В итоге история с «Саламом» оказалась не только примером заслуженного литературного триумфа, но и удачной мистификацией. Выяснилось, что Гулла Хирачев – псевдоним; на самом деле повесть принадлежит перу критика и журналистки Алисы Ганиевой, уроженки Дагестана, остроумно передоверившей авторство фиктивному земляку мужского пола.
После Ганиевой и тех, кто будет писать примерно так же, должна наступить очередь сказочников и мифотворцев
Кавказ – вечно актуальная русская тема, поэтому русской прозе о Кавказе, по идее, надлежит быть перманентно востребованной. В то же время нельзя сказать, что в последние годы ее было так уж много. Конечно, есть «Асан» Владимира Маканина, есть «Патологии» Захара Прилепина, есть тексты Аркадия Бабченко*, но все это – не о Кавказе, а о чеченской войне. Однако вал «кавказской» беллетристики усиливается на наших глазах. Лидия Скрябина, записанная было в исследователи рублевских нравов, вдруг выпускает исторический роман о кавказских событиях времен Гражданской войны, а экономист-литератор Канта Ибрагимов издает многотомную (и если не историческую, то во всяком случае ретроспективную) романную эпопею под названием «Седой Кавказ», которую нельзя не заметить хотя бы в силу ее объема. Так что у Алисы Ганиевой есть все шансы оказаться одним из лидеров тренда, особенно если учесть, что она занимается заполнением наиболее заметной лакуны – пишет не о прошлом, а о настоящем.
В сборнике, куда включен «Салам», есть также впечатляющий рассказ «Шайтаны» и прелюбопытные проблемные очерки (обложка книги) (Фото: ozon.ru) |
На страницах вышеупомянутой повести запечатлен один день дагестанского юноши по имени Далгат. Из его действий и планов складывается некое условное подобие сюжета, но событийная рамка здесь, в сущности, дело десятое; гораздо важнее его общение с большим количеством земляков. Родственники, приятели и знакомые Далгата, интересующие и не интересующие его девушки, собеседники, впервые встреченные им на улице, люди разных занятий, убеждений и возрастов – все они вкупе составляют коллективный портрет пограничного, мучительно меняющегося социума, где мусульманские традиции растворяются в современных практиках, и наоборот.
Устремления тех, с кем имеет дело или о ком узнает Далгат, – это целая коллекция разнонаправленных векторов, подобную которой, пожалуй, невозможно собрать ни в одном другом регионе. Одни горячо ратуют за исламские ценности, с энтузиазмом пересказывают мусульманские легенды и мечтают о справедливом шариатском законе, но трезво отвергают антироссийский экстремизм, другие мыслят куда более радикально и зовут сородичей к оружию, третьи уходят в организованную преступность, четвертые стремятся уехать в Россию. Удивительно (а на самом деле естественно), что молодежь расколота так же, как старшее поколение; в пределах одной возрастной категории сосуществуют нешуточный традиционализм почти средневекового образца и современный интеллигентный прагматизм.
Все это показано живо, ярко, объемно – через диалоги и будничные ситуации, через лаконичную драматургию и стремительно сменяющие друг друга блиц-зарисовки.
Основной изобразительный инструмент Ганиевой – язык. Русская речь со специфическим строением фразы, густо сдобренная арабскими и аварскими словами, от которых, в свою очередь, образуются местные русские жаргонизмы – это совершенно особый феномен, и здесь он, похоже, запечатлен впервые. Как, впрочем, и вся эта удивительная региональная цивилизация.
В сборнике, куда включен «Салам», есть также впечатляющий рассказ «Шайтаны» и прелюбопытные проблемные очерки, благодаря которым, помимо прочего, выясняется, что Ганиева – актуальный публицист с точной аналитической хваткой.
На предположение о том, что среди молодых уроженцев Дагестана таких литераторов немного, можно ответить, что их и в России, на самом деле, не то чтобы целая армия.
Конечно, успех Ганиевой в значительной степени связан с новизной объекта, с тем, что показанный ею мир – в общем-то, terra incognita для русского читателя. Неизвестно, как сработал бы ее цепкий реализм в применении к другим реалиям, но, как бы то ни было, то, что она делает, она умеет делать хорошо.
Этот во всех отношениях примечательный релиз наводит, однако, на ту мысль, что реалистического проникновения в кавказский универсум недостаточно. После Ганиевой и тех, кто будет писать примерно так же, должна наступить очередь сказочников и мифотворцев. Нам, грубо говоря, нужен кавказский Салман Рушди, и хорошо бы, чтобы он был лишен того отравляющего скепсиса по отношению к своей культуре, который присущ индоанглийскому букеровскому лауреату. Что изменится, если такой писатель появится? Болезненные этнические проблемы вряд ли будут решены, и антикавказская истерия в России вряд ли ослабнет. Но облик русского литературного мэйнстрима, может быть, станет чуть-чуть другим. А там, глядишь, случится и еще что-нибудь хорошее.
* Признан(а) в РФ иностранным агентом