Теракт в «Крокус Сити Холле» вызвал разделение среди иноагентов. Некоторые из них объявили о своем сочувствии жертвам трагедии; другие, напротив, выдали стандартный набор русофобских обвинений в адрес народа и власти; третьи пустились в рассуждения о пошлости публичной скорби.
В какой-то степени любая скорбь на людях и вправду пошла. Лев Толстой показал нам это в повести «Детство» на примере Николеньки Иртеньева – мальчик, потерявший мать, испытывал подлинное горе в ту минуту, когда один стоял над ее телом; когда же рядом были другие люди, он плакал, стараясь показать, что огорчен больше всех. Да, все мы играем социальные роли, все привносим в жизнь некоторую толику театральности. И все-таки общество так устроено, что мы вынуждены обмениваться суждениями о том, что происходит. Например, иногда мы выражаем соболезнования – не для того, чтобы совпасть с неким идеальным Камертоном Совести, а для того, чтобы не быть в стороне, соблюсти приличия, остаться людьми.
И вот что интересно. Представителей нашей богемы сложно отнести к типу людей, которые всю жизнь, подобно А. П. Чехову, боролись с пошлостью. Даже наоборот. Эти люди частенько изрекали что-то пафосное, демонстрировали на публике и скорбь, и бурную радость, а в нужных случаях лихо брали под козырек. Однако после чудовищного теракта в Красногорске они сделали все, чтобы не совпасть с народом в реакциях. Кто-то отговорился тем, что сочувствует вообще всем россиянам, а не только погибшим в «Крокусе»; кто-то намекнул, что ему не подобает скорбеть вместе с толпой; кто-то постарался показать, что для него нравственных норм просто не существует. Зачастую эти люди несли бред, мало связанный с произошедшими событиями, и в то же время это был бред упорядоченный, обладающий определенным единством и внутренней связностью. В речах иноагентов было даже стилистическое и интонационное совпадение. Как это объяснить?
Решусь предположить, что все дело в так называемом боваризме (синдроме госпожи Бовари). Боваризм получил свое название от Эммы Бовари, героини Флобера, провинциальной мещанки, которая была глуха и слепа к тому, что происходило вокруг, и постоянно убегала в мечты. Госпожа Бовари имела неверные представления о браке и общественной жизни; она путала грезы и реальность, которую считала неинтересной и скучной. Мадам Бовари искренне хотела любить – но ее любовь была ненастоящей, вычитанной из книг. Она чувствовала себя героиней романа и постоянно попадала впросак.
Боваризм характерен и для представителей нашей богемной тусовки. Эти люди всегда жили ради денег и земных удовольствий, но лелеяли мечту о каком-то высоком предназначении (поучать, вести за собой, быть нравственными ориентирами и т. д.). Пошлость реальной жизни, в которой многие из них были всего лишь заслуженными тружениками корпоративов, вынуждала их выдавать себя за героев романа.
Пугачева, например, известна своей любовью к надменным героиням из голливудских мелодрам Жаклин Сюзанн. Иноагент Невзоров уже около десяти лет эпатажно выступает от лица Воланда – героя книги, которую он не понял и даже как будто не дочитал до конца. При этом верность своему кумиру Невзоров сохраняет и в костюмах, и в суждениях: он буквально лезет из кожи вон, пытаясь доказать всем и каждому, что для него не существует добра и зла, что он выше всех людей и живет по каким-то особым законам.
Иноагент Шендерович, выступающий от имени всех светлоликих российских очкариков (которых в его картине мира повсюду кладут лицом на асфальт), видит себя отцом Гауком – гонимым интеллигентом из повести Стругацких «Трудно быть богом». Он верит, что пострадал от российской серости, и грезит о заступничестве демократических сверхлюдей, полагая, что их звездолеты сильно запаздывают.
Другое дело – иноагенты А. Макаревич и Д. Быков. Их истеричность и самодраматизация родом из той же нежно любимой книги, но в их случае образцом для подражания служит разведчик Антон – благородный дон Румата Эсторский. Неслучайно многие их высказывания легко свести к фразам Руматы «перебью как собак», «под Святым орденом не развернешься» и «я мог бы скупить весь Арканар, но меня не интересуют помойки».
Если образ усвоен, он все время будет пополняться новым содержанием. Это значит, что факты будут причудливым образом отбираться и вкладываться в уже готовую матрицу. Если же новые факты схеме не соответствуют – что ж, тем хуже для фактов. Нелогичность суждений, самоуверенность, некритичность, выход за рамки общепринятой морали – все это не столько вина отдельных быковых или невзоровых, сколько типичные проявления синдрома госпожи Бовари.
Нет-нет, книги, конечно, дают и по-настоящему вдохновляющие примеры. Но очень скверно, когда человек заболевает боваризмом (донруматством) всерьез. Отныне его вечным спутником будет не слишком романтический флер безумия.
Лечится ли боваризм? Увы, стремление быть не тем, кто ты есть, обычно вызывает громкий смех окружающих, что заставляет человека, крепко усвоившего роль, еще отчаяннее хвататься за рукояти несуществующих пистолетов (мечей) и еще яростнее одергивать несуществующие брабантские манжеты. Отречься от своих грез непросто, расставание с иллюзиями – процесс болезненный. Поэтому чаще всего человек заигрывается. Это приводит к истерическому расстройству личности и острому психозу. Или чему-то еще более печальному. Судьба Эммы Бовари – первое тому подтверждение.