Есть у блогеров такая оценочная категория – «адок». Как и всякую оценочную категорию, завязанную на эстетике, в теории ее не объяснить, нужны примеры. Если Стас Михайлов в красной косоворотке выпьет чарку сбитня, занюхает оный белой березкой, станцует с медведем «камаринскую», а после их двоих собьет электричка Москва – Рязань с Рамзаном Кадыровым в кабине машиниста – это будет «адок», причем эталонный (как идею для клипа дарю, не жалко).
Эпиграф взят из Книги Иова: «Где был ты, когда Я полагал основания земли?
Проводя аналогию, «Древо жизни» Терренса Малика – это, наверное, «раёк». С точки зрения атеиста, тоже, в общем, ничего хорошего, – пусть без Михайлова и медведя (зато с Бредом Питтом и динозаврами), пусть с зашкаливающим уровнем прекрасного и просто стильного, но столь же претенциозный китч. Банальности, проговоренные высокопарным слогом. Блестящая упаковка без содержания. Фильм как бы «про всё», а на деле ни о чем. Пилюлька-плацебо со вкусом ладана. Тоскливая аллилуйка.
Но то – с точки зрения атеиста. В глазах агностика или верующего всё несколько сложнее. И в то же время проще.
Ну, по крайней мере, хотелось бы, чтобы проще. Каждая ветвь взрощенного Маликом «Древа» – аллюзия то на Библию, то на американскую ментальность, то на гарвардский курс философии. Пересчитывая все листья-образы и почки-метафоры, сойдешь с ума. А ведь есть еще детали биографии автора, которым тут тоже нашлось место. Есть ассоциации с работами коллег (десятки фамилий, и без Кубрика, Тарковского, Аронофски, Херцога и Гаспара Ноэ вообще никак). Есть, в конце концов, желание встроить «Древо» в систему из всех фильмов Малика, протянуть меж ними нитки-связи и обозначить таким образом жизненную философию режиссера-затворника, который обрел легендарный статус несмотря на то, что фильмов у него всего пять.
Выходит в итоге многовековой дуб-баобаб, и если всё-таки считать его листья-почки-образы, то врастешь под ним в землю дряхлым Болконским, насмешишь людей и ничего не добьешься, став в лучшем случае героем тоста «за кибернетику». К счастью, этого и не требуется: «Древо» не столько фильм-история, сколько фильм-настроение, его просмотр сродни медитации, когда нужно не концентрироваться на объекте, а полностью погружаться в него.
#{image=525627}Начать с того, что сюжет условен, и раскладывать его на составляющие – все равно что раскладывать на ноты мелодию (сравнение с академической музыкой тут вообще напрашивается): для тех, кто консерватории не заканчивал, понятней не станет, а тем, кто заканчивал, всё равно результат послушать нужно. Живет на свете некий Джек О'Брайен (Шон Пенн). Взойдя по карьерной лестнице до верхних этажей бизнес-центра, он переживает кризис идентичности и приходит к выводу – с залитой солнцем лужайки у дома его детства до Бога было ближе, чем с крыши небоскреба.
На той лужайке росло Древо жизни, а значит, где-то рядом росло еще и Древо познания, плоды с которого Джек уплетает, взрослея. Над той лужайкой парила его мать (Джессика Честейн) – воздушная, как сама любовь. Ту лужайку заставлял пропалывать отец (Бред Питт) – практичный и расчетливый хозяин. «Отец и мать борются во мне», – констатирует голос за кадром. Он олицетворяет плоть и закон, она – благодать. Между плотью-природой и благодатью как бы предложен выбор, а на деле выбора нет: несмотря на частые конфликты, родители составляют единое целое – семью, и священное писание – это тоже единое целое, где жесткие предписания соседствуют с темой единства любви в творении Господа. Но если Бог есть любовь, то тогда Бог, наверное, все-таки в матери – в первичном, основном, важнейшем. Однако Бог еще и в отце, что устанавливает правила и спрашивает предельно строго. Подчас отец и Отец не соблюдают собственных правил: первый кладет на стол локти, запрещая тебе делать то же и наказывая за неподчинение, второй позволяет умереть невинному ребенку, хотя завещал всем нам милосердие. В возрасте трудном – переходном сие наблюдение перерастает в богоборчество и ненависть к отцу. Раз он (Он) таков, то мне не нужен: Его пытаешься убить в себе, его – убить физически, дернув за подвернувшийся домкрат.
Задолго до того, как подвернулся домкрат, Бог создал мир за семь дней. Хронике данного процесса Малик уделил минут двадцать, но намекнул, что в неделю Бога уложились миллионы лет человека, а человеку предшествовали бактерии, медузы*, плезиозавры. Ковыряясь камерой в астероидах, лейкоцитах, пузырьках и клубах дыма, режиссер подбрасывает зрителю рифмы разной степени попсовости (от чрева беременной – планеты, где зарождается жизнь, до подводного дома, откуда выплывает ребенок, рождаясь на этот свет), но строго следит, чтобы было красиво. В этом ему помогает оператор Эммануэль Любецки, и трава на лужайке О'Брайенов, тени от рук семейства О'Брайенов, бабочки, что садятся на О'Брайенов, столь же эстетически совершенны, как и огненные потоки лавы вкупе с водоворотами мирового океана.
«Как прекрасен этот мир, посмотри», – и Джек О'Брайен посмотрел, увидел и что-то такое осознал, обернувшись на свое прошлое – на рай родной лужайки, из которого был изгнан как вкусивший познание, на смерть брата, ставшую поворотным моментом. Как известно, блаженны мертвые, умирающие в Господе; «ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними». Вслед за ними же Джек ступил на выжженную Апокалипсисом землю, и принял, и покаялся, и обнял, и возлюбил, и утешился, но многие этого уже не увидят – показ «Древа жизни» часто сопровождается хлопаньем кресел в зрительном зале. Люди мигрируют к выходу, и кто их за это упрекнет?
В Каннах фильм встретили улюлюканьем и свистом, но проводили Золотой пальмовой ветвью. В кинозалах попроще на одно опустевшее раньше времени кресло приходятся два-три, где плачут и обнимаются под титры. Раскол на хулящих и аплодирующих – резкий, для кино – редкий, и почти политический. Стороны не могут договориться даже о том, слишком просто это всё или слишком сложно, а главное – стоит ли раздавать при входе в зал наркотики или хотя бы очки для 3D, ведь красота-то какая, лепота.
С одной стороны, куда уж проще. Малику 67 лет, в этом возрасте растет богобоязнь, личные переживания кажутся общественно важными (дом с лужайкой, солнечный Техас, кончина брата – это всё о нем, о нем), а уж если твоя собственная «эпоха невинности» совпала с общеамериканской (так в США называют пятидесятые), пиши пропало. Дедушка будет проповедовать банальности про «любовь как смысл бытия», про «простить и принять», про красоту вокруг нас, про жизнь загробную, – и изволь слушать дедушку, дедушка мудр (по крайней мере, в его собственных глазах).
#{movie}С другой, банальное с виду поле личной биографии на поверку оказывается злачной делянкой для образованщины. Бывший преподаватель философии Малик явно прошел путь от Хайдеггера до, например, Карла Ясперса, тут есть о чем поговорить, о чем поспорить, и, увы, уже никак не обойтись без слова «экзистенциализм», которое как бы многое объясняет, но в глазах большинства только нагоняет туману. Ну, извините, что поделать: мальчика можно вывести из Гарварда, а Гарвард из мальчика – нельзя.
Однако сочетание простого со сложным и архисложным способно радикально расколоть зрителя в анализе и выводах, но никак не в оценке качества картины. Корень разногласий, возможно, в другом: негодование ряда критиков напоминает обиду атеиста, который, доверившись уважаемому человеку, попал на мессу длиной в два с лишним часа. Атеисту при таких раскладах анализировать и прочувствовать нечего, ибо Бога нет. В том же, у кого вера находится хотя бы в латентной стадии, «Древо жизни» способно пробудить гамму интереснейших эмоций.
Причем неважно, какая вера, традиционным для философского кино экуменизмом режиссер не ограничивается. Образ, собственно, Древа жизни присутствует во всех основных монотеистических религиях. Ни Иисус, ни Моисей, ни Мухаммед в фильме не упоминаются, а кадры обнаруживают тотальный дефицит крестов и прочих предметов культа, и почему бы древу Малика не быть деревом Бодхи, под которым достиг просветления Будда. Наконец, объединяя христиан, иудеев, мусульман в своем высказывании о любви Творца и к Творцу, режиссер не забывает и про сторонников эволюции. Большой взрыв, амебы и динозавры не дадут соврать: по Малику выходит, что человек произошел от обезьяны, просто с божьей помощью.
Данным расколом на атеистов (то есть занимающих позицию активного отрицания) и тех, кто готов прислушаться и спроецировать услышанное на себя (минус скучающие, кому предложенные материи вообще до лампочки), объяснить все разногласия вокруг картины Малика, конечно, очень хочется. Тем более что особенно злобствовали как раз кинокритики, где богоборцев немало, тогда как большинство актеров (людей часто верующих) отнеслись к «Древу жизни» с восторгом (а председателем жюри Канн, напомню, был Роберт Де Ниро). Хочется, но нельзя: помимо всего эсхатологического, к фильму есть несколько вполне резонных вопросов, а равно и комплиментов.
Начнем с последних, забыв упомянуть слепящую красоту «Древа жизни» как нечто очевидное: Малика необходимо похвалить за смелость. Рискнув быть освистанным, он вызвался объяснить основы основ – суть мироздания, одновременно поучив и утешив, но это еще полдела, и не такую самонадеянность видали (поклон Никите Сергеевичу). Куда важнее, что Малик сделал это без страховки – без фиги в кармане, на которую в случае чего можно было сослаться, мол, я пошутил, дуализм, и всё такое. По нынешним меркам подобная искренность – редкость.
Малика нужно поздравить с тем, что, заявив о ценности воспоминаний из детства, он и свои до седой бороды донес, не расплескал. Содержащиеся в фильме образы узнаваемы и интернациональны: детьми-то были все, не исключая и атеистов. В ином возрасте не поспоришь: лишай – это интересно, бить стекла – это страшно, но весело, мама – это красиво, убивать лягушек – это нельзя, но очень хочется. Обойдись режиссер без темы эдипова комплекса, совсем бы было хорошо.
Что до резонных вопросов, действительно ли стоило артикулировать за кадром такое количество благоглупостей про любовь, веру и благодать, коли уж происходящее в кадре говорит само за себя? Нет ли в этом попытки ввести в транс совсем уж недалекого зрителя, и не оскорбляет ли это разжевывание остальных?
Это нормально, что режиссер, столь гармонично совмещающий в себе поэта и философа, как бы вдруг скатывается от величественной оды красоте к вполне есенинской пошлятине про неё же?
Наконец, есть ли уверенность, что золотая ветка досталась бы этому сплаву научно-популярного фильма с проповедью про изгнание из рая, если бы чуть раньше из Канн не изгнали фон Триера, обвинив в дьяволопоклонничестве?
Дай ответ – не дает ответа. Впрочем, большинство вопросов, заданных Маликом зрителю в рамках «Древа жизни», тоже были риторическими.
* СМИ, включенное в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента