«Какое-то мракобесие»

За последние пять дней в московских местах лишения свободы скончались сразу два задержанных. В субботу, 8 октября, в СИЗО-3 столицы от сердечного приступа умер директор московской школы № 1308 Андрей Кудояров.

Надо кардинально изменить сам подход к человеку, который подозревается в совершении того или иного преступления

Во вторник, 11 октября, в больнице № 20 умер Олег Голобоков, которого доставили туда после эпилептического припадка в изоляторе временного содержания.

В обоих случаях в места заключения были помещены люди, состояние здоровье которых давало поводы усомниться в необходимости такой строгой меры, как заключение в изолятор.

Член совета Общественной палаты России, председатель комиссии палаты по контролю за деятельностью правоохранительных органов, силовых структур и реформированию судебной системы, известный адвокат Анатолий Кучерена в интервью газете ВЗГЛЯД высказал свое мнение по поводу этих громких дел и назвал главную причину того, что неосужденные люди умирают в местах заключения.

ВЗГЛЯД: Анатолий Григорьевич, как вы думаете, есть ли сейчас тенденция к увеличению количества смертей в местах лишения свободы?

Анатолий Кучерена: Ситуация как минимум к лучшему не изменилась. Но тут вопрос не в статистических данных, а в конкретном человеке и персональной ответственности судьи, который рассматривает ходатайство органов предварительного следствия, когда речь идет об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей либо продления содержания человека под стражей.

Все дела индивидуальны. При принятии решения о мере пресечения судья должен учитывать тяжесть вменяемого подозреваемому деяния, семейное положение, здоровье и прочие важные аспекты.

ВЗГЛЯД: При вынесении решений об аресте часто ссылаются на то, что подозреваемый может скрыться от следствия.

А. К.: Все это какое-то мракобесие. Когда нам говорят о том, что человек может скрыться от следствия либо помешать установлению истины по делу, либо оказывать давление на свидетелей, – это от лукавого. Потому что тогда получается, что любого человека: вас, меня, кого угодно – можно под этим предлогом арестовать.

На эту тему
• По факту смерти директора школы в СИЗО завели дело
• Тюремных врачей выведут из подчинения руководства СИЗО
• Судья, арестовавшая Веру Трифонову, лишена статуса
• Госдума смягчила более сотни статей Уголовного кодекса
• Смерть Трифоновой в СИЗО мог вызвать забытый катетер

Может человек повлиять на следствие? Теоретически, конечно, может. Может скрыться? Конечно. Что за абракадабру мы придумали? Если судья не хочет себя утруждать изучением материалов дела – по разным причинам: плохое настроение, депрессия, много дел в производстве, – процесс ставится на поток. Пришли, колотушки поставили – все, до свидания, человек ушел в изолятор.

Конечно, в УПК сказано о том, что учитывается и тяжесть совершенного преступления. Но сколько случаев бывает, когда человеку предъявляют обвинение по одной статье, например тяжкой, ничего не могут доказать, а в итоге уходят на другую статью по преступлению небольшой либо средней тяжести.

Получается, что система работает по своим правилам. Какие права человека? Возьмите того же учителя Кудоярова. До какого надо дойти цинизма, чтобы не вникнуть хотя бы в историю этого человека. Он учитель, жена – учитель, дети несовершеннолетние. Защита бьется, пытается убедить, доказать, что у него гипертонический криз, что человеку плохо. Бесполезно. Буквально накануне смерти дело рассматривалось в Мосгорсуде. И что? Кассационная инстанция так и оставила меру пресечения, которую избрала судья районного суда. Какой надо еще придумать контроль?

ВЗГЛЯД: В данном случае в качестве одного из мотивов заключения под стражу указывается, что человек был прописан в одном месте, а жил в другом. Насколько правомерной вы находите такую позицию?

#{smallinfographicleft=427277}А. К.: Не имеет значения, где он был прописан. Он был директором московской школы, вел определенный образ жизни: учительская семья, дети маленькие. Когда судья принимает решение, она должна обращать внимание на возраст, семейное положение, состояние здоровья и на тяжесть совершенного преступления. Если человек опасен для общества – убил кого-то, нанес телесные повреждения, – тогда его нужно изолировать, вопросов нет при наличии доказательств.

Но в данном случае придумывают всякие условности. «Не там прописан». Но что значит «не там прописан»? У нас, в конце концов, свобода передвижения, это предусмотрено Конституцией. Человек может жить в одном месте, а быть зарегистрированным в другом. Закон позволяет. Это не значит, что это должно являться поводом для его заключения под стражу.

Есть в судебной практике случаи, когда человек имеет гражданство иностранного государства. Но есть поручитель, который говорит: «Я даю ему жилье здесь, он будет прописан здесь и будет являться к следователю по первому требованию». Пожалуйста, какие проблемы?

Вопрос в данном случае не в этом. Если говорить о деле Кудоярова, вопрос в чудовищном отношении конкретного судьи к конкретному человеку. Она должна была изучить дело, а не штамповать под шаблон то, что написал следователь в своем ходатайстве. В этой ситуации, я думаю, судья должна нести персональную ответственность. Следственный комитет возбудил уголовное дело. Комиссия Общественной палаты, которую я возглавляю, взяла это на контроль. Судья не могла по определению его брать под стражу.

ВЗГЛЯД: Что, на ваш взгляд, можно сделать, чтобы изменить ситуацию?

А. К.: Надо кардинально изменить сам подход к человеку, который подозревается в совершении преступления. Вдумайтесь: примерно одна пятая от общего количества лиц, подозреваемых в совершении преступления, освобождаются из-под стражи через месяц, через два, через полгода. Мы калечим психику этим людям. Мы их туда отправляем, а потом либо доказать ничего не могут – есть такая категория, по которым вообще ничего нет, – либо человек ограничится, к примеру, условным сроком наказания, либо могут зачесть в наказание те полгода, что он отсидел в следственном изоляторе.

ВЗГЛЯД: То есть у нас в суде сейчас практикуется презумпция виновности, и если человек в чем-то обвиняется, судья с большой вероятностью посчитает, что он достоин ареста?

А. К.: Конечно. Если уж человека задержали, машина загрузилась, он находится в следственном изоляторе, то кто пойдет на ущерб так называемому мундиру? Органы предварительного следствия должны себе порку устроить? Судьи должны себе порку устроить?

#{interviewsociety}Корпоративные интересы превыше прав конкретного человека. Вы помните, мы занимались делом Веры Трифоновой. Дело не двигалось, пока председатель Верховного суда Вячеслав Михайлович Лебедев не внес представление о лишении судьи, которая арестовывала больную женщину, статуса судьи. Она пыталась уйти по собственному желанию, но по представлению председателя ВС ее лишили статуса. Сейчас он так же разберется по Кудоярову: почему судья вынесла такое решение? Почему она не приняла во внимание его состояние здоровья? Почему она не приняла во внимание, что он не опасен для общества?

ВЗГЛЯД: Может быть, нужно, чтобы Верховный суд разослал судьям какие-то инструкции?

А. К.: Верховный суд проводит очень большую работу. Принимаются и постановления, и решения пленумов по тем или иным делам. Но все упирается в конкретного судью. Необходимо утвердить принципы, которые, прежде всего, убеждали бы судью в том, что только тот, кто одет в судейскую мантию, несет персональную ответственность за принятое решение. Если мы этого добьемся, тогда ситуация изменится.

Есть еще одна проблема. Когда человек находится в следственном изоляторе, в психотравмирующей ситуации, конечно, с ним легче работать. Порой не хватает профессионализма, чтобы грамотно провести следственные действия и раскрыть преступления. А когда он там сидит, он превращается, простите, в овощ. И что ему остается делать? Наши коллеги общаются со своими доверителями и рассказывают о множестве ситуаций, когда следователь говорит: ты должен сказать так-то, и мы изменим меру пресечения, не скажешь – будешь сидеть. А бывают случаи, когда человек начинает говорить то, что ему вкладывают в уста оперативные работники либо следователи, и дальше продолжает сидеть. А как потом можно доказать, что на человека оказывали давление? Ему сказали: у тебя жена беременная, ты хочешь выйти, подпиши вот это, мы тебя выпустим. А потом приходят и говорят: слушай, а прокурор против.

Страшные вещи происходят. Мы отдаем эти функции конкретному должностному лицу. А это должностное лицо своими непрофессиональными действиями и «моральными» качествами просто уничтожает в том числе и российскую государственность. Потому что если так и дальше будет, то, конечно, людям ничего не остается делать, как всегда говорить «не верю». Даже если будет принято справедливое решение, человек скажет: я не верю, потому что следствие так работает, я сам был в этой машине либо мой брат, либо моя мать, либо мой отец.

Это очень серьезная структурная проблема. Я участвую во многих правительственных и президентских комиссиях. И уж поверьте мне: что глава государства, что премьер, что уполномоченный по правам человека, что Общественная палата – мы все хотим, чтобы к людям относились честно и добросовестно. И если есть какие-то вопросы к человеку – сделайте это по-человечески, не уничтожайте, не гнобите его, не унижайте. Но как только возникает вопрос правоприменения, то возникают проблемы.

ВЗГЛЯД: В какой мере, на ваш взгляд, в России можно говорить о независимости судей?

А. К.: Судья должен быть независим. Но от кого? От всех? Это разве возможно?

Давайте посмотрим эту схему: судья приходит работать в конкретный суд. Есть соответствующие отчеты, так называемая палочная система. Ради чего мы эту палочную систему делаем? Чтобы тот или иной руководитель, неважно, какого правоохранительного органа, мог рапортовать о том, как он качественно раскрывает преступления? Что мы делаем?

Это системный вопрос, он же первый и главный. До тех пор пока мы не изменим критерии оценки деятельности правоохранительных органов, судебных органов, прокуратуры, мы ничего не изменим.

ВЗГЛЯД: Чем можно заменить упомянутую вами палочную систему?

А. К.: Прежде всего, конечно, должны приходить люди профессиональные и кристально чистые, не озлобленные. Непрофессионализм плюс черствость плюс невнимание к людям и дают ту картину, которую мы имеем сегодня.

Почему у нас в большинстве дел, которые проходят через судей, во главу угла ставится только тяжесть совершенного преступления? Я согласен, что если человек – убийца, хулиган, дебошир, факты подтверждают, что он опасен для общества, то он должен быть изолирован до тех пор, пока суд не примет решение в части его наказания. Но если речь идет о человеке, который оступился, совершил незначительное преступление, – зачем мы этого человека отправляем в изолятор еще до приговора о его виновности? Неужели мы не можем разобраться в  элементарных вопросах: где человек должен быть изолирован до приговора суда, а где может находиться под залогом, под домашним арестом, под поручительством.