) |
Август стал своего рода моментом истины. Именно после дефолта стало понятно, «кто чего стоит». И неудивительно, что главным пострадавшим оказался средний класс. Те же клерки и менеджеры, которые хлебнули более-менее сладкой жизни, евроремонтов и эксклюзивных продуктов питания, вдруг оказались на обочине. Карточный домик рухнул.
А ведь именно этот самый средний класс де-факто был наиболее активной социальной группой. И именно стоны его представителей стали причиной того, что настроения, царящие в обществе, приобрели панический характер. С точки зрения общественного резонанса наиболее ярким символом дефолта стал именно провал среднего класса, а не растворившиеся в банках сбережения.
Сам кризис носил во многом психологический характер – это подтверждают и данные социологических опросов. Так, согласно опросу ФОМ, доля людей, считающих себя и свою семью пострадавшими от дефолта, уменьшилась с 78% в августе 1999 г. до 41% в августе 2003 г. – почти вдвое.
При этом на экономике страны, как ни странно, дефолт сказался скорее позитивно. Да, терапия вновь оказалась шоковой и весьма болезненной, зато появилась ясность: чтобы потреблять, надо производить. Тем более что с обвалом курса рубля импортные товары подорожали в разы и стали попросту недоступны для среднего россиянина. Продукция отечественного производства, напротив, стала востребована, что дало мощный толчок его развитию. Начали подниматься промышленность, сельское хозяйство.
Заметим, что оправляться от дефолта страна начала достаточно быстро. Невзирая на мрачные прогнозы, никакого голодомора не произошло: российским пищевикам оказалось вполне по силам обеспечить население доступным по цене продовольствием (по меньшей мере, не менее качественным, чем импортные аналоги). Такая же ситуация наблюдалась и в других отраслях экономики: от главного удара кризиса удалось оправиться достаточно быстро.
«Нефтяная игла»: до и после
Перевод вкладов частных лиц в Сбербанк, 1998 год (фото ИТАР-ТАСС) |
А с началом нефтяного бума дела пошли еще лучше: поток нефтедолларов обеспечил появление нормального потребительского спроса, начала подниматься социальная сфера, а завершившийся экономический спад сменился стабильным ростом.
Да, дела пошли на лад. В стране формируется нормальная экономика (пусть пока и с перекошенной в сторону ТЭК структурой). Сформировался и реальный средний класс, доходы которого формируются уже не из «воздуха» (в виде зарубежных кредитов), а из вполне материальных источников. А от кризиса 1998 года остался в первую очередь урок «блюдите яко опасно ходите!»: на смену идеализму пришел реализм.
В чем мы, по большому счету, могли убедиться прошлым летом, во время банковского кризиса. До массовой истерики со штурмом банковских офисов дело все же не дошло. А спустя год об этом кризисе, похоже, помнят только специалисты.
Так что же, получается, что у нас все хорошо? Как на дрожжах растут золотовалютные резервы, теперь вот еще и Стабилизационный фонд. Объем банковских вкладов населения, по данным Роскомстата на 1 апреля, превысил 2 трлн. рублей (в семь с лишним раз больше, чем после дефолта). Россияне с уверенностью смотрят в будущее?..
Ну, все же не совсем: привычка ожидать какого-либо подвоха у нас, похоже, в крови. Каждый август, в память о лете 1998 года, социологические службы задают населению один и тот же вопрос: «Не опасаетесь ли вы нового дефолта?» И доля тех, кто по-прежнему имеет по этому поводу некоторые опасения, не так уж мала – порядка трети всех респондентов. Другой вопрос, что цифра эта имеет очевидную тенденцию к снижению.
Правда, цифру в районе 30-33% приводят источники, которые принято считать официозными (ФОМ, ВЦИОМ). А «независимый» «Левада-Центр*» дает другую оценку – более 50%.
Однако многое в социологии зависит от того, как формулируется сам вопрос. Вот небольшой пример из практики того же «Левада-Центра». Год назад (опять-таки сразу после банковского кризиса!) там проводился опрос «Как бы вы оценили нынешнее состояние экономики России?». Так вот, оценку «как критическое» дали в среднем не более 10% опрошенных. А если состояние критическим не является (получается, что так считают остальные 90%), то дефолта можно опасаться разве что в силу «генетической памяти». Которая с годами имеет тенденцию к затуханию.
* Некоммерческая организация, включенная в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента