Написав Андрею письмо с просьбой об интервью, корреспондент газеты ВЗГЛЯД Екатерина Нистратова никак не могла ожидать, что их общение превратится в столь бурное, неформальное и жесткое выяснение отношений с переходом на личности. Но таков стиль Андрея – стиль критики и жизни – неприятие формализма, нежелание повторяться, недоверие к легковесному и гламурному жонглированию смыслами, стремление говорить «с живым человеком», а не для галочки. Не важно, совпадают ли позиции собеседников или диаметрально противоположны, главное – глубокая личная заинтересованность в собственном мнении, потому что оно не только слова, но жизненно важная попытка разобраться и хоть что-нибудь понять.
Почему вы любите рок и его вербальность? Неужели вы не слышите его фальши?
- Существует мнение, что русский рок – это некое напряжение между недомузыкой и недопоэзией, поскольку и та и другая в состоянии кризиса. Считаете ли вы, что русский рок – явление прежде всего вербальное, а не музыкальное?
- У меня настороженное отношение к «русскому року», я не могу отделаться от ощущения, что «русский рок» не видит себя со стороны, не знает своей сущности. А сущность его в том, что он – местный представитель усредненного интернационального стиля, такой же «русский рок» делают и в Германии, и во Франции, где угодно. Язык при этом каждый раз свой, но каждый раз это тяжеловесное и наивное занудство, посредственный маньеризм – и в текстах, и в музыке. Что же касается интонации певцов – это просто ложь (впрочем, так же лживо играют гитаристы, гудят саксофонисты и стучат барабанщики).
Это музыка профессионалов, исправно и упорно загоняющих мертвую схему. Чем плохи строители, желающие класть кирпичи добротно? А тем, что умение строителя не отменяет необходимости в архитекторе, в архитектурном замысле и видении. Так вот, «русский рок» – это музыка без архитектора.
То же самое можно сказать иначе: «русский рок» – это культура обывателей, мещан. Судя по музыке и текстам, никто сегодня себя не спрашивает: а может – о ужас! – у меня обывательское сознание?
Рок, однако, держится именно на оппозиции мещанству, рок расходует наработанный ресурс отторжения от тупорылой нормальности. Рок вновь и вновь применяет костыли и подпорки, приемы и метафоры культуры нонконформизма. Дело ведь вовсе не в словах, риффах, ритмических и гармонических схемах, а в том, есть ли нонконформизм, или нет его.
Если есть кто-то, кто находится на самом музыкальном краю, будучи физически не в силах выносить «нормальную» галиматью и ахинею, то мейнстрим вполне может чувствовать себя уютно и креативно, выбирая, что ему нравится, из наличного набора художественных средств. Но если такого напряжения нет, если правят бал добросовестные гитаристы и продюсеры, стихоплеты и знатоки правильного места для микрофона, мастера середины большой дороги, то все их умения и эпигонские претензии не имеют никакого смысла. Они размножаются почкованием.
- Я читала вашу книгу, читала с увлечением, хотя совершенно не специалист в электронике. Наоборот, я люблю рок и его вербальность, ведь я человек литературоцентристской культуры. Вы пишете: кризис, кризис, кризис. И я ищу намек на то, какой выход из него вы предлагаете. И нахожу слова о большем богатстве инструментальной музыки по сравнению с электронной. Согласна, это штамп, но именно поэтому я его и выцепляю! И я хочу узнать: это и есть ваш рецепт выхода из кризиса?
- Кризис – это не такая вещь, которая требует рецепта. А может, и нет кризиса: когда все довольны кашей, то кризис скорее разразился в голове того, кто о нем кричит. Это дело индивидуальное, потому рецепт каждый раз оказывается рецептом спасения своей шкуры. Я имею в виду, что осознание ситуации как кризисной как раз и может оказаться рецептом спасения. Вовсе не от кризиса надо спасаться, а в кризис.
Конечно, каждый раз разговор идет в универсальных категориях: вот музыка вокальная, вот музыка инструментальная, вот музыка импровизационная, но в виду-то имеется каждый раз ситуация исключения, ситуация выскальзывания из общего правила.
Андрей Горохов – музыкальный журналист леворадикального направления |
Это как раз видно на примере инструментальной музыки. Инструментальная музыка – это возможность ухода от идиотизма пения стихов. А также от повторяющихся мелодически-гармонических пассажей. Импровизация, в свою очередь, – это возможность ухода от идиотизма рутины и так далее. Каждый раз это не рецепт, а, скорее, кризис, ведь выход на просторы импровизационной музыки или музыки без мелодий – это не столько освобождение, сколько взваливание на себя большого груза. Но бывают и редкие исключения, когда кажется, что получается почти само собой. Вот эти исключения и интересны.
А вот что касается «богатства инструментальной музыки», то хочется выразить искреннее сожаление, что вы с энтузиазмом реагируете на обещание богатства. Нет в инструментальной музыке самой по себе богатства. Но кое-что все-таки бывает. И в вокальной тоже.
- Я нашла в вашей книге рассуждение о том, что андеграундная культура, в том числе и рок, питалась конфликтом между личностью и обществом (свободная неформальность против истеблишмента). Я это хорошо себе представляю. Но вот вы пишете: конфликт исчез как питательная среда. Я задаюсь вопросом: почему? И какова же общекультурная питательная среда электронной музыки как музыки нового поколения молодых? Чем же они живут, если выбирают эту музыку, которая, как я опять вычитываю из вашей книги, есть в большинстве своем семплированные миксы, повторение пройденного? Каков облик этого поколения, если судить о нем по его музыкальным предпочтениям?
- Конечно, меня так и подмывает заявить, что вы меня, к сожалению, неправильно поняли. Но проблема в том, что я действительно склонен выводить обсуждение на уровень «настоящих проблем», но вот предложить удовлетворительное решение или хотя бы объяснение... да, с этим беда.
Трудно объяснить, что двигает маниакальным поэтом кубофутуристом, почему иногда поэтов появляется много в одном месте, а потом долго никого нет.
Я не думаю, что существует конфликт между личностью и обществом. Истеблишмент – это лишь часть общества. И в истеблишменте есть личности. Желание вписаться в систему, встать, так сказать, на сторону победителей – вполне индивидуальное.
Неправильно думать, что человек априори хочет быть свободным, хочет быть неформальным. В любом случае далеко не каждый человек и далеко не в каждой ситуации.
Левый конфликт 70-х и 80-х – это, как мне кажется, конфликт между различными взглядами на должное, справедливое, неидиотское устройство общества, на то, что обществом вообще движет, почему оно такое, а не иное.
Вот вы красите губы, глаза и ногти? А почему? Разве вы не понимаете, что тем самым вы подгоняете себя под навязанный вам условный усредненный идеал, упаковываете себя как эротический товар в коробку? Почему вы любите рок и его вербальность? Неужели вы не слышите его фальши?
Очень может быть, что да, не понимаете и не слышите, а делаете то, что вам «просто нравится». Я вас вовсе не упрекаю, но говорю, что красить губы, потому что хочется быть красивой, и слушать рок, потому что нравятся слова, – это вопиюще нелевая позиция. И из этой позиции глядя, левые установки и левые надежды относятся к бесконечно далекой, чуждой культуре.
Левый конфликт – в прошлом, его сейчас нет, некоторые не чуждые теоретизированию стариканы еще помнят, что такое говнокапитализм и как он уродует сознание людей, манипулируя смыслами и разжигая желания, но молодежную культуру левый конфликт явно покинул. Современная молодежь воспринимает современный порядок вещей как данность, как то, в чем нужно искать свое место.
Мир, лишенный левого конфликта, куда более крупный и тяжелый, чем раньше, куда менее подъемный. С ним невозможно совладать, невозможно увидеть его как целое, невозможно из него вынырнуть.
Это и есть облик молодого поколения, которое, как кажется, занято разыскиванием в большом и неприятном целом маленьких сентиментальных ниш. Моя частная музыкальная культура становится моим уголком, который я убрала цветами, моим садиком. Судя по его предпочтениям, молодое поколение – это поколение дачников, трудолюбиво выращивающих клубнику и укроп в свободное от работы время.
Инструментальная музыка – это возможность ухода от идиотизма пения стихов |
- Я принципиально не крашу волосы и ногти. Я не живу в Москве. Я люблю рок ностальгически, может быть, потому, что не слышала ничего более близкого мне. Я возделываю свой маленький садик, в прямом смысле и в переносном – в виде личного творчества, мало ориентированного на стереотипы. Именно поэтому я знаю, какова сила стереотипов и как трудно им противостоять. Они живут не вовне, а внутри, они с детства формируют психику. Мне понятно, почему в современной культуре так сильна тенденция психологическая и психоделическая, – идет поиск средств освобождения. Ведь чтобы возделывать личный маленький садик, нужно освободить местечко посреди большого и тяжелого хаоса. Поэтому у меня к вам такой вопрос: как вы относитесь к психоделии в музыке и к психоделическим препаратам – в ключе нашего разговора?
- О, простите, я вовсе не хотел вас обидеть. Я позволил себе напялить на вас некий распространенный стереотип мысли и поведения – и не угадал. Вы возмутились. При этом мы продолжаем говорить о других, применяя исключительно клише и стереотипы, которые музыкантов выводят из себя: они наотрез не соглашаются, что плоды их усилий – это «музыка нового поколения» или что какая-то музыка более «естественна» или «богата», чем другая.
Что касается своего садика, то я вовсе не уверен, что это такая уж естественная и предпочтительная перспектива. Скорее всего, мой садик совсем и не мой, да и не садик он совсем. Именно такая ситуация и сложилась и с пресловутой «электронной» музыкой, и с «роком», и с сонграйтерской песней: каждый из занимающихся ими считает их своим личным делом, но результат тем не менее стереотипен, предсказуем, как стереотипны, предсказуемы и год от года воспроизводимы садово-дачные участки – или болота, если метафора садика надоела.
Тема «искусство и психиатрия» крайне занимательна. Нет, я не верю, что галлюциногены открывают всем желающим неведомые высоты и бездны, дают возможность видеть и мыслить «иначе». Так называемую психоделическую музыку вполне можно делать и на трезвую голову. Более того, некоторые песенки простых крестьян с Суматры или из Албании звучат куда более «психоделично», чем хиппи-отъезжалово. На хиппи-бренчание пример индонезийской и индийской музыки повлиял куда сильнее, чем ЛСД.
Часто, соображая, как бы обозвать ту или иную музыку, мне приходит в голову слово «маниакальный». Его хочется употребить, когда имеешь дело с явным гипертрофированием какого-то аспекта музыки, скажем, трень-брень тянется, тянется и не кончается. Может, музыкант потерял чувство времени, может, он считает, что вот сейчас как раз и пошло оно самое, трудно сказать, но если при этом выпячивается и растягивается какая-то странность, экзотичность, то вот тут и получается «психоделика». При этом во многих отношениях мне милее слово «маниакальность»: оно куда менее симпатично, оно никаких особенных красот и замысловатостей не обещает, оно говорит о близости к психическим расстройствам – к мании, зависимости, навязчивым состояниям, которые достаточно часто проявляются сами по себе, безо всяких помогающих препаратов.
- Скажите, Андрей, есть ли люди – музыканты, журналисты, – чей «маленький садик» по-настоящему свободен от довлеющей матрицы и, таким образом, является культурным прорывом?
- Ленин сказал, что нельзя жить в обществе и быть от него свободным. Я бы сказал, что если ты находишься в культуре – ты выпачкан в ней с головы до ног, ты из нее сделан. Даже твои представления о возможности уединения и побега, о возможности освобождения обусловлены твоей культурой.
Так что довлеющая матрица – внутри меня, вот в чем самая неприятная неприятность. И если музыка нью-йоркской группы Animal Collective или японской группы Seikazoku звучит для меня как освобожденная от занудных заморочек, то это вовсе не значит, что музыканты особенно свободны. Скорее всего, они действуют внутри несколько иной матрицы – или внутри них действует несколько по-иному настроенная, но в принципе та же самая матрица.
А о «прорыве» речь вообще не идет. Речь идет о «пожалуйста, сделайте хоть что-нибудь».
* СМИ, включенное в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента