Шестнадцать этажей

Самые интересные персоны – на верхних этажах; чем ниже, тем публика серее, незначительнее. А вот вам – мой шестнадцатиэтажный хит-парад прозы сентябрьских журналов (плюс августовского «Нового мира»; я не успел рассмотреть его в предыдущем обзоре).

Верхние этажи (от 16 до 10 баллов)

Честь и хвала Леониду Зорину за то, что он предъявил достойный уровень разговора о загадочном горьковском пасынке

16. Леонид Зорин. Выкрест. Роман-монолог. «Знамя», № 9.

Биография Зиновия Свердлова-Пешкова, брата Якова Свердлова, приёмного сына Алексея Максимовича Горького, рассказанная (как бы) от лица самого исторического героя, притом мастерски беллетризированная и тонко психологизированная. Зиновий Пешков – личность крайне интересная, заслуживающая внимания и практически неизученная: всё, что я читал об этом человеке, не выходило за рамки «любительской конспирологии». Честь и хвала Леониду Зорину за то, что он предъявил достойный уровень разговора о загадочном горьковском пасынке. Однако я обратил внимание на имеющий место быть парадокс (не знаю, как к нему отнестись): изъясняется Зорин от лица Свердлова-Пешкова точно и умно, но отчего-то облекает его заветные мысли в самые расхожие и дикие штампы журналистики начала ХХ века. Может быть, Зорин считает, что люди того времени думали именно так? Или намекает на сложный языковой бэкграунд своего героя (родным языком которого был идиш)? Надо спросить автора.

15. Владимир Березин. Жидкое время. Повесть клепсидры. «Новый мир», № 8.

Цикл изящных готических новелл, объединенных сквозными сюжетными линиями и разворачивающихся в советских декорациях периода от 20–30-х до 60–17-х годов. Удачнее всего, пожалуй, тексты, действие которых происходит в сталинскую эпоху. Вообще, советская жизнь таила в себе гофманиану; Березин не первым обратил на это внимание, но он, пожалуй, впервые живописал ее вне каких то ни было идеологических привходящих – в духе «Серапионовых братьев». Юный Вениамин Каверин порадовался бы. И Лев Лунц – тоже.

14. Дмитрий Бавильский. Курс молодого бойца. Из цикла. «Праздные люди». «Новый мир», № 8.

Армейские воспоминания. Написанные от лица условного вымышленного персонажа, но при этом – очень личные. Перестроечный призыв 1988–1989 годов, когда студенты СССР загремели в строй. И я был в том строю…

13. Олег Лекманов. Из дембельского альбома. Рассказы. «Новый мир», № 9.

Что-то авторов «Нового мира» пробило на мемуары о службе в Советской Армии. Вот и известный литературовед, исследователь акмеизма Олег Лекманов вспоминает о юности в кирзовых сапогах. В отличие от текста Бавильского, миниатюры Лекманова более сухи, отточены и закруглены.

12. Александр Жолковский. Хорошо! Виньетки. «Новый мир», № 9.

В XIX веке было такое слово – каузёр (ещё один вариант написания этого слова – «козёр»). Оно имело значение «рассказчик». Но «каузёр» не просто рассказчик, это особый тип: «каузёр» – благороднейший старик, занимающий светскую публику историями из жизни, не всегда интересными, но непременно изысканными. В наше время идеальные каузёры происходят из эмигрантских профессоров филологии, и Жолковский опять блестяще доказал это.

11. Алекс Тарн. Одинокий жнец на желтом пшеничном поле. Рассказ. «Октябрь», № 9.

Таинственный Алекс Тарн, шестой представитель букеровского шорт-листа, постепенно раскрывает свое инкогнито для читателей. Короткий рассказ Тарна о влиянии шедевра Ван Гога на судьбу одного человека написан грамотно, но слишком предсказуем. До «Букера» не дотягивает. Впрочем, на «Букера» претендует совсем другой текст Тарна.

10. Ильдар Абузяров. Вместо видения. Рассказ. «Новый мир», № 8.

Повествование от лица слепого, работающего органистом в крематории и тапёром в баре. Упомянутых сюжетных коллизий достаточно, чтобы читателя начал побирать бес. Ильдар Абузяров – очень эстетский и крайне литературный прозаик; обычно в этом – его плюсы. Слогом Абузярова наслаждаешься, словно пряным коктейлем. Но иногда плюсы оборачиваются минусами; как мне кажется, на сей раз – то самое. Слишком уж велико несоответствие между стилистикой и тематикой абузяровского произведения.

Средние этажи (от 9 до 2 баллов)

На эту тему
• Тихая охота
• Страсти уходящего лета
• Волшебный симпосион
• Муза отпускного сезона
• Солнечная лихорадка
• Мэтры, вперед!

9. Владимир Губайловский. Камень. Роман. «Новый мир», № 9.

Подчеркнуто «латиноамериканская» притча о Городе, построенном на скале, о седом Старике и пытливом Мальчике, о Поиске Пути и Ложных Дорогах. В конце романа Старик оказывается посланцем предыдущей (кремнийорганической) цивилизации, а Город гибнет от землетрясения. Персонажи-маски (Мудрец, Книжник, Посредственность). Процеженный, дистиллированный язык «эзотерической литературы». Можно поздравить всех: наконец-то явился «наш отечественный Паоло Коэльо.

8. Сухбат Афлатуни. Пенуэль. Повесть. «Октябрь», № 9.

Стиль Сухбата Афлатуни подходит под определение «орнаментальный». Я заметил вот что: «орнаментальной прозе» показан крепкий сюжет (а противопоказана ей бессюжетность). В прошлом году я прочел «Глиняные буквы, плывущие яблоки» Афлатуни – и был в восторге. Казалось бы, в «Пенуэле» – всё то же: богатая узбекская фактура, игра с советскими мифологиями, библейские реминисценции. Однако в «Глиняных буквах…» был лихой (почти голливудский) сюжет. А в «Пенуэле» его нет. Оттого новая повесть Афлатуни разваливается на глазах.

7. Анатолий Найман. Тесный мир. Из цикла рассказов. «Октябрь», № 9.

Очередной рассказ Наймана – о курьезах российской благотворительности, о наивной богатой эмигрантке-американке, решившей помочь бывшим соотечественникам, об искушении чужими деньгами, которого не выдерживают, казалось бы, самые честные люди, – не разочаровывает (как предыдущий наймановский опус). Но и не очаровывает.

6. Дарья Симонова. Сети. «Знамя», № 9.

Две новеллы – в меру симпатичные, в меру скучные, с комнатной ручной мистикой. Первая новелла слегка удачнее второй. Складывается впечатление, что Дарья Симонова одержима процессом говорения и что её не заботит то, какие формы примет данный процесс. Отсюда – частая языковая небрежность в её прозе.

5. Дарья Тагиль. Синяя надпись. «Знамя», № 9.

Опыт юной дебютантки из Литинститута. В предисловии сказано, что Дарья Тагиль после долгих творческих поисков наконец-то обрела свой, неповторимый голос. К сожалению, это не так. Текст Тагиль – про угрюмого пьющего горожанина, поселившегося в деревне и терзаемого муками совести из-за убийства по неосторожности (в финале оно окажется мнимым) – умозрителен и сконструирован. Искусственностью от него несет за версту. Впрочем, это дело поправимое: какие годы автора. Меня волнует иное: сказал бы кто из литинститутских наставников своим питомцам, что «маленького человека» – в той традиции, в какой его принято описывать, – не существует. Нигде.

4. Ирина Богатырёва. Подводные лодки. Рассказ. «Новый мир», № 8. Сторонник. Рассказ. «Октябрь», № 9.

Есть «писатели без свойств», равно уместные в контексте любого издания и представляющие собой «фигуры заполнения», общий фон. Ирина Богатырева – из таких. Что ее «новомирский» психологический этюд о трудном деревенском детстве, что «октябрьский» ужастиковый сюжет о «доме стариков» – всё одинаково легко читается и столь же легко забывается.

3. Вероника Капустина. Живите долго. Рассказ. «Новый мир», № 9.

Некрасивая девочка-школьница пожелала смерти плохо отозвавшейся о ней парочке – и с тех пор вся ее жизнь пошла наперекосяк. Занимает надрывный пустячок Капустиной три с половиной листа, а продираешься сквозь него, как через роман в сто листов – настолько вязка манера письма авторессы.

2. Аркадий Бартов. Запад и восток. «Знамя», № 9.

«Запад» – это эссе о Петербурге как постмодернистском городе; и правильное, в общем. Но тривиальное донельзя. Кто только не вещал об этом (начиная с образцово пошлого Мережковского – правда, во времена Мережковского не было слова «постмодернизм», но сие мало что меняет – и заканчивая «Мережковским наших дней» М. Эпштейном). «Восток» – это бессмысленнейшие китайские стилизации. Один майкопский поэт написал: «Черный запад и черный восток». Перефразирую: «нудный запад и нудный восток».

Подвал (1 балл)

1.Анна Лавриненко. Время моей жизни. Повесть. «Новый мир», № 8.

Нравится ли вам молодежь? Не сомневаюсь, нравится. Молодежь нравится всем. Молодёжь – это так прекрасно! Это – светлые мечты! Это – студенческая рок-группа! Молодёжь – это любовь! Саша любит Дашу. Даша любит Гену. Барабанщик Кирюша любит Лену. Ляля любит веб-дизайнера. Миша и гитарист Билли тоже кого-то любят. Только я так и не понял, кого: Саши, Даши, Миши и Кирюши неотличимы, вдобавок нить повествования то и дело переходит от одной одинаковой рассказчицы к другой.

Поблагодарим перспективную Анну Лавриненко: ей удалось перенести нас в атмосферу пятьсот тридцать девятой серии уругвайского молодежного сериала, идущего в полдень по региональному телевидению.