На днях политолог Алексей Чеснаков опубликовал свое видение одной из наиболее звучных общественных дискуссий последнего времени – стабильность против развития.
Для несведущих поясню: во все более жаркой полемике – приближаются президентские выборы – феномен путинской стабильности некоторыми «оппозиционными» (кому или чему?) деятелями противопоставляется шумпетеровскому созидательному разрушению, но не в части экономической конкуренции, а в плане активизации политической жизни страны.
Как будто наше общество сегодня более всего нуждается в политическом равенстве.
Как будто наш социум удовлетворен темпами снижения экономического неравенства.
Стабильность подменяется оппонентами власти словом «застой». Шулерская, по мнению Чеснакова, подмена понятий при всей своей действительной некорректности далеко не так одиозна. Застой – это в первую очередь деструкция в экономике и общественной жизни. Может ли застой быть стабильным? Вне всякого сомнения – да, люди среднего и старшего возраста это позднебрежневское явление очень хорошо помнят.
Но и развитие может быть как стабильным, поступательным, когда социум шаг за шагом эволюционно поднимается вверх по политической и социально-экономической лестнице, так и взрывным, неистовым, что мы видели каких-то десять лет назад.
Промежуточный финиш и застоя, и взрывного генезиса идентичен – общественное разочарование, переходящее в социальную депрессию, выход из которой, как правило, происходит через революцию, то есть по определению через нестабильность.
Поскольку однозначно позитивной трактовки уникальной путинской стабильности быть не может (сколько людей – столько и мнений), Чеснаков рассматривает негативный сценарий, попутно моделируя ответ на вопрос, есть ли выход из возможного движения страны к новым потрясениям.
Выход есть, и Чеснаков дает нам ключ (но только ключ) к разгадке в форме цитаты из книги американского политолога и социолога Сэмюэля Хантингтона «Политический порядок в меняющихся обществах»: «Стабильность любого общества зависит от соотношения между уровнем политической активности населения и уровнем политической институционализации».
Казалось бы, базис стабильности заложен в линейном коррелирующем возрастании политической активности, с одной стороны, и усложнении политических институтов, с другой. Но Хантингтон видит предпосылки общественной стабильности не только в динамике, но и в статике:
«Уровень политической институционализации в обществе с низким уровнем политической активности может быть много ниже, чем в обществе с более высоким уровнем политической активности населения, и все же общество с низким уровнем того и другого может оказаться более стабильным, чем общество с более высоким уровнем институционализации и еще более высоким уровнем политической активности населения».
Ох уж эти англосаксонские универсалисты, свято верящие в поверку гармонии алгеброй, говоря экономическим новоязом, в двумерное упрощение homo socialis до уровня homo economicus, без учета ментального предпочтения социума демократического (парламентского) или авторитарного (президентского) стиля государственного правления!
Не станем углубляться в многомерность гармонизирующих факторов общественной стабильности. Вместо этого попробуем усложнить линейную зависимость Хантингтона, введя в нее еще одну переменную, для России обозначенную как «социальная справедливость». Почему только для России? Потому что в других обществах этой вводной можно пренебречь либо взять ее константой ввиду относительной неактуальности.
Что такое социальная справедливость на взгляд экономиста? Это равенство прав, свобод и – главное – возможностей для развития индивидуумов, социально ориентированное участие государства в распределении и перераспределении доходов и богатства, организационное, экономическое, правовое обеспечение социального (хозяйственного и некоммерческого) горизонтального взаимодействия.
Такое определение социальной справедливости, тяготеющее к трактовке нобелевского лауреата по экономике Амартии Сена, уже предполагает имманентную, внутренне присущую общественную стабильность, а ведь есть еще философское представление о справедливости как честности от Джона Роллза, где мы вновь констатируем, что честность (справедливость) безальтернативно предполагает стабильность.
Нельзя быть сегодня кристально честным, а завтра – немножко лицемером.
Парадоксально, но смыслы обеих трактовок звучали во время недавней пресс-конференции президента, но почему-то так и остались неуслышанными.
А теперь дополним высказывание Хантингтона нашей переменной:
«Стабильность любого общества зависит от соотношения между уровнем политической активности населения, уровнем политической институционализации, уровнем социальной справедливости и уровнем авторитета лидера нации».
Это ли не разгадка секрета продуктивной общественной стабильности как антонима застоя, матрица общественной стабильности современной России?
Не будем сбрасывать со счетов допущение, что низкие уровни политической активности и институционализации, подмеченные Хантингтоном, могут быть временными, неустойчивыми доминантами текущей стабильности, а высокие показатели роста обеих переменных, но без сопутствующей динамики общественной справедливости точно так же ведут к тупиковости данной фазы общественной эволюции.
Запрос на стабильность в израненном многочисленными потрясениями российском обществе всегда будет превалирующим. В наши дни люди, выжившие в 90-е и пока до конца так и не оправившиеся от самых масштабных потерь в мирное время, тем более будут настаивать на прочности и постоянстве государственно-общественной конструкции.
Но не как на вещи в себе, а как на необходимом условии для восстановления общественной справедливости и, что еще более трудно, для отказа от властного лицемерия (справедливость в философском преломлении – это честность, не так ли?).
Под таким углом заключительная мысль Чеснакова заиграет совсем другими красками:
«Лишь идя на жесткие и последовательные шаги по обустройству страны, власть сможет гарантировать стабильность не только на следующую президентскую каденцию и следующий электоральный цикл, но и для следующих поколений».
Точнее не скажешь.