Все процессы он традиционно проигрывал, за что «беспринципный шут» и получил свою скандальную известность.
Жак Вержес даже не думал защищать преступника, которого обвиняли в доставке еврейских детей в концентрационные лагеря
Жак Вержес – сын француза и тайки, интеллектуал, закончивший Сорбонну. Романтик, поддерживавший борьбу за независимость Алжира, защищавший в суде алжирских бомбистов.
В конечном счете, он женился на одной из них и принял ислам. Затем, к слову, он оставил жену с двумя детьми и бесследно исчез на восемь лет. Домыслы о том, где же он находился в период с 1970-го по 1978 год, существуют по сей день.
По завершению войны в Алжире, как и многие алжирцы, Жак Вержес двинулся на поиск приключений в Израиль. Жак вдобавок ко всем своим грехам еще и антисемит. Однажды он даже защищал Роджера Гуаради, писателя, отвергнувшего факт холокоста. Израильтян он считал неоимпериалистами и колонистами одновременно.
В Израиле он стал защищать палестинских террористов Народного фронта ссвобождения Палестины. В 1969 году боевики, угнавшие самолет авиакомпании El Al, были взяты под личную защиту Жака Вержеса, который утверждал, что они вовсе не террористы, а политзаключенные, а в смерти пассажиров виноваты не они, а Израиль. Террористы были осуждены.
Когда в 1987 году Жаку предложили защищать бывшего сотрудника гестапо Клауса Барбье, адвокат с радостью взялся за это дело. Но каково было удивление в лионском зале суда, когда адвокат даже не вызвал в зал самого подсудимого! Жак Вержес даже не думал защищать преступника, которого обвиняли в доставке еврейских детей в концентрационные лагеря.
Свою речь он традиционно посвятил разоблачению расизма и лицемерия французов. Он говорил, что государство, которое вело колониальные войны в Индокитае и Алжире, не имеет никакого морального права обвинять кого-то в геноциде. Тем не менее это не помогло избежать Клаусу пожизненного заключения.
Еще один знаменитый клиент Адвоката дьяволов Карлос Шакал, который руководил европейской сетью Народного фронта освобождения Палестины, а также организовал убийство израильских спортсменов во время Мюнхенской олимпиады в 1972 году и захватил сессию ОПЕК в Вене в 1957 году, также не избежал пожизненного заключения.
Когда в Гааге под международным трибуналом оказался бывший диктатор Сербии Слободан Милошевич, Жак Вержес яро добивался права его защиты: «Если мне придется выбирать между волком и собакой, я выберу волка, особенно если он ранен». Однако гордый Слободан отказался от услуг любых адвокатов и сам стал обвинять европейцев и судей, при этом используя тактику Жака.
Также Вержес был готов защищать Саддама Хусейна. Однако не успел – его казнили. «Я буду защищать Саддама Хусейна и совершенно не боюсь этого процесса. Я боюсь только того, что его убьют еще до суда», – Вержес как в воду глядел.
За антигосударственную деятельность в 1960 году адвоката приговорили к шести месяцам лишения свободы, и он лишился на это время адвокатской лицензии. Он самолично решил стать врагом государства в пользу прав нацменьшинств и терроризма. По ходу фильма он немногословен, все время курит сигару и не торопится кого-либо разоблачить. С усмешкой он неторопливо рассказывает, то и дело называя громкие фамилии, скорее о том, почему он выбрал такой путь, совершенно при этом не оправдываясь.
«Когда я вошел в зал суда и взглянул на какого-то мелкого хулигана, я задал себе главный вопрос: «Будь я на его месте, как бы я поступил? Смог бы я быть им?». Тогда я понял, что это мое призвание, – вспоминает Вержес свое первое дело. – В то время, когда правительство в усердной попытке умыть руки, обвиняет во всем террор, кто-то должен встать на его защиту.
Ведь, в конечном итоге, благодаря этому же правительству у этих людей нет никаких прав, только одно – на смерть. Я пытался дать им право на жизнь».
Диалог Шредера с Вержесом не состоялся. Режиссер отступил, дав возможность истории рассказать о себе самой. Потому что на самом деле фильм – попытка автора понять историю «слепого терроризма», а также во что это явление превратилось сегодня. Вержесу предоставили полную свободу слова, которой он, впрочем, по большому счету, пренебрег.
А публика поневоле заражается так называемым стокгольмским синдромом – эффект, при котором заложник постепенно принимает сторону террориста. Все вместе это способно привлечь к фильму внимание и российского зрителя, пока еще не оценившего мировую моду на документальное кино.