До этого порога лень дойти

Один, питерского «Такого театра», только что номинировался на «Золотую Маску». Другой, тоже питерский, сочинения Льва Эренбурга, никуда не номинирован, но внимание к нему и без того приковано.

Неудачных «Чаек» и «Вишневых садов» можно назвать изрядно, а вот неудачные «Ивановы» встречаются редко

Для полноты картины – странноватый кукольно-актерский из Тульского театра кукол. Наконец, нашумевший в Европе из венгерского Театра им. Йожефа Катоны, приехавший в Москву сразу после парижских гастролей.

«Иванов» не принадлежит к числу часто ставящихся и любимых режиссерами пьес. Длинная, рваная, томительная история о человеке-парадоксе, жаждущем перемен в жизни, но неспособном на внятное действие, требует жесткой режиссерской руки. Однако вот что интересно. Неудачных «Чаек» и «Вишневых садов» можно назвать изрядно, а вот неудачные «Ивановы» встречаются редко.

За последние годы Москва помнит два очень мощных спектакля по этой пьесе. Генриетта Яновская расширила рамки истории, назвав спектакль «Иванов и другие» и вместив в действие других чеховских персонажей.

Но основной сюжет остался неизменным. Болезненный, надрывный, весь построенный на крике «Иванов» Яновской был об агонии человеческой. О том, как хочется – и не можется жить. Как больно каждую минуту.

«Ивановым» же простился с жизнью и удивительный актер Виталий Соломин. Постановка и исполнение заглавной роли было последним, что он сделал на сцене родного Малого театра. Тихий, мудрый, едкий, этот спектакль не вписывался в малотеатровский стиль. Неудивительно.

Уже несколько лет в Москве «Иванов» не ставится. Так что фестиваль Театра Наций пришелся кстати.

Лопнувшие струны

Спектакль «Такого театра» получился дамским. Его даже можно назвать «Сарра», а не «Иванов». Ибо главенствует там Анна Вартаньян, поставившая сей опус на пару с Александром Баргманом и сыгравшая несчастную Ивановскую жену.

Сыгравшая довольно заметно. Великосветская бабочка в шелках, ухоженная и элегантная, она совсем не вписывается в обшарпанный мирок, где вынуждена жить.

Объяснение только одно: она очень любит мужа. Чего стоит одна их сцена в начале: вместо реплики «пойдемте в сене кувыркаться», Сарра ласково увлекает Иванова за закрытые двери – и ей невозможно не поддаться.

Иванова играет очень хороший актер Виталий Коваленко из Александринки. Играет культурно, но не очень внятно по сути. Кто этот Иванов, кроме как любимый, но не любящий муж Сарры?

Наверное, так тоже может быть, однако маловато для героя лишь одной характеристики. Правда, есть ощущение, что режиссерскую команду основные персонажи не очень интересовали. Вот они и существуют только в качестве обрамления неотразимой Сарры.

Не раздражают, но и впечатления не дают.

Водные процедуры

На эту тему
• Павел Руднев: Режиссер русской боли
• Здесь живут люди
• Павел Руднев: Венский балаган
• Произвол судьбы
• Современник три

Льву Эренбургу неинтересно делать спектакли про интеллектуальные поиски, душевные метания и все, что связано с разумом и чувствами. Для него есть только одно – инстинкты. Его актеры играют зверей. В любом материале. Сам материал всегда безжалостно кромсается, и оставляются маленькие кусочки, подходящие по смыслу. «Иванов» исключением не стал.

Как и прочие работы Эренбурга, «Иванов» зрелище предельно физиологичное, тяжелое и временами неприятное. Его герои ни о чем не думают, и ничего не чувствуют. Их жизнь состоит из соитий, истерик и сердечных приступов.

Все ищут близости – отчаянно, как дети. Простоватая Сарра рвется к каждому без разбора, будь то доктор Львов, старый граф Шабельский или собственный муж.

Стервозная Марфа Бабакина пытается повеситься на портьере, не встретив взаимности у Миши Боркина. Глупенькая Саша Лебедева при любом удобном случае стремится отдаться Иванову. И даже пытается сделать из него гусара: отбирает у него бутылку, разбивает ее каблуком, сцеживает вино в свою туфлю и заставляет Иванова пить оттуда.

А Иванову как раз не до любви. Как и Боркину, и Лебедеву, и Львову. Больные, несчастные, ни на что не способные люди. Хотя жалости по отношению к ним нет. Это принципиальная позиция режиссера: его героев никогда не жалко.

На колесах

Мотив двойственности героев, расхождения их тайных и явных помыслов, можно вычленить из каждой второй серьезной пьесы. Это направление увлекло постановочную команду Тульского кукольного театра во главе с режиссером Олегом Трусовым. Сделали все буквально: у каждого героя есть кукольный двойник. За исключением троих – Иванова, Сарры и Саши Лебедевой.

Решение оказалось вдвойне ошибочным. Для того, чтобы вычленять эту троицу из кукольной компании, надо внятно объяснить, почему. Что в них такого, что им двойника не полагается? Судя по происходящему на сцене, ровно ничего.

Надо отдать должное художникам Анне Ефимовой и Ивану Миляеву: куклы сделаны превосходно. С внятным изображением характеров. Только вот актеры не стремятся эти характеры передать.

Радостно декламируют текст, как на школьном утреннике. Хорошо, когда можно прикрыться куклой – зритель все равно на куклу больше смотрит. Тем более что куклы еще и на колесных средствах: Миша Боркин на велосипеде, Марфа Бабакина на автомобильчике, остальные на лошадках.

А вот главную троицу режиссер просто подставил. Кроме как на текст, им не на что опереться. Вот они и усердствуют, краснея лицом, так, что жалко их становится. Сарра (Наталья Степаненко) и Саша (Ирина Атлашкина), обе в бантиках и локонах, скандалят и круглят глаза. Иванов (Ринад Кондаев) бродит очи долу и «переживает».

Режиссер же на этом не успокоился. В самом начале спектакля на крошечном экранчике идут кадры из «Гамлета» Козинцева, второе действие начинается с пения «Боже, царя храни». В финале на том же экранчике показывают хронику взлетающих самолетов. Как это вписывается в историю Иванова – да никак. Из серии «пусть будет».

Сбежавшие в пустоту

Режиссер Тамаш Ашер воспользовался часто применяемым сегодня для постановок классики приемом: перенес действие в шестидесятые годы двадцатого века, в глухую провинцию любой из стран бывшего соцлагеря.

Несмотря на растиражированность, прием работает. Ситуации чеховской пьесы обрисовываются мгновенно и точно. А за счет привязки к эпохе режиссер обозначает безвременье.

На сцене – не то заброшенный пансионат, не то обветшалый дом культуры. Ободранные стены, пыльный пол, сваленные в кучу стулья. Неуютно. Не мрачно, спокойно и буднично. Герои будто бы бездомные, но не замечают этого. Они вообще давно ничего не замечают. И никого.

Главенствующая эмоция происходящего – скука. Даже не скука – тоска. Такая, что хоть волком вой. Все слова кажутся лишними, корявыми, неживыми. Что ни скажи – не в кассу. Поэтому то и дело повисают паузы. Все слоняются, томятся, изнемогают. А сделать ничего нельзя. Кажется, вот попал в эту комнату – и уже никогда из нее не уйдешь.

Ашер принципиально не делает различия между заглавным героем и остальными. Сводит на «нет» все противопоставления. В этом пространстве, словно на космическом корабле, затерявшемся в неведомых галактиках и всеми забытом, все обречены в равной степени.

Каждый спасается собственной иллюзией. Миша Боркин (Эрвин Надь) – весельем, Саша Лебедева (Адел Йордан) – любовью к Иванову, Львов (Золтан Райкаи) – своим благочестием. А у Иванова (Эрне Фекете) в какой-то момент иллюзия кончилась. Как действие лекарственного препарата. И сердце тут же разорвалось. В финале Иванов погибнет не от выстрела. Сам. Просто не смог больше.

Любопытен тот факт, что ни в одном из спектаклей фестиваля не было ярко выраженного конфликта «героя и среды». Потому что герой – не вне среды, а внутри. Зато пресловутая среда показана точно и емко.

И получается, что «Иванов» в сегодняшних трактовках – очень страшная пьеса. И очень злободневная. Внятно демонстрирующая молох под названием «общество», где легко нивелируются самые мощные индивидуальности.