Тихая охота

Уважаемые читатели, перед вами – дары августовского журнального леса. Попрошу всех к столу.

Вкусные стихи (от 13 до 8 баллов)

13. Григорий Кружков. Молоко одуванчиков. «Знамя», № 8

Есть такой хитровыкрученный гриб, называется «удмансиелла укореняющаяся». Говорят, съедобный. Я не пробовал…

Ничего не могу поделать с собой – обожаю Григория Кружкова. Понимаю, что негоже делать одного и того же автора лидером хит-парада в третий раз. Однако стоит увидеть поэзию Кружкова – изящную, простую, легкую, сладковатую, неуловимо европейскую по духу и вкусу, деликатесную, словно шампиньон, – и я забываю обо всем.

В прошлый раз я посетовал, что в подборке Кружкова нет шедевров. Ныне рад: мне не придется повторять этот упрек; стихотворение «На рассвете», открывающее новую подборку, – самый настоящий шедевр.

12. Олеся Николаева. Национальная идея. «Новый мир», № 8

Еще одна радость – стихи Олеси Николаевой, крепкие, плотные, русские, острые, едкие, восхитительные, как грузди, засоленные в дубовом бочонке для монастырской трапезы.

Как точны рифмы в этих стихах, как чарующе умопомрачительны созвучия, как мощны и длительны ораторские периоды, произносимые на едином дыхании!

Даже когда Олеся Николаева возвращается к флегматичной стихопрозе, мерно покачивающейся на волнах сверхдлинных размеров, читать ее – удовольствие. Но «грозовые» стихи Олеси Николаевой (такие, как стихотворение, давшее название всей подборке) – неописуемы по силе и мастерству.

11. Ирина Евса. На глинистых тропках. «Новый мир», № 8

Стихотворения харьковской поэтессы Ирины Евсы очаровательны, оптимистичны и ярки, но в них есть мудрая горечь, есть какой-то характерный терпко-смолистый привкус. Далеко не случайно в одном из стихотворений Евсы упоминаются красные рыжики, разбросанные по зеленой хвое. Гриб рыжик – вот тотем поэзии Ирины Евсы.

10. Олег Хлебников. Под часами. «Новый мир», № 8

Я давно не встречал новых стихов хорошего поэта Олега Хлебникова, и этому нашлось объяснение: уже в первом тексте подборки Хлебникова звучит мотив иссыхания. По-видимому, Олег Хлебников пережил серьезную переоценку ценностей: его подборка сочится подспудной мизантропией, будто старый одинокий гриб-моховик. Полные глухой боли и не вполне проясненных ужасов, стихи Хлебникова не заботятся о том, чтобы выглядеть красивыми и стройными. И тем не менее запоминаются.

9. Александр Левин. За сбычу мечт! «Знамя», № 8

Александр Левин и его друг Владимир Строчков – основатели новой поэтики, построенной на грамматических сдвигах и порожденных ими неологизмах.

По сравнению со Строчковым Левин гораздо более простой и более последовательный автор; сдвигая языковую парадигму, он самозабвенно фантазирует, творит броско-эксцентрические картинки.

Подхватываешь его игру – но тут же осознаешь: продлись все эти приемы хоть минуту дольше, чем запланировано, – и их обаяние пропадет, они станут пригодны только на то, чтобы пудрить мозги. К счастью, Левин никогда не теряет меру.

С чем сравню его стихи? Нет, не со строчками. С озорными дождевичками. С дружевичками-хожевичками, ножевичками-ложевичками. Заразился!..

8. Алексей Парин. Et ego in Sicilia. «Новый мир», № 8

Чуть было не написал «Новый Рим». Что было бы закономерно: краткие тексты выдающегося знатока оперного искусства Алексея Парина умудряются быть одновременно живыми и сухими (особой солнечно-античной, бодро-академичной латинской сухостью). Сицилия, древнеримские развалины, ящерицы, погребальные обряды… В текстах Парина есть особая прелесть – как в грибах лисичках, суховатых, жилковатых, но ароматных и теплых.

Съедобные стихи (от 7 до 2 баллов)

7. Вячеслав Куприянов. Последние известия. «Новый мир», № 8

На эту тему
• Страсти уходящего лета
• Волшебный симпосион
• Муза отпускного сезона
• Солнечная лихорадка
• Мэтры, вперед!

Куприянов – один из мэтров русского верлибра. Он очень талантливый и умный поэт. Его произведения оптимальны для верлибрического формата: Куприянов вкладывает в них именно то, что можно и нужно вложить в данный формат. Он очень старается.

Дело не в Куприянове, дело в верлибре как таковом. Не приживается верлибр на русскоязычной почве. Читаешь и думаешь: вот неплохое эссе в строчку – и что дальше? Все верлибры, написанные на русском языке, – как опята: вроде бы питательные грибы, но слишком уж неотличимы друг от друга.

6. Ольга Хвостова. Забери меч. «Знамя», № 8

Ложные экземпляры не обязательно ядовиты. Краснушка вполне съедобна, но слишком уж она похожа на волнушку – ан не волнушка. Не волнует. Ольга Хвостова научилась мастерски подражать фирменной едко-истерической манере двух прекрасных Елен – Шварц и Фанайловой. Те же интонации, те же образы, те же буйные вихри (как бы) неуправляемого сознания, та же патентованная стервозность, то же отсутствие прописных букв. И все это – мельче, ординарнее.

5. Мария Фаликман. Искушение возрастом. «Октябрь», № 8

Сразу не понять, что не так в этих трех (очень разных) стихотворениях. Стихи как стихи. После дополнительного вчитывания выявляется их тривиальность вкупе с искусственностью. Не стихи, а рыхлые, дряблые, перезревшие сыроежки.

4. Светлана Васильева. Отпущенные строки. «Октябрь», № 8

Поначалу подборка Васильевой читается с интересом: подкупает удачный энергично-нервный ритм первого стихотворения. Затем обнаруживаешь, что остальные тексты подборки написаны тем же самым ритмом, к которому механически подверстано все, что взбрело автору в голову. Строфы Васильевой однообразны, как грибы рядовки, и похожи на неудачные переводы, осуществленные ловкачом-ремесленником. Был бы выдержан размер – и ладно, а какой словесной трухой заполнен он – переводчика не колышет.

3. Регина Дериева. Свойства времени и пространства. «Октябрь», № 8

Опять стихи-рядовки. У Васильевой они были фиолетовыми (поскольку до смысла строк ей фиолетово), а у Дериевой, наверное, они зеленые. Как тоска. Ритмы меняются, но радости от этого никакой: везде одна и та же какофония. Вдобавок темы стихотворений Дериевой умозрительны и неинтересны.

2. Сергей Соловьев. Шаль. «Новый мир», № 8

У Сергея Соловьева репутация сложного поэта и прозаика. Она оправданна: некогда для того, чтобы понять соловьевский рассказ, я перечитал его несколько раз – и слабое подобие смысла забрезжило.

Опыт Соловьева в стихах, называющийся «Шаль», не стал мне ясен и после десятого прочтения. Сначала что-то про облака, потом вдруг – индийские боги, Ганеша, за Ганешей – гибель какого-то мужика, налетевшего на высоковольтный столб.

Есть такой хитровыкрученный гриб, называется «удмансиелла укореняющаяся». Говорят, съедобный. Я не пробовал. Нехай Ганеша его вкушает, наслаждаясь высокоинтеллектуальной поэзией Соловьева.

Съедобность стихов неизвестна (1 балл)

1. Дмитрий Легеза. Настоящие самураи. «Знамя», № 8

Имя Дмитрия Легезы прославлено в мире сетевой поэзии. Подборка Легезы, опубликованная в «Знамени», мне совершенно не понравилась. Я не знаю, зачем писать о подобных пустяках (как Легеза), да еще и относиться к этим пустякам столь серьезно (опять-таки как Легеза). Тексты Легезы показались мне вялой лирической кавээнщиной, а когда в самом же первом из них я наткнулся на Герасима с Муму, мне захотелось захлопнуть журнал и не открывать его.

С другой стороны, несколько раз случалось так, что поэты, не удовлетворившие меня в журнальных подборках и раскритикованные мной, при дальнейшем знакомстве с их творчеством оказывались куда лучше, чем я думал о них. Поскольку других стихов Легезы я не читал, ограничусь репликой, какую пишут в справочниках в отношении особо редких грибов: съедобность неизвестна.