Как следует из опубликованных правительством документов, ожидаемая продолжительность жизни в России по итогам 2020 года снизилась до 71,1 года (против 73,3 года в 2019-м). Более того, по предварительным оценкам, страна продолжит в ближайшие пять лет терять население. Его естественная убыль в марте 2021 года выросла в полтора раза по сравнению с мартом 2020 года – составив 63 103 человека. Проблема предполагает комплексное решение – и уж точно не лишним было бы привлечение русского населения, оказавшегося после распада СССР за пределами Российской Федерации. Однако люди если и едут, то в количествах значительно меньших, чем изначально ожидалось. Отчего так получается?

Численность постоянного населения России на 1 января 2021 года, по оценке Росстата, составила 146,2 млн человек, что на 510 тыс. человек меньше, чем годом ранее. При этом на необозримых российских просторах могло бы разместиться как минимум втрое больше людей. Большое население – это внушительный рынок и достаточный запас трудовых ресурсов. Однако Российская Федерация продолжает оставаться одной из малонаселенных стран. В крохотной по нашим масштабам Японии насчитывается около 126 млн человек – оцените, как говорится, разницу! Соответственно, одной из главных национальных задач должно считаться неуклонное повышение численности населения.

За пределами РФ по самым скромным оценкам проживает свыше 20 млн человек, которых можно причислить к соотечественникам. Для России приезд людей, с рождения говорящих на русском языке, обладающих, как правило, неплохой квалификацией, а значит, и не нуждающихся в расходах на программы их социальной адаптации, тоже очень выгоден. Исторически получилось, что больше всего зарубежных русских переселяется в Россию из стран Средней Азии. Но и для русских в странах Балтии Россия тоже представляет интерес. Как ни крути, в РФ большой рынок труда, есть перспективы карьеры и заработка, но самое главное – тут ты можешь всюду свободно пользоваться родным языком и учить на нем своих детей, беспрепятственно сохранять свою национальную идентичность. В той же Латвии правительство в 2018 году приступило к фактической ликвидации средних школ нацменьшинств, распорядившись перевести их на латышский – причем не только государственные, но и частные.

Сам я – родом именно из Латвии. Когда знакомые россияне начинают расспрашивать «наших» на тему «ну и как там у вас?», традиционно следует унылый список: массовое безгражданство, гонения на русский язык, постепенное закрытие школ нацменьшинств. И вслед за этим собеседник нередко пытается вывести тебя, как ему кажется, на чистую воду. «Если вам там так плохо, то отчего же вы не едете в Россию?» Особенно любят этот аргумент граждане либеральных взглядов. Торжествуют: ну что, уел я тебя, срезал! В определенных кругах очень распространено такое воззрение на прибалтийских соотечественников – дескать, они там, в благополучном ЕС, катаются как сыр в масле. Если и переселяются, то никак не в Россию, а в страны Западной Европы. Но любят трындеть о своих вымышленных проблемах, давят на жалость – вдруг что-то и от России перепадет?

Однако ситуация не так проста, как кажется. Русскоязычные латвийцы таки в Россию едут – я вот, например, переехал. При этом, мы видим, что количество зарубежных соотечественников, перебирающихся в Российскую Федерацию, остается довольно скромным. Правда, 2020 год стал в этом отношении рекордным за пятнадцать лет – российское гражданство получили 656,3 тыс. человек. Однако не стоит обманываться: большинство новых граждан (62,4 %) – с Украины, точнее из ДНР и ЛНР, где практикуется массовая раздача российских паспортов. На самом деле, количество переселяющихся могло бы быть гораздо, гораздо больше, если бы не проблема – миграционная система в России будто бы нарочно сконструирована таким образом, что полностью пройти все круги ее ада могут лишь самые выносливые и терпеливые. И многих это реально отпугивает.

Дабы не быть голословным, сошлюсь на личный опыт. Дело было на исходе 2015 года. Поскольку Мурино, где я прописался, административно относится к Ленинградской области, документы на получение разрешения на временное проживание подавал в отделении миграционной службы во Всеволожске. Официальное учреждение встретило меня чудовищными очередями. Представьте себе: небольшое здание – и перед ним на улице толпятся сотни людей. При этом, как оказалось, приемного времени для соискателей РВП выделялось лишь четыре часа в неделю: по два в понедельник и пятницу.

Но для того, чтобы попасть на прием, недостаточно встроиться в очередь. Чтобы тебя гарантированно приняли, нужно было любым путем попасть в первую десятку посетителей. На какие только ухищрения люди не шли, чтобы оказаться в числе этих счастливчиков! Часами переминались с ноги на ногу ночью на морозе, спорили, выясняли отношения, составляли списки... За долгие часы я столько навидался и наслушался в этой печальной очереди... В основном там стояли беженцы из Донбасса, которым просто некуда было возвращаться.

Когда двери учреждения распахивались, из них выходила пожилая сердитая женщина в форме. Она перегораживала дверной проем и хриплыми воплями разгоняла «ловкачей», пытавшихся пролезть в фойе: «Куда прете! Сейчас угроза терроризма, поэтому вы должны ждать на улице! Не так уж там и холодно! Чего ж вы, иностранцы, так ломитесь в нашу страну? Я из-за вас премии могу лишиться!» А еще она отбирала у людей списки, если их не успевали спрятать заблаговременно: «Никаких списков! Запрещено! Только в порядке живой очереди!» Короче, чистый Кафка. Стоит ли говорить, что на прием я в тот день так и не попал. Как не попал и во второй, и в третий раз. И стала меня охватывать депрессия, переезд в Россию уже не казался столь удачной затеей.

Решить вопрос удалось «по блату» – вышел на связь московский приятель, известный журналист. Выслушав неутешительный рассказ, он включил систему личных связей: дескать, надо помочь человеку. Вскоре мне самому позвонили из миграционной службы – и всё изменилось, как по мановению волшебной палочки. Отныне собираясь во Всеволожск, я заранее предупреждал звонком сотрудницу учреждения – и мне предоставляли «чистый путь». Проще говоря, пропускали вне очереди. После этого дело пошло значительно бодрее.

Правда, когда спустя два года пришло время получать вид на жительство, оказалось, что систему несколько улучшили. Всю работу с переселенцами по Ленобласти перевели в ЕЦД на улице Красного Текстильщика в Петербурге, живые очереди сменились отрывными талонами и электронным табло. Там, конечно, можно было провести в ожидании приема почти целый день (один обеденный перерыв у сотрудников занимал два часа) – но тебя принимали, по крайней мере, в тот же день. При этом можно сказать, что мой миграционный процесс прошел еще достаточно мягко. Например, я знаю русскую семью из Риги, для которой переезд в Россию затянулся на несколько лет – им пришлось дважды въезжать и возвращаться, решая бесконечные сложности с оформлением разных документов и справок.

Знавал я и русскую женщину из Литвы Оксану Бекериене – на родине она была известной правозащитницей. Бекериене возглавляла вильнюсский Центр исследования и защиты основных прав, занимавшийся оказанием правовой помощи русскому населению Литвы. В марте 2016 года Департамент госбезопасности (ДГБ) Литвы и Второй департамент оперативных служб занес Оксану в список местных политических и общественных деятелей – «агентов влияния Москвы». После этого в ее адрес начали поступать угрозы от литовских националистов. Угрожали расправой и смертью. Ей пришлось распродавать собственное имущество, чтобы содержать офис по защите прав соотечественников. В конце концов, этот офис пришлось закрыть. Бекериене решила перебраться в Россию (она приобрела комнату в коммуналке в Санкт-Петербурге).

Однако возникли бюрократические сложности по линии миграционных служб РФ. Сам я переезжал в Россию из Латвии. Но мне это далось куда легче, поскольку между нашими странами существует специальное соглашение о регулировании процесса переселения и защите прав переселенцев. Между Россией и Литвой, увы, такого соглашения нет. Бекериене договорилась с одним из вузов Петербурга – там согласились взять ее преподавателем по праву, благо квалификация у Оксаны была просто уникальная. Но для трудоустройства требовалось разрешение на временное проживание (РВП). Согласно существующим правилам иммиграции, в Россию надо либо сразу переезжать по программе переселения соотечественников, либо оформлять РВП. В случае Оксаны Бекериене подходил только второй вариант.

Поскольку она не могла перевезти сразу всю свою семью, у нее возникли веские основания полагать, что при отказе от литовского гражданства и вступления в программу переселения соотечественников власти Литвы просто не разрешат ей поездки на родину. Тем более, что в «список врагов литовского народа» она уже попадала. Сотрудники миграционных служб РФ указали, что прочие программы переезда ей не подходят – по причине отсутствия договора о переселенцах между Россией и Литвой. Кроме того, невзирая на то, что она сама и ее родители родились в период СССР, они появились на свет на территории Литовской Республики, а не Российской Федерации – поэтому ни на какие льготы и упрощения рассчитывать не приходится. Таким образом, российское РВП превратилось для Оксаны в нечто недосягаемое. В посольстве ей откровенно советовали: «Лучший выход для вас – фиктивный брак. Ищите россиянина, с которым сможете договориться».

Я отвел Оксану в бюро государственного омбудсмена по Ленобласти Сергея Шабанова. Там выслушали, сказали: «Действительно, положение у вас нелегкое. Будем пытаться искать для вас какую-то лазейку, возможность перебраться сюда на законных основаниях…». Увы, не успели. Последние два месяца жизни Оксана чувствовала себя всё хуже. В очередной раз Бекериене собиралась выехать в Питер 4 февраля 2018-го, в ночь на 4-е, но не вышло: внезапное кровоизлияние в мозг, инсульт, смерть. Но есть у меня чувство, что если бы Бекериене сумела успешно переехать, если бы отступило это ужасное психологическое напряжение, всё могло бы сложиться иначе.

Наслушавшись подобных рассказов, соотечественники зачастую откровенно боятся переезжать на историческую родину. И когда человеку говорят: «Всё, вы опоздали на несколько минут, теперь приходите в следующем году» – это очень обидно. Для человека, который вернулся на Родину.