Главные роли в новом фильме сыграли Чулпан Хаматова, Мераб Нинидзе и Анастасия Шевелева. Фильм рассказывает о враче, активно работающем в подготовке полета первого человека в космос.
Оказавшись в центре конфликта между двумя любящими женщинами, ему предстоит сделать выбор между духовной целостностью и научным долгом, личным счастьем и самоуважением.
Сценарий написан Германом-младшим при участии Владимира Аркуши. Фильм снят компанией «Феномен Филмз» и телеканалом «Россия».
Другой российский фильм будет показан в параллельной программе Венецианского кинофестиваля – «Горизонты». Это лауреат трех премий последнего «Кинотавра» фильм Михаила Калатозишвили «Дикое поле».
– Ваш «Бумажный солдат» – единственная на фестивале лента от России?
– Это единственная картина из Восточной Европы. Они рассматривали 3600 фильмов, и мы вошли в основной конкурс, состоящий из 21 картины. Но в программе «Горизонты» заявлен еще один отличный российский фильм – «Дикое поле».
– А когда намечена российская премьера «Бумажного солдата»?
– В конце октября или в ноябре, пока нет точной даты.
– Сколько будет копий?
– Пока не знаю. Но достаточно. Все должно быть адекватным. Можно увешать всю Москву плакатами и потерять на этом деньги.
Надо правильно все расписать и посчитать. Мало – плохо, много – тоже плохо. Потом у нас существуют предпродажи, и вообще дела у этого кино идут лучше, чем у большинства фильмов.
Это, кстати, заслуга продюсеров Артема Васильева и Сергея Шумакова. Без них вообще ничего бы не было. Потому что это очень достойные люди. Канал «Россия», с которым мы делали этот фильм, очень внимательно к нам относится. Очень помог Евгений Лебедев.
– А как вы относитесь к словам, что российское кино сейчас на подъеме?
– Еще пять лет назад говорил, что это мыльный пузырь. Один из немногих, кстати. И горжусь тем, что один из первых сказал, что в кино сменилось поколение.
Я не очень понимаю, в чем сейчас подъем русского кино. С одной стороны, действительно благодаря Министерству культуры появилось большое поколение хороших молодых режиссеров. Когда в стране 15–20 интересных режиссеров, это очень много и хорошо.
А есть ли у российского кино подъем – не знаю. Посмотрите, что идет в прокате. Wanted – американский фильм, не нужно делать вид, что это русское кино.
Какие русские фильмы в кинотеатрах сейчас интересны? Их гораздо меньше, чем снимается в стране. Пока в продюсерских головах не родится довольно простая мысль о том, что кинобизнес – это не только категория маркетинговых денег, хорошего кино практически не будет.
Сейчас снова, как в советское время, снимается где-то примерно больше 100 фильмов в год. Про 80% из них никто ничего не знает – кто снимает, зачем снимает.
Сколько бы продюсеры разных компаний ни учили всех, как надо продавать кино, существуют разные пути. Кино – это искусство, выдумка или иллюзия, если угодно, в первую очередь, а не продукт.
Продюсер кино – человек, который не только сидит и считает деньги, придумывая коммерческую историю с беспроигрышными персонажами, а человек, который умеет экспортировать и пользоваться своими фантазиями, детскими фобиями и мечтами.
Вот есть у Спилберга страх купаться, потому что есть акулы, – возникли «Челюсти». Нравилось тебе представлять себя кем-то в детстве – родился другой фильм.
Выкинуть свои или чужие интимные детские, юношеские сны в мир – это и есть настоящая профессия продюсера, а деньги приходят потом. Пока у нас это не появится, будет существовать огромное количество продюсеров, раздувающихся от важности и объясняющих, как нужно снимать. Только получается, и кино плохое, и не окупается.
– То есть проблема не в отсутствии культуры режиссера, а в отсутствии культуры продюсирования?
– Да. Почему очень часто режиссеры становятся успешными продюсерами? Потому что они как минимум обладают опытом и пониманием, что они хотят.
А если приходит, например, ресторатор, он, как правило, ничего не понимает. А объяснять ему никто ничего не будет, потому что задача – вытащить деньги.
Он, конечно, будет пытаться понять, но это сложная механика и в нее быстро въехать не получится. Так люди и снимают фильмы, тратят деньги, а потом вдруг думают: «Господи, зачем я это сделал? Лучше бы квартиру купил». И это очень плохо, потому что много хороших людей из кино уходит. Их обманывают. Устраивают вокруг ритуальные танцы.
Когда ты точно знаешь, что ты хочешь, можешь воспользоваться своими юношескими фантазиями и добиться от сценариста результата, – тогда получается кино. А когда все ради денег, жонглируя переводными книжками «Как хорошо и быстро снять кино», которые пишут неудачники, то ничего и не получается.
– Что для вас в кино самое главное?
– Мучительно пытаться приблизиться к идеалу, который существует в голове. Пытаться снять идеальный фильм. Идеальные фильмы для меня – «Кабаре», «Амаркорд», «Фанни и Александр». Это бег к гармонии.
– Когда у вас возникает ощущение самого максимально близкого расстояния к идеалу?
– Идеал на то и идеал, что коснуться его нельзя. Но удовлетворение от того, что не получалось, а потом вдруг взял себя за уши и вытащил – и есть самое главное.
Профессия интересна для меня не тем, что можно заявить: «Я режиссер!» Побаиваюсь тех, кто так представляется. Как-то это глупо, тем более что сейчас очень много режиссеров.
А еще есть целый пласт людей, которые актеры, режиссеры, писатели и радио- или телеведущие одновременно. Особенно женщины почему-то.
Тебя же нигде так не метает от ощущения того, что ничего не получается, до ощущения того, что ты добился. Основные эмоции в профессии должны лежать между катастрофой и взлетом.
– Если бы не стали режиссером, то кем?
– Не знаю, в принципе кем угодно. Это же вопрос, как ты стараешься и тратишь себя на то, чтобы получилось.
В силу того что я стараюсь стараться, думаю, что если бы такое упорство применил и в другой профессии, то тоже было бы нормально.
– Какое самое главное качество режиссера?
– Станиславский ответил на этот вопрос: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве».
– У вас три дырки в левом ухе. Вы носили сережки?
– Да, носил. Подростки всегда хотят отнести себя к какой-то категории: некое зарождение социальных отношений. Через это проходят все, а вот вырастают или нет – другое дело. У меня были три сережки и стертые ноги. Потому что купил себе узкие загнутые ботинки, в которых ходить было невозможно, косуху, красные очки, сквозь которые ничего не видел.
Сейчас я предпочитаю удобство и комфорт. Нет никакого желания вгонять себя в социальные рамки. Это гонка, которую не выиграешь, дорогому и пафосному нет предела. Ведь все повторяется, только в другом измерении, когда меряются машинами, часами. Но к подростковому желанию быть отличным от других это имеет уже слабое отношение.
– Как вы отдыхаете?
– Редко. Но если выпадает возможность, то читаю книжки про вампиров. Невозможно, когда работаешь, вечером почитать Джойса для отдыха – ну не правда это. Еду на дачу, делаю шашлыки. Поставил себе недавно новую ролевую игрушку на компьютер. Выбрал персонажа, похожего на меня, – гнома, буду его обучать и сам разбираться.
Смотрю дурацкое кино, а когда работаю – хорошее. Есть анекдот такой. Старенькая лошадка всю неделю возит огромные подводы с грузом. И вот стоит она, уставшая, ноги трясутся, к ней подходит кучер и говорит: «Если хорошо будешь работать, в воскресенье поедем кататься». Для меня это примерно то же самое.
– Уже есть планы на следующее кино?
– Пока ничего конкретного нет. Я буду еще только писать сценарий
– Сам?
– Да.
– Это желание контролировать от и до?
– Потому что это быстрей и точней. Я же знаю, что хочу, даже не на уровне слов, а ощущений. Исходя из опыта, понимаю, как именно надо повернуть историю. А все это в другую голову вместить сложно. В итоге, когда пишешь сам, происходит точней.
– Пишете и снимаете, а на других ругаетесь.
– Да, пишу и снимаю. Потом буду сниматься в кино, вести телепрограмму, стану девушкой и буду сниматься для девичьих журналов на вечеринке рекламы чулок. И так перестану быть режиссером.
Кино – единое пространство, снимаешь ли ты, пишешь ли сценарий. Единое пространство, в котором можно и нужно стремиться к идеалу.