Только что изданные мемуары Михаила Горбачева называются «Наедине с собой». Что означает такая формулировка, в общем-то, понятно – первый и последний президент СССР решил нырнуть в глубины своей памяти, чтобы с высоты прожитых лет взглянуть на свои судьбоносные поступки и рассказать о самом важном, не обманывая никого, и прежде всего самого себя. Ну или что-то в этом роде. Кроме того, нам как бы сразу дают понять, что рассказано будет не только об этапах большого пути и о всевозможной политической подноготной, но и о чем-то совсем личном. Типа, о превратностях провинциальной юности, о семье (что бы под этим словом ни понимать), ну и о Раисе Максимовне, само собой.
В сознании Горбачева сохраняется светлый и безупречный по-своему образ перестройки
То есть на первый план, наряду с президентской исповедью, выходит столь любимое простым читателем «человеческое, слишком человеческое», что, в принципе, идеально для подачи воспоминаний. В общем, хороший слоган, и притом, наверное, коммерчески перспективный (хотя ясно, что мемуары Горбачева, как их ни назови, все равно пользовались бы спросом). Однако в случае такой персоны, как Горбачев, эти слова выглядят все же некоторым кокетством. Ибо понятно, что остаться наедине с собой президенту СССР не удастся уже никогда – или по крайней мере тогда, когда речь идет не только о милых домашних хобби или о приватном круге общения, но также о всем известных поворотных моментах недавней истории. Как не удастся, даже при большом желании и при полном отсутствии текущих политических функций, избавиться от груза экстраординарной и весьма неоднозначной ответственности. Горбачев – из тех фигур, которым, если уж на то пошло, лучше подходит несколько претенциозное, но точное «наедине со всеми».
И действительно, такому определению эта книга соответствует в большей степени. Потому что в ней рассказчик-фигурант не только излагает свой взгляд на множество важнейших событий, но также приводит некие принципиальные основания, оправдывающие и (с его точки зрения) как бы исторически легитимизирующие его достопамятную деятельность. То есть Горбачев обращается к читателю не просто как мемуарист, но как интерпретатор ключевых социально-политических реалий, как идеолог и даже, отчасти, как полемист и своего рода просветитель. (Понимая неуместность слова «просветитель», скажем иначе: обладатель штучного пакета, собранного из эксклюзивных сведений и реализованных концепций). В результате текст Горбачева оказывается высказыванием отнюдь не приватным, а, напротив, публицистическим, социально нагруженным и даже амбициозным.
С одной стороны, перед нами появляется Горбачев-герой, инициатор фатального переустройства экономики, общества и власти. Партнер и оппонент Ельцина, мутирующий орган в нещадно оперируемом организме, участник аппаратных многоходовок (если верить книге, не раз сталкивавшийся с вероломством и нечестной игрой, но сам ничем подобным не грешивший). С другой стороны, мы слышим речь Горбачева-публициста, разъясняющего нам свою роль в историческом процессе и подводящего под свои действия чуть ли не метафизическую базу; автор, при всей своей специально подчеркиваемой скромности, довольно внятно проводит мысль о выпавшей на его долю миссии, упоминая, в частности, о таком немаловажном предмете интерьера, как «двери истории». В которые он, само собой, стучался и, само собой, небезрезультатно.
То есть народу вокруг Горбачева – тьма-тьмущая. В прошлом (иногда столь недавнем, что оно вплотную граничит с настоящим) – целая армия политических контрагентов, немногочисленная когорта равных или почти равных игроков плюс низвергнутые в пучину перемен народные массы. А здесь и сейчас, вокруг только что выстроенной виртуальной трибуны – сегодняшняя аудитория, перед которой М.С. предстает, во-первых, как ключевой персонаж новейших летописей, а во-вторых – как вышедший из тени политический мудрец, не собирающийся сдавать свои позиции. Причем, что самое интересное, многие люди, о которых идет речь в книге, непременно окажутся и среди ее читателей. Какое уж тут «наедине с собой». «Наедине со всеми» в чистом виде.
Присутствует, само собой, и тот самый заявленный в названии семейно-сентиментальный аспект: трогательный культ Раисы Максимовны (памяти которой и посвящена книга), любопытнейшая подборка семейных фотографий, пестрая мозаика из мелочей, создающих выразительный бытовой бэкграунд. Но это – в большей степени для историков культуры, а в еще большей – для трепетных поклонников автора, среди которых можно выделить, в частности, такие разнокалиберные группы, как немолодые читатели «Новой газеты» и фаны Горби на Западе (где книга, несомненно, скоро появится, если уже не появилась).
Для значительной части непредвзятой (а также и враждебно настроенной) публики куда более существенным и поучительным может оказаться кое-что другое. Например, горбачевская версия самых горячих, опасных и переломных моментов (к которым, разумеется, относятся попытка захвата власти членами ГКЧП и форосское заточение). А также взгляд на Ельцина как на авантюриста-узурпатора и постановка августовского путча в один ряд с «беловежским сговором» (по мнению Горбачева, это были два соизмеримых друг с другом испытания для перестройки, первое из которых она выдержала, а второе – нет).
Вообще, многие из оценок и позиций, представленных в книге, определенно станут для большинства сюрпризом. Ибо в сознании Горбачева сохраняется светлый и безупречный по-своему образ перестройки как некоего идеала, сферического чуда, и определенные события, которые кто-то привык ставить Горбачеву в вину, рассматриваются им самим как следствия диверсии против нее. Что, согласитесь, весьма интересно.