Сегодняшний Кизляр – один из сотен небольших провинциальных городов России, его население составляет чуть более 48 тысяч человек. У большинства из тех, кто никогда не бывал в Дагестане, он ассоциируется прежде всего с коньяками. До недавних трагических событий город дал только один громкий повод напомнить о себе всей стране. Это было в начале 1996 года, когда его захватили боевики чеченского полевого командира Салмана Радуева.
В то же время почти 300-летняя история Кизляра дает хорошее представление о русском присутствии на Северном Кавказе и о том, почему доля этнических русских в населении Дагестана упала до минимального уровня.
«Вначале поразила наши взоры смесь одежд»
Первое значительное поселение на месте Кизляра возникло еще в XIV веке, но само название (в переводе с тюркского – «красный обрыв») появилось уже после Персидского похода Петра Первого. В 1735 году была основана Кизлярская крепость, которая вместе с располагавшимся рядом поселением получила статус города на крайнем южном пограничье России, так называемой Азово-Моздокской линии, на востоке проходившей по Тереку. За рекой начинались земли Тарковского шамхальства – крупнейшего средневекового государства на территории нынешнего Дагестана.
По мере расширения присутствия России на Кавказ Кизляр становится крупным перевалочным пунктом на торговом пути вдоль Каспия, а также важным центром виноделия. «В Кизляре гонят превосходную водку, повсеместно известную кизлярку. Вино и водку гонят в основном армяне. Сады кизлярских армян снабжают всю Россию вином под разными французскими названиями. Вообще на Кавказе и в прилегающих к нему провинциях вся промышленность сосредоточивается в руках армян», – писал Александр Дюма, останавливавшийся в Кизляре во время своего кавказского путешествия в 1859 году.
Город изначально был многонациональным: помимо казаков – основного населения Кизляра, здесь жили армяне, грузины, черкесы, осетины, чеченцы, татары и даже таджики. За каждой национальностью был закреплен свой район. «В Кизляре художник обнаружит много очаровательного и живописного. Вначале поразила наши взоры смесь одежд. Армяне, татары, калмыки, ногайцы, евреи толпятся на его улицах, и все – в своих национальных костюмах, – продолжает Дюма. – В Кизляре торгуют всем: славным вином, водкой, шелком, производством которого занимаются местные жители, рисом, мареной, кунжутом и шафраном, растущими в окрестностях». Отмечает он и случаи работорговли – продажи «похищенных татарами мужчин, женщин и детей».
Примечательно, что в Кизляре французский романист оказался в год окончания войны на Восточном Кавказе, когда пала последняя крепость Шамиля Гуниб, а сам имам оказался в плену. Но близость войны в кавказской книге Дюма ощущается постоянно. О набегах Шамиля 1841–1842 годов еще никто не забыл, хотя формально земли к северу от Терека с 1847 года входили уже не в Кавказскую область, где продолжались боевые действия, а в Ставропольскую губернию, что подчеркивало «нормализацию» управления на еще недавно пограничной территории. Но спокойной жизнь в городе не была.
«Нашли тело одного человека, простреленное двумя пулями, шагах в двухстах от вашего дома, но так как он был дочиста ограблен, нельзя сказать, что это за человек. Без сомнения, это какой-нибудь купец, прибывший в город для продажи товаров и опоздавший выехать, – предупреждает заезжего путешественника супруга кизлярского городничего. – Кстати, сегодня ночью, если оставите свечку в комнате, не забудьте запереть ставни: сквозь стекла очень легко могут послать пулю».
В 1867 году происходит новая административная реорганизация: Кизляр включается в состав Терской области и вскоре становится центром отдельного округа, занимающего территорию нынешних Кизлярского и Тарумовского районов Дагестана, а также части северо-восточной Чечни и ряда районов Ставрополья. Теперь на Северном Кавказе внедряется так называемое военно-народное управление – очередной шаг в процессе «нормализации». «Начальниками... назначаются армейские офицеры, в ведении которых сосредоточиваются административно-управленческие, полицейские и в значительной степени судебные функции. При этом судопроизводство осуществляется при участии избираемых в горских обществах судей и на основе обычного права и шариата», – поясняет известный кавказовед Артур Цуциев в своем «Атласе этнополитической истории Кавказа».
Следующая реорганизация состоялась 20 лет спустя: в рамках Терской области были выделены горские округа (Нальчикский, Владикавказский, Грозненский, Хасавюртовский) и казачьи отделы (Пятигорский, Сунженский и Кизлярский). Но Кизляр к этому времени уже утратил свою былую функцию крупного торгового пункта и стремительно превращался в глухой провинциальный городок: в конце XIX века там проживало чуть больше семи тысяч человек. «Происходит очевидный перенос центра тяжести русской колонизации Кавказа: стартовый Кизлярский плацдарм на северо-востоке постепенно остается на глубокой внутренней периферии имперских интересов», – отмечает Цуциев.
Революция и Гражданская война вновь раскалывают Северный Кавказ по Тереку: к югу от этой реки появляется Горская республика, заявившая о независимости от России, к северу – Ставропольская и Северо-Кавказская советские республики. Все эти образования пали при наступлении Деникина: советские республики – в 1918 году, а Горская республика, последним центром которой была дагестанская Темир-Хан-Шура (ныне Буйнакск), – в мае 1919-го.
Окончательное установление советской власти на Северном Кавказе сопровождалось массовыми депортациями терских казаков за поддержку белогвардейцев, хотя граница по Тереку поначалу была сохранена. В 1921 году Кизляр вошел в состав Терской губернии, а к югу от Терека были сформированы Горская и Дагестанская советские республики. Но уже в конце 1922 года Кизлярский округ, а также огромные пастбища в Ногайской степи из хозяйственных соображений были присоединены к Дагестану. Были планы и по дальнейшему укрупнению, но руководство Дагестана воздержалось от присоединения к Закавказской федерации. Как отмечает Цуциев, именно потому, что осознало риск утраты новых ценных земель.
В 1938 году в рамках разукрупнения регионов Кизлярский округ вновь передается Ставрополью, которое теперь носит название Орджоникидзевский край. На сей раз на первый план выходят не экономические, а этнические приоритеты: на территории округа национальное большинство (в диапазоне 50–75%) составляют русские и украинцы, в то время как к югу от Терека их доля минимальна. Но и эта конфигурация оказывается недолговечной: в 1944 году, после депортации чеченцев и ряда других народов Северного Кавказа, округ передается в состав Грозненской области, а после возвращения чеченцев в 1957-м делится между тремя регионами. Наурский, Шелковской и Каргалинский районы с казачьим и ногайским населением уходят в восстанавливаемую Чечено-Ингушетию, Ачикулакский и Каясулинский присоединяются к Ставропольскому краю, а Караногайский (ныне просто Ногайский), Крайновский и Кизлярский – к Дагестану.
Все последующие шесть десятилетий административные границы между Чечней, Дагестаном и Ставропольем оставались неизменными. Однако вопрос об их пересмотре поднимался неоднократно, начиная с перестроечного периода – к этому времени этнический состав земель к северу от Терека принципиально изменился.
«Русский вопрос может быть снят с повестки дня»
«Бывшие некогда преимущественно казачьими (Потеречье) и ногайскими, степные районы нынешнего Северного Дагестана становятся зоной все более внушительного хозяйственно-экономического и поселенческого присутствия выходцев из обществ Дагестана Нагорного, – отмечает Цуциев. – Политической реакцией на эти процессы в конце 1980-х годов становятся проекты образования Ногайской автономии, восстановления Кизлярского округа как территориальной автономии нижнетерского казачества и ногайцев и, как более радикальный вариант, возврат территории бывшего Кизлярского округа в состав Ставрополья».
Эти инициативы реализованы, как известно, не были. При этом эффективно управлять миграционными процессами постсоветское руководство Дагестана оказалось не в состоянии, а объявленное в конце 1980-х годов возрождение казачества (ряд исследователей предпочитают термин «неоказачество») явно не достигло своей цели. Еще в 2004 году политолог и кавказовед Сергей Маркедонов писал:
«Нельзя же «возрождать» походы за зипунами, дуваны, феодальное, по сути, общинное землепользование и сословные привилегии за военную службу... Для современных неоказаков единственным шансом на участие в модернизационном проекте остается преодоление ностальгии по «золотому веку», отказ от мифотворчества во всех его видах... Будущее развитие казачества возможно лишь с опорой на лучшие традиции, выработанные в его среде: демократию, местное самоуправление, уважение к труду и собственности, патриотизм. Всякий иной вариант будет лишь консервацией архаичного сообщества, пребывающего в состоянии перманентной ностальгии и сверяющего каждый свой шаг с тем, как было до 1913 года».
Свято-Георгиевский собор в Кизляре, где произошла трагедия (фото: Елена Афонина/ТАСС)
|
Эти слова сохраняют актуальность и спустя полтора десятилетия, но сама возможность возрождения казачества в Дагестане становится все более призрачной. Если в 1959 году доля русских и терских казаков в Кизляре составляла 83% (31,3 тысячи человек из 37,8 тысячи горожан), то по данным последней переписи населения сократилась до 40,5% (19,8 тысячи человек из почти 49 тысяч жителей). Еще сильнее изменился этнический состав в Кизлярском районе, где доля русских в 2010 году составляла всего 12% (большинство принадлежало аварцам). Это сильно напоминает ситуацию в районах Чечни к северу от Терека, откуда большинство русского населения выехало уже в 1990-х годах.
Чуть меньше 20% русских на 2010 год оставалось в Тарумовском районе – еще одной некогда преимущественно казачьей территории. Не приходится сомневаться, что следующая перепись населения, запланированная на 2019 год, покажет еще большее снижение доли русских на севере Дагестана.
«Процессы передела земель и кардинального изменения привычной этнической композиции шли и в советское время, но тогда они по крайней мере хоть как-то регулировались государством, а затем вообще перестали контролироваться. В результате Кизляр не просто перестал быть русским городом – его уже сложно считать городом как таковым. Это такой разросшийся аул, а близлежащие станицы называются так только формально», – заявил газете ВЗГЛЯД старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО Ахмет Ярлыкапов.
Действительно, сегодняшний Кизляр имеет все признаки дагестанской деградации инфраструктуры: стихийная застройка, дышащие на ладан коммуникации, повсеместная торговля.
«По большому счету, за весь постсоветский период никаких эффективных решений для казаков и русских в Кизляре не предлагалось, – продолжает Ярлыкапов. – Одно время существовал специальный уполномоченный по северной части Дагестана при главе республики, но это даже нельзя назвать полумерами, поскольку ситуация никак не улучшалась. Были и попытки выделять «русские квоты» при поступлении в вузы и назначении на административные должности, но по сути это тоже ничего не решало, отток населения не прекращался. Даже если для проформы назначаются русские главы, то они давно уже ничего не решают. В Дагестане терское казачество утратило почти все позиции, и сам «русский вопрос» или «казачий вопрос» может быть просто снят с повестки дня, так сказать, по естественным причинам. Момент для его решения был бездарно упущен еще в девяностые, и сама проблема просто сходит на нет. Смена этнического состава населения в Кизляре приобрела катастрофический характер: коренных горожан там почти не осталось, а та казачья элита, которая еще оставалась в Дагестане, оказалась в подчиненном положении».
В подтверждение последнего тезиса можно вспомнить два сюжета, получивших резонанс далеко за пределами Дагестана.
Первый – сугубо криминальный: открытые в 2015 году уголовные дела в отношении бывшего руководителя дагестанского отделения Пенсионного фонда РФ Сагида Муртазалиева и бывшего главы Кизлярского района Андрея Виноградова (первый из них смог скрыться за границей, второй находится под следствием). Биография Виноградова примечательна: его карьера начиналась в автохозяйстве кизлярской районной администрации, которую тогда возглавлял Муртазалиев – олимпийский чемпион по вольной борьбе. А после того, как Муртазалиев получил в «кормление» местный пенсионный фонд, он оставил вместо себя во главе района своего бывшего водителя Виноградова. Формально это выглядело как широкий жест в сторону казачества: Кизлярский район вместо аварца возглавил русский (это имело особую значимость после убийства в 2010 году казачьего атамана и начальника райгаза Петра Стаценко, считавшегося на Кизлярщине главным защитником интересов русских). Но настоящим хозяином продолжал оставаться Муртазалиев, а по поводу Виноградова в Дагестане давно говорили, что он принял ислам и взял имя Юсуп.
Второй сюжет, демонстрирующий расстановку сил в Кизляре, а заодно и специфику процесса возрождения казачества, связан со старейшим предприятием города – легендарным Кизлярским коньячным заводом (ККЗ), основанным еще в 1885 году. В 2014 году тогдашний глава Дагестана Рамазан Абдулатипов заявил, что завод, имевший статус государственного унитарного предприятия (ГУП), должен быть приватизирован, и тут же назвал кандидата на пост нового гендиректора – владельца Дербентского завода игристых вин Магомеда Садулаева (аварца, как и Абдулатипов). Такая постановка вопроса вызвала в Кизляре протест – в небольшом городке тут же начались многочисленные демонстрации с требованием не допустить приватизации.
Этот конфликт изначально имел не только хозяйственную составляющую, поскольку о своих правах на ККЗ неоднократно заявляло терское казачество. В середине 2013 года, вскоре после назначения Абдулатипова в Дагестан, на круге в городе Лермонтове было составлено письмо к президенту Владимиру Путину с требованием предоставить казачьим обществам 100 тыс. га федеральных земель сельхозназначения, обеспечить квоты на добычу морепродуктов Каспийского моря, производство и реализацию алкогольной продукции, а также передать в оперативное управление ГУП «Кизлярский коньячный завод» и государственный пакет ОАО «Кавминкурортресурсы». Эта затея выглядела утопичной, но отпор приватизации ККЗ казаки дали решительный. При этом их главным союзником в этой борьбе выступил еще один аварец – депутат Госдумы от Дагестана Умахан Умаханов (хотя на тот момент республику в Госдуме представлял и русский депутат – Сергей Решульский), и в результате за ККЗ удалось сохранить статус госпредприятия, причем уже федерального.
«Я пришел не один, к вам пришла вся Россия»
Если оценивать ситуацию с русским населением на севере Дагестана в вековой перспективе, придется признать, что сегодня мы, скорее всего, наблюдаем завершение очередного исторического цикла. Согласно наиболее распространенной версии, казаки основали первые поселения в Терском регионе (в том числе к югу от Терека) в начале XVI века. Переселение русских в эти земли стимулировало завоевание Астраханского ханства, которое открыло прямой путь на Кавказ. В 1604 году царская армия выступила вдоль Каспия в так называемый Шевкальский поход с целью присоединения восточнокавказских земель, необходимых для развития торговли с Персией. Однако войско воеводы Бутурлина потерпело тяжелое поражение на территории нынешнего Кумторкалинского района Дагестана, и это спровоцировало уход казаков на север – обратно за Терек.
Пик казачьего и в целом русского присутствия в северной части Дагестана пришелся на столетие между завершением Кавказской войны и возвращением из депортации «наказанных народов». После этого республики Северного Кавказа пережили форсированную урбанизацию, сопровождавшуюся резким изменением этнической карты, и наиболее заметно эти процессы проявились в Чечне и Дагестане.
В результате доля русских на территории этих регионов стала минимальной за последние двести лет. И сегодня главный вопрос заключается в том, удастся ли начать новый цикл русского присутствия в регионе.
В этом контексте одно из первых заявлений Владимира Васильева в качестве врио главы Дагестана – «Я пришел не один, к вам пришла вся Россия» – получает дополнительный смысл. Возвращение Дагестана в правовое и экономическое пространство России едва ли возможно без участия русских, но на практике это будет один из самых сложных вопросов, которые предстоит решать новому руководителю республики.
«Главная проблема заключается в том, что в 1990-х годах Дагестан в связи с чеченским конфликтом был в почти полной изоляции от остальной России, – напоминает Ахмет Ярлыкапов. – Та бесконтрольность, которая «свалилась» на дагестанские элиты, и обусловила все, что происходит на севере республики. В итоге ситуация зашла настолько далеко, что найти какой-то конструктивный выход будет очень трудно».