Дмитрий Савицкий: «Я не вмешивался в киношный процесс»

Дмитрий Савицкий сделал первые шаги антисоветчика еще в школе. Был исключен за «несоветское отношение к советской девушке». Пришлось оканчивать вечернюю школу Метростроя. Следующее исключение из социума произошло в Литературном институте. Савицкого выгнали с четвертого курса за повесть «Эскиз» об армейской жизни (не публиковалась).

Режиссер должен быть тираном (soft или hard), он пасет всю эту ораву от него зависящих. Он их первобытный отец. Отсюда в съемочной «семье» всегда эти инцесты

Чтобы выжить, сменил много профессий: рабочий сцены и реквизитор-бутафор в театре-студии «Современник», киномеханик, шофер, грузчик, маляр, диспетчер, литсотрудник многотиражной газеты «За доблестный труд», где писал под несколькими псевдонимами, включая такой, как Ольга Жутковец. Внештатно сотрудничал с московским радио и телевидением, писал о старой Москве, а на ТВ — сценарии для передачи «Спокойной ночи, малыши!».

А в 1978 году по частному приглашению выехал во Францию, где получил политическое убежище и через 10 лет стал гражданином страны. Именно во Франции он и начал печататься. На французском языке. Первые 11 лет писал для французских журналов, затем работал внештатно для русских служб RFI и BBC.

На русском же языке до перестройки его книги выходили самиздатом, передавались из рук в руки, сделав Савицкого культовой фигурой свободной литературы.

С 1989-го по 2004-й вел на радио «Свобода*» знаменитую передачу «49 минут джаза». А с мая 2008-го – «Джаз на Свободе».

Фильм Романа Балаяна «Райские птицы» вызвал много споров, и в первую очередь среди тех, кто читал Савицкого. Последние утверждали, что кинематографическая история несколько утратила остроты по сравнению с литературной основой. Как в древнем анекдоте: «На задах кинофабрики два козла жуют кинопленку. Мрачные, угрюмые. Жуют медленно. Наконец один козел спрашивает: «Ну как? Тебе понравился фильм?» Второй отвечает: «Не-а. Я предпочитаю книгу».

Корреспондент газеты ВЗГЛЯД Юлия Бурмистрова связалась с Дмитрием Савицким, чтобы расспросить его о том, как делалось кино, о литературе.

– На ММКФ в конкурсной программе показан фильм Романа Балаяна «Райские птицы». Фильм снят по мотивам ваших повестей. Когда были написаны «Вальс для К.» и «Ниоткуда с любовью» – до отъезда или после?
– Книги были написаны в начале 80-х. Повесть «Вальс для К.» первой издала по-русски в 1987 году М.В. Синявская в «Синтаксисе»», в своем домашнем издательстве под Парижем. Роман «Ниоткуда с любовью» был впервые издан опять же по-русски в нью-йоркском издательстве «Третья волна» в 1986 году.

К этому времени и «Вальс» с пятью рассказами, и «Ниоткуда» уже были напечатаны по-французски: «Ниоткуда с любовью» (название было подарено Бродским, строчка из его стихов) вышел в издательстве Albin Michel в 1983 году, а «Вальс для К.» в издательстве JC Lattes в 1984. До этих двух книг по-французски вышли две – скорее политико-социологические – мои книги «Раздвоенные люди» (JC Lattes, 1980) и «Антигид по Москве» (издательство Ramsay, также в 1980 году). Обе – под псевдонимом Александр Димов. Я пытался отделить политическую прозу от fiction.

– Тогда это были произведения о сегодняшнем дне, о том, что происходило вокруг. Сейчас это уже история, переосмыслять которую перестанут не скоро. Если бы писали сейчас на эту тему, что бы изменили в сюжете?
– Здесь нет темы. Здесь множество тем. Как именно писался «Вальс», можно будет прочитать в выходящем на днях переиздании «Вальса из ниоткуда» в питерском «Лимбусе». Я продолжаю писать об эпохе 70–80-х, но это скорее рассказы. Дистанция в 25–30 лет меня не пугает. Я надеюсь написать и автобиографический роман, и начнется он в конце 40-х.

– Как происходила работа над сценарием? Считаете ли вы, что сценарий удачный? Или книга – это одно, а то, как каждый ее интерпретирует, читая или снимая кино, – уже не забота писателя?
– Моя позиция была простой: не вмешиваться в работу сценариста и режиссера. Когда Роман Балаян любезно мне прислал первую версию сценария, я кое-что – на мой взгляд, вполне разумно – раскритиковал во вполне джентльменских терминах. Окончательной же версии я не читал. Так как пока что я не видел фильм, мне трудно судить, каким образом Роман Балаян и Рустам Ибрагимбеков сымпровизировали на мои темы.

– Фильм о 80-х, о диктатуре коммунизма над творческой личностью. Сейчас нужен такой фильм, найдет ли он зрителя? Будете ли вы смотреть сами?
– Во-первых, не мне судить. Я надеюсь, что мне пришлют DVD, но сначала выпью, прежде чем смотреть. Повторюсь: Роман Балаян очень верно и честно сказал, что фильм по мотивам произведений, а не по произведениям.

Что касается нужности, могу говорить лишь о моих текстах – нужны ли эти книги. Вот одна из еженедельных реакций читателей:

«Здравствуйте, Дмитрий ... немного странно ощущаю себя, набирая текст Вам ...

в Белоруссии, в 80 каком-то году, в случайной книжной лавке прочел 2–3 абзаца ... скупил все ... кажется, восемь книг... взахлеб прочел ... гордо и с радость раздарил друзьям ... мой экземпляр «зачитали» еще через пару лет ... огромное спасибо … за Слово ... за русский язык…»

Не тот email, что я искал, но они все похожи: про зачитанные книги, сворованные у других, украденные в библиотеке. Поэтому я и рад переизданию.

На эту тему
• Лики Богов
• Китано и смертник
• Катя Шагалова: «Нормальная жизнь стала мифом»
• ХХХ
• Игорь Манцов: Назло рекордам

– А вы хотели бы сами снять фильм?
– Режиссер должен быть тираном (soft или hard), он пасет всю эту ораву от него зависящих. Он их первобытный отец. Отсюда в съемочной «семье» всегда эти инцесты. Меня дико смешили некоторые западные режиссеры (с некоторыми я знаком), когда они трепетно организовывали «кастинг» – в целом выбирали себе секс-партнершу (партнера).

У меня есть киноидеи, но сам я вряд ли гожусь на роль подобного отца-тирана. Вера Набокова написала мне (после выхода сборника рассказов с «Вальсом для К.» по-французски), что Владимиру Владимировичу понравился бы рассказ «Лора» и что рассказы очень подходят для кино.

Я думаю, из 5–7 рассказов вышел бы чисто западный, итальянский или французский, фильм. «Бодлер стр. 31», «Лора», «Петр Грозный», «Музыка в таблетках», «Западный берег Коцита», да и новые рассказы. А из «Низких звезд лета» и некоторых новых – чисто («Три сестры в вишневом саду дяди Вани») вполне крымский фильм.

– Когда на киноэкраны выходит экранизация, прямая или по мотивам, происходит всплеск интереса к изначальной книге, и в основном у тех, кто раньше не читал эту книгу или автора. Но «Вальс для К.» и «Ниоткуда с любовью» более ранние произведения. Что бы вы сами хотели предложить читателю для знакомства или продолжения знакомства с вами как писателем?
– Новые тексты есть на моем сайте , так что те, кто разыскивают мои книги, могут их скачать и прочитать новые, хоть их и немного. Почтовый ящик на сайте закрыт из-за спама, но есть ЖЖ, куда можно писать, хотя проще на мои интернетовские адреса, они указаны на сайте.

Я пишу мало, потому что писать приходится урывками. Все время за эти последние 20–25 лет уходило на радио. Французские писатели, которых я знаю, либо преподают, либо живут за счет жен, а сами зарабатывают лишь время от времени, либо просто богаты.

Из дюжины мне известных лишь один стал делать большие тиражи и теперь свободен писать. Не уверен в том, что ему есть о чем. И здесь другая дверь в другие проблемы: издательства. Их с определенного момента (середина 80-х) интересует только сама прибыль, ни в коем случае тексты. Тексты их интересуют, только если книга «пошла».

Дмитрий Савицкий сделал первые шаги антисоветчика еще в школе (фото: Дмитрий Савицкий)

Этот же подход переняли и в России. Но для того чтобы книга «пошла» (во Франции), нужно, чтобы по крайней мере она была в книжных магазинах. У нас миллионы этих самых книжных лавок. Обычно не очень больших. И у нас эпидемия писательства – каждую осень выходит до 700 новых романов! Когда владельцу книжного предлагают по пять экземпляров 700 новых книг, он выбирает 15 книг, которые, как ему кажется, раскупят, потому что они уже «шли».

В итоге вы можете быть изданным, но ваша книга не появится на прилавках. Следующий ваш издатель, узнав, что вы «не сделали тираж», уже усомнится в том, стоит ли вас брать. В любом случае ваш гонорар может упасть до нуля.

Система распространения требует каких-то своих правил игры, думаю, доплаты со стороны издательства, которое всегда хочет выпустить книгу за самые малые деньги. Я был на комиссии распространителей издательства «Рошэ», которое выпустило мою «Тему без вариаций». Они рассматривали обложку (она была довольно мерзкой) и в итоге согласились (художник книгу не читал, они их не читают). Зато распространители потребовали, чтобы я изменил название: мое Passe decompose, futur simple было игрой слов. Для распространителей это было сложновато. Они хотели что-нибудь в стиле «Борщ вприсядку», «Ля водка», «Коктейль для Молотова» и т.п.

Итого: первая проблема – свободное время, чтобы писать. Вторая – распространение книг. Третья – перевод.

Перевод – это полный кошмар. Демонтаж ваших метафор, упрощение, просто непонимание текста и «импровизация на тему смысла». То есть вас обкрадывают, упрощают, уродуют, режут. Конечно, литературным переводчикам мало платят по сравнению с техническими, а хорошие переводчики монополизируют классику: это беспроигрышный вариант.

Так что новую книгу рассказов я теперь пропускаю через многослойный контроль текста. Книга эта будет называться « Три сестры в вишневом саду дяди Вани». Я не дописал (нет времени до декабря) три рассказа для французского варианта и четыре для русского.

– Что изменилось в Савицком за последние 20–25 лет как в писателе?
– Больше контроля, наверное. Отказ от трехэтажных метафор. В каком-то смысле отказ от компромиссов. У меня семь больших недописанных текстов. Но я теперь отказываюсь писать урывками. На что я надеюсь? Сам не знаю. На выигрыш в лотерею, наверное. Мне кажется, что, если я «правильно» издам мою новую книгу по-французски, она пойдет. Но я ее не дописал. И мне нужны деньги на перевод (половину я оплатил), так как теперь же я плачу сам, чтобы контролировать перевод.

Есть еще одно изменение. Оно не может не проявиться. Многие годы я проходил персональный психоанализ, учился. В чисто фрейдовском смысле имею теперь право и сам анализировать других. Но у меня нет этой усидчивости, и я не способен решиться отвечать за человека, с которым нужно работать минимум от трех до пяти лет.

У меня свое – и плохое – отношение со временем (и с большой буквы тоже). Психоанализ – это как новый иностранный язык. Все явления жизни переводятся на него и расшифровываются. У меня три начатых вещи про психоанализ. Одна – автобиографичная. Все три, на мой взгляд, должны пойти. Но написать их очень трудно. Потому что это работа внутри психоанализа и с психоанализом.

– Вы поступили в Литературный институт очень молодым человеком. Как

формулируется в ранние годы мысль пойти учиться на писателя?
– Поступил совершенно случайно и не по своей инициативе. Писал ужасную муть – и в армии, и после. Что-то соображать в этом ремесле начал довольно поздно, лет в 25. Литинститут мне не дал ничего (кроме лекций Тахо-Годи о Греции). Исключили меня совершенно правильно. Нечего мне там было делать.

– Что вам ближе – поэзия или проза? Какая отправная точка внутреннего

состояния для написания стихов и какая для прозы?
– Для меня это одно и то же. Взгляните на новый рассказ «Вокзал, на котором не останавливаются поезда» на моем сайте. Это все объяснит.

– Уехать тогда был единственный выход?
– Я не уезжал! Я получил возможность встретиться в Париже с той, которую любил больше, наверное, всех остальных в этой жизни. Технически я думал, что как-нибудь получится жить на два мира. Но не получилось, потому что тут же стал печататься. Псевдоним был прозрачным. Из той встречи ничего не вышло, и нужно было решать – прыгать или нет? И я прыгнул, отослал паспорт Брежневу, с комментарием. Кстати, первое название было не «Ниоткуда с любовью», а «Прыжок».

– Как думаете, что было бы, если б не уехали?
– Ничего хорошего. Запад – это вынужденное взросление. А русские, как писал один психоаналитик, – это «дети разного возраста». Это теперь они начинают взрослеть, имея дело с реальностью, но не все и не скоро. Потому что новая иллюзия – власть денег – этому мешает.

– Было желание вернуться, когда началась перестройка?
– Было и есть. Но чисто физически я на это не способен.

– «49 минут джаза» – что эта передача для вас? По какому принципу вы ее строили? Чем отличаются тогдашние «49 минут джаза» от нынешнего «Джаза на Свободе»?
– «49» была полноценным форматом. Когда ее закрыли, момент был не из приятных. К тому же в то время я потерял квартиру – выселили. Если бы не мой друг-издатель, жил бы сейчас где-нибудь в Венсенском лесу. Там сейчас целое пастбище клошаров. Запад довольно жесткое место. Здесь другие правила игры.

«Джаз на Свободе» – возвращение джаза на «Свободу»? Облегчение. Но это очень трудный формат – четыре композиции и четыре минуты текста. Мечтаю о полноценном формате. Но я внештатник, а у радио свои проблемы. Мои же проблемы – курс доллара в еврозоне.

– Говорят, что вы великий знаток вина? У вас большая коллекция?
– У меня чудом уцелела одна бутылка марго – Chateau Bel Air Marquis d'Aligre Grand Cru 1985. Ждет своего часа. Но когда живешь во Франции, учишься искать вина, которые тебе по карману. Сейчас есть прекрасные вина из Лангедока по 4 евро за бутылку. Это, конечно, не помроль, но это очень недурные вина. А так как готовлю я сам (чем испортил всех подруг), то подогнать блюдо под вино мне не так уж и трудно.

– Если бы вы не стали писателем, то кем?
– Врачом или летчиком.

– Есть что-то такое в вашей жизни, что очень бы хотелось изменить?
– Есть много моментов, которые хотел бы забыть. У меня очень хорошая память, хотя есть совершенно куда-то провалившиеся периоды, черные дыры. Психоанализ помог лишь понять, почему нечто было забыто, а не восстановить само содержание.

– Что может вывести вас из себя, может быть, даже заставить ударить человека?
– Расизм.

– Вы легко прощаете обиды?
– Я не обижаюсь с тех пор, как Мария Николаевна Изоргина в Коктебеле сказала: «Обижаются горничные да приживалки». Могу отказаться от человека, но обижаться не буду.

– Что, на ваш взгляд, происходит сейчас с русской литературой?
– Я очень мало читаю эту литературу. Хотя, как мне кажется (знакомства по касательной было достаточно), она нашла себе серию новых тупиков. Я читаю очень много по-французски и по-английски, прохожу свои университеты. XVIII век, XIX, ХХ. А так как это не переводы, это нечто грандиозное!

– А что происходит с людьми? Есть ли шанс, что эта озлобленность и суета – всего лишь временный всплеск?
– Пока не будет решен вопрос с новыми богатыми и новыми бедными – проблема, заменившая былую несправедливость, – ничего не изменится. Оппортунисты нового типа – все равно оппортунисты, не более. Общество не прошло через очищение, его унизили новым грабежом, катарсиса не было. Дети «новых», может быть, начнут что-то менять. Но по части политики и геополитики я пессимист.

– Вы счастливый человек? Ваши мечты осуществились?
– Нет, не осуществились. И я бы назвал это планами, а не мечтами. В мечте есть часть сна, разрыва с реальностью.

В определенном смысле я в ловушке и в тупике. Я это хорошо понимаю. Счастье – сложное, фрагментированное и в то же самое время дурацкое понятие, его нужно рассматривать в его динамике, оно не стационарно. Тогда можно зацепиться взглядом за какой-нибудь закат над Атлантикой.

* СМИ, включенное в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента