Когда молодой Достоевский думал, что его расстреливают, взгляд его зацепился за шпиль Петропавловской крепости и никак не хотел отцепляться. Так влекомые на расстрел хватаются руками за что попало.
Либералы не могут вменить власти в вину самих себя
На шпиле играл лучик солнца, и казалось, что вот дай Господь вечность при условии: проведешь ее, глядя на этот шпиль, – так всю вечность бы и смотрел. Не надоело бы.
«Утопающий хватается за соломинку».
Порой в сильных стрессовых ситуациях нервная система способна утешиться какой-нибудь мелочью.
Например, врач сказал, что жить вам четыре месяца, и вы сначала испытываете все положенные по этому случаю чувства, но потом вдруг с неожиданной радостью думаете, что вечером будет интересный фильм по телевизору и жареная картошка – как вы любите, с золотистой корочкой.
И ужас на мгновение отступает.
То ли вы устали его испытывать, то ли закончился кортизол в надпочечниках, но на место отчаяния и тоски приходит безмятежность.
Этого же эффекта можно добиваться обезболивающим наркотиком.
То же самое случается с обществом.
Пресытившись пафосом ужасных разоблачений, пафосом расковыривания язв и бичевания пороков, люди начинают хотеть радости. И с жадностью внимают тому, кто просто возьмет их за руку и скажет: «Все хорошо. Всё идёт по плану. Мы будем жить вечно».
Первыми это поняли публицисты патриотического толка.
На шпиле играл лучик солнца, и казалось, что вот дай Господь вечность при условии: проведешь ее, глядя на этот шпиль (фото: Владимир Астапкович/РИА Новости)
|
И неудивительно: ведь в поисках образца спокойной достойной жизни измученный ум в первую очередь натыкается на советское прошлое, а чтобы его принимать, надо быть патриотом. У либералов с советским прошлым проблемы. И они стали проигрывать.
Им все казалось (и кажется до сих пор), что мятник «покаяния» еще не миновал крайней точки, что двигаться в направлении, заданном тридцать лет назад, можно вечно.
Но людям надоело изобличать и каяться – точно так же, как надоело им когда-то внимать бравурным отчётам о том, как миллионы тонн зерна льются в закрома родины, и делегаты съезда бурными овациями приветствуют это дело.
«Чернуху давай!» – прохрипело пересохшее горло, и все работники культурного фронта метнулись ковать чернуху.
Вы помните это время. Любые книжные, киношные, журнальные три копейки становились шедевром, если в них разоблачались «годы кровавой сталинщины» или, на худой конец, «партийные привилегии».
Гениев тогда развелось не счесть. И все они никуда не делись (ну, разве что кто-то умер), все по-прежнему считаются гениями, всем надо кушать, всех надо кормить.
Однако в силу своеобразия обстоятельств, породивших их гениальность, ничего другого, кроме как содрогаться, обличать, бичевать и призывать к покаянию, они не умеют. А их младшие последователи ничего не умеют в силу того, что на протяжении всей своей жизни ничего другого не видели.
Перепроизводство смыслов ведет к инфляции: работники культурного фронта измельчали до блогеров, покаянно-бичевательный дискурс докатился до арбатских мальчиков с синими шкурками.
Аудитория, которая создает колебания вокруг этих информационных поводов, ковалась в кинозалах с «выдающимся» «Покаянием», отсюда такой пафос, такой масштаб: «арбатский мальчик как приговор режиму». Но аудитория стареет, колебания затухают. На смену Абуладзе идет Люся Штейн.
Умные пытаются оседлать новый тренд. Так возникло явление «политолог Екатерина Шульман». Те же шкурки, но на другую музыку. Она не бичует, она рассказывает, что все будет хорошо.
Краткое содержание: либеральная демократия доказала свою безальтернативность и непобедимость, а «Брексит» и Трамп – это все оттого, что на выборы стали ходить темные люди, получившие доступ к информации именно благодаря достижениям либеральной демократии; они временное явление, либеральная демократия их ассимилирует.
Мы вылечим рак. Мы станем эффективны на работе и в быту благодаря инъекциям окситоцина – «гормона доверия». Мы перестанем гибнуть в автокатастрофах, потому что водителей, засыпающих за рулем, заменят роботы. И так далее. И все это будет уже вот-вот. «Коммунизм в восьмидесятом году».
Новое слово в отечественном либеральном дискурсе. И ведь как просто!.. Если хочешь привлечь сторонников, не говори о том, как все плохо. Скажи о том, что хорошо. Ради этого «хорошо» люди за тобой и пойдут…
И будут идти, пока не надоест, пока не убедятся в обратном.
Екатерина Шульман – это последняя надежда отечественного либерализма.
Что по существу, кроме шкурок и арбатского мальчика, могут либералы вменить в вину (или, как мы сейчас говорим, «предъявить») режиму?
Крым? Он наш.
Сирию? Это вы друг друга пугайте Сирией.
Что еще?
Главного – животной страсти к обогащению – они предъявить причастным к власти не могут, потому что эта страсть и есть сам либерализм. Пренебрежение потребностями простых людей – это тоже либерализм. Либералы не могут вменить власти в вину самих себя. Остаются шкурки.И Екатерина Шульман.
Слушая ее выступления, я всякий раз с удовольствием вспоминаю из Чехова: «Наступит наш час, мы увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнем».
А внимая патриотическим проповедникам (не могу назвать их имён, они мои друзья и не заслужили обиды), с не меньшим удовольствием вспоминаю другой отрывок из того же самого монолога:
«Мы проживем длинный, длинный ряд дней и долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлёт нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя…»
Вот видите, друзья. Куда ни подашься – хоть к либералам, хоть к патриотам, везде будет хорошо.
Главное, не оставаться наедине с собой...