Что я чувствовал, когда в 6.30 утра меня разбудил телефонный звонок с одним только словом: «Началось!»? Комок в горле. Пальцы листают сообщения о взрывах под Киевом и Донецком. Острое чувство необратимости произошедшего.
Звоню родным, которые лишь недавно переехали с Украины в Россию, и нарочито сухо и буднично говорю о главном потрясении в их жизни: «Началось! Пошли войска. Пейте валерьянку, корвалол, или что есть, пока не накрыл шок. И звоните племянникам-внукам в Киев, пусть тоже пьют валерьянку и не подходят к окнам! По мирным объектам не бьют».
Далее обзваниваю с одной и той же скороговоркой близких, читаю новости, смотрю видео военной техники, ракетных ударов и разрушений в декорациях украинских городов, где я родился и провел детство. Смотрю на танки, которые едут через Каховскую ГЭС, через которую я проезжал по дороге к бабушке, разбитый аэродром в Кульбакино, который для меня, семилетнего, был просто остановкой автобуса по дороге на дачу, ближе к ночи читаю в местных чатах о перестрелках в «Радсаде», где была та самая дача среди виноградников и садов миндаля.
И тут приходит острое ощущение, что СВОИ БЬЮТ ПО СВОИМ – твоему детству, чему-то светлому и настолько личному, что, казалось, давно было забыто. Кто я? Рожденный на юге Украины, проживший всю взрослую жизнь в Москве. Я свой и там, и тут. Хотя это чувство из меня вытравливали все последние восемь лет, пока я не мог спокойно приезжать в город моего детства, в который, как оказалось, я теперь хочу приехать. Я возвращаю часть самого себя.
И тут же становится ясно, как я отношусь к событию, которое казалось одновременно почти неизбежным и абсолютно невозможным – до этого утра 24 февраля.
Я желаю полного успеха российской спецоперации. Чтобы боль от увиденного в эти дни как можно скорее утихла и была не напрасной. Не были напрасны страх и чувство незащищенности миллионов мирных украинцев. Не были напрасны чувство неловкости или вины части россиян, растерянно ставивших на аватарки украинский флажок. Не были напрасны пот и кровь солдат и офицеров, все прошлые и будущие санкции, экономические потери и бесценные оборвавшиеся человеческие жизни. Но главное, чтобы страдания всех нас не умножались в дальнейшем.
И чем успешней и быстрее будет сегодняшний путь к миру, тем меньше боли и обид нам придется прощать друг другу в будущем.
Тем меньше у моей племянницы из Киева будет претензий, что Россия ворвалась в их мирную жизнь, а у тетки из поселка под Горловкой на самой линии фронта, что Россия восемь лет не приходила на помощь. Тем быстрее мы, граждане России, найдем в себе силы принять новую реальность.
А принятие дается далеко не всем. Флешмобы с украинскими флажками в соцсетях, пикеты и демонстративное покаяние – это не про сострадание украинцам. Это про жалость к себе, не готовому разделить солидарную ответственность за вторжение, обратная сторона великоросского шовинизма. В отличие от украинцев, которые успешно на личном уровне сепарировались и от Дома профсоюзов в Одессе, и от Донбасса, и не думали коллективно каяться.
Вопрос украинского будущего должен быть решен быстро, основательно и на многие десятилетия вперед. России и Украине очень нужно принуждение к добрососедскому сосуществованию.