Со старообрядцем Данилой Терентьевичем Зайцевым страна познакомилась четыре года назад: 14 февраля 2012 года состоялся эфир на «Эхе Москвы», где он описывал причины, по которым ему с семейством не удалось ужиться в России. В январе 2016 года его книга – «Повесть и житие» – получила премию «НОС». За новую, как говорится, социальность. И это тот самый случай, когда новое – это забытое старое.
Зайцев написал хоть и о Сибири, о Китае, о Южной Америке, но – за многих русских, о великом русском переселенье
Нам так часто рассказывали про «маленьких человеков». Маленьких людей обидеть может каждый, у них не жизнь, а страдание. Маленькие люди пьют, опускаются, их походя унижает и уничтожает темное государство, а они не осмеливаются роптать.
Эти стереотипы имели основание в высокой русской классике, но с тех пор истрепались и превратились в китч. В постоянную чернушную стилизацию жизни маленьких человеков, которые сами не пишут о себе. О них пишет Людмила Улицкая, и уж у нее всегда понятно, где ее собственные друзья, родственники и предки, наделенные мыслью, чувством достоинства и свободой выбора, а где малоинтересный, хотя и внушающий жалость черный перегной маленьких людей.
Вдумайтесь: мы так много знаем о 37-38 годах, когда уничтожали столичную интеллигенцию, писавшую письма, записки, воспоминания. И гораздо меньше знаем о том, что было годами ранее, когда перепахивалась русская деревня. Просто потому, что тогда уничтожались люди, смысл жизни которых не был в писании, и их страдания остались незаписанными и незамеченными.
Интеллигенция, в лице идеологов коллективизации, пропагандистов, писателей и корреспондентов, за единичными исключениями, не видела характерных примет уничтожения сельского уклада. Она уже тогда писала – стилизацию. Изредка – гениальную и мучительную, как у Платонова. Но всегда чужую. «Из жизни инопланетян».
Нашему настоящему нужны крепкие корни (фото: ИТАР-ТАСС)
|
И вот «русский мужик в косоворотке» Данила Терентьевич Зайцев взял ручку и записал историю своей жизни. И она оказалась – совсем другой. Не потому, что Зайцев пишет хорошо. Пишет он, прямо скажем, плохо, и те, кто сравнивает его «Повесть и житие» с Аввакумовым, – Зайцеву льстят. Нет у него ни ярости, ни одухотворенности, ни даже остроумия мятежного протопопа. Есть одно: до наивности доходящая искренность.
И внезапно оказалось, что не только у Улицкой, но и у «русского мужика» есть предки и родня. И много, много. На четыре поколения вглубь видит Данила Зайцев, помнит всех по именам, и какой был характер и уклад в доме. Музыкальные и запрещавшие всякую веселость, ласковые и жестокие, милостивые и суровые, трудолюбивые и с ленцой, мудрецы и «идивоты» – всякие русские люди.
Рассказы Зайцева про то, как «убегали от советских» – рассказы не приукрашенные, да и не сказать, чтобы страшные. Они вот какие: деловитые. Удалось убежать – и хорошо. И слава Богу. А вот «наш деда Мартивьян и ишо два мужика» ушли как-то с советскими на охоту и не вернулись. Ну, что поделать…
Чего нет в книге Зайцева – так это какого бы то ни было самоумаления, несамостоятельности. В детстве оказавшись в Аргентине, он крепко становится на эту землю обеими ногами, колесит по всей Южной Америке, как по своей улице, топчет парагвайскую «жунглю» и, читая это, понимаешь, почему Россия такая большая: предкам нашим надо было много места, а места им надо было много потому, что не могли они долго задерживаться там, где не радовалась их душа.
Кажется, десятки раз с легкостью снимается Зайцев со всем растущим семейством с насиженного гнезда и отправляется в путь. И ведь ищет не сладкой жизни – хотя о выгоде не забывает никогда – ищет он, как это ни странно, воли: не жить с теми людьми и по тем правилам, которые ему нехороши.
И мы так жили еще совсем недавно. Крестьянские семьи, спасаясь от коллективизации, мигрировали кто на восток, кто в города. Переезжали деловито, молча, не публикуя воспоминаний. Порой ломали себя через колено, но «несамостоятельными», «нуждающимися в опеке» уж точно не были. Зайцев написал хоть и о Сибири, о Китае, о Южной Америке, но – за многих русских, о великом русском переселенье. «Внукам в назиданье» написал, а их у него – семнадцать.
И эта многодетность – тоже наше совсем недавнее прошлое. Зайцевы, почти не испытавшие советского XX века, даже не заметившие развала Советского Союза, живут так прямо сейчас. Речь Данилы Терентьевича – эта пестрая речь, в которой старинные обороты вроде «затеплить свечи» и диалектная фонетика непринужденно соседствуют со словами типа «ООН» и «миграционная карта», вызывает умиление узнавания.
В Италии народное просторечие может быть непонятным даже жителям разных провинций, но русский язык словно не признает границ ни во времени, ни в пространстве.
Я не знаю, почему книге дали премию «НОС», которую курируют брат и сестра Прохоровы. Раньше здесь больше мелькали Сорокин да Рубинштейн. В публикациях, посвященных премии, члены жюри в основном открещиваются: мол, это не мы так голосовали.
Ну, кто-то проголосовал. Либеральные издания вроде «Кольты» сочли нужным карикатурно изумиться: воспет «приход russkogo muzhika, нового Распутина», он еще и «сентиментальную слезу пустил» (а Зайцев и впрямь на сцене прослезился).
#{author}Попутно корреспондент «Кольты» Елена Рыбакова успевает «русского мужика» и в антисемитизме уличить, наябедничать: мол, дочитали ли вы, милостивые государи, до того места, где Зайцев находит «Протоколы сионских мудрецов»… А дочитала ли Рыбакова до того места, где Зайцев защищает еврейского торговца, которого оскорбил один из его товарищей, можно было бы ответно спросить… Но скучно.
Господа либералы привыкли, что им подают стилизованного типового мужика. А он либо антисемит с капустой в бороде, либо уж жалкий пьяненький дурашка.
И тут вдруг оказывается, что он ни тот, и ни другой. Он намного сложнее. У него есть свой голос. И он рассказывает о своей жизни отнюдь не благостно, нет. Он рассказывает о сварах, домашнем насилии, изменах, обманах. Увы, старообрядчество не спасает от всего этого. Оно в далекой Южной Америке русским людям помогает сохранить себя русскими, это верно. А вот от конфликтов не спасает.
Мне уже встретилось и такое мнение: при желании книгу Зайцева можно прочитать с русофобской точки зрения. Ведь тут же есть все, к чему нас приучили в изображении русской деревни. Пьянки. Неудачи. Муж бьет жену. Жена блажит. Родные «идивотничают». Ну, лубок же, да?
Нет. Когда это написано изнутри – это уже не лубок. Тут есть не только это. Русские люди в книге Зайцева – не пресловутые Елтышевы, которые всем семейством приходят в ничтожество. Это деятельные люди, которые всегда находят себе применение.
Далеко не безгрешные, но сильные и гибкие, как трава, которая гнется, но не ломается. Неудачи – а иногда и трагедии – случаются с ними и могут перечеркнуть судьбу, но это не «типичное», а лишь один из вариантов жизни. Пьянство – беда, но не карма и не «ментальность».
То, что Зайцев, в 2007 году вернувшийся в Россию, здесь не ужился – его встретили слишком запутанные и неустойчивые правила хозяйствования, чиновничьи обещания, которые давались и не выполнялись, – это все должно послужить поводом для размышлений, но не должно наполнять безысходностью. В конце концов, Зайцев кочевал всю свою молодость, нигде подолгу не оставался, такой уж у него беспокойный характер.
А теперь он написал книгу – за многих русских людей – написал для внуков. Потому что «если мы писать не будем, через 50-60 лет, когда будут жить наши внучки, все будет рассыпаться и проваливаться».
И это правда: настоящему нужны крепкие корни.