Муза отпускного сезона

Итак, господа читатели, перед вами – горячая двадцатка поэзии жаркого сезона. Читайте и наслаждайтесь…

Пятизвездочный отель (от 20 до 12 баллов)

Появление такого большого количества «туристически-отельных стихотворений» у разных авторов – тревожный симптом…

20. Григорий Кружков. Слепи себе другого человека. «Новый мир», № 6.

Стихи Григория Кружкова – словно цирк моего детства: смелые, яркие, праздничные, веселые, трогательные, виртуозно-точные и бесконечно добрые. В прошлом и в позапрошлом году мне встречались строки Кружкова, которые я – с полным на то основанием – могу назвать великими (такие, как стихотворение о «двойной флейте», посвященное памяти Гаспарова и Аверинцева). В новой подборке – всего лишь очень хорошая поэзия. Этого достаточно.

19. Сергей Гандлевский. «О-да-се-вич?» – переспросил привратник. «Знамя», № 7.

Опять чудесного Гандлевского так мало…

Одностишие получилось, однако. Боюсь, что и Гандлевский вскорости перейдет на одностишия, выдавая по строке в год.

18. Михаил Айзенберг. О меде и воске. «Знамя», № 7.

Айзенберг пишет всё более смутно, всё более герметично. Но по-прежнему узнаваемо его тихое бормотанье, отзванивающее отчаяньем. Главная тема Айзенберга – здравый смысл, на наших глазах проваливающийся в иррациональность, в подземные пустоты безумия. Впечатляющ базовый мотив нового цикла стихов Айзенберга – жуткий образ жужжащей осы, поселившейся в серых сотах человеческого мозга.

17. Александр Кушнер. За рощицей статуй, за лесом колонн. «Знамя», № 7.

Кушнер тоже узнается – с первой же строфы. Всё тот же специфический жанр «заметок на полях», «размышлений по поводу». Всё та же тяга к античности (вот кто идеально подходит под определение «антологический поэт» – Кушнер). Всё та же интонация – легкая и плачущая. И это уютное горацианство. Эти венецианские пейзажи. Эти элегические мраморные изваяния: Аполлон под дождем, Аполлон в снегу. Когда же явится Аполлон в грозу?

16. Владимир Рецептер. Непредсказуемое небо. «Новый мир», № 7.

Симпатичный поэт – Владимир Рецептер. Но слишком уж традиционный. Что, вроде бы, плюс. И минус – тоже.

15. Евгений Чигрин. В кофейнике мглы. «Новый мир», № 7.

Стихи Григория Кружкова – словно цирк моего детства: смелые, яркие, праздничные, веселые, трогательные, виртуозно точные и бесконечно добрые

Поэты выбирают себе отпускные маршруты по вкусу: Кушнер отправился в стильную Венецию, а Чигрин – в Марокко. Неудивительно: стихи у Чигрина – марокканские, африканские – обаятельные, но чересчур пестрые и какие-то грубые в своей пестроте, словно берберские узоры. Много жаргона, много эффектных «лейблов». Куда ни глянешь – сплошь баккара и фуа-гра. И с риторическими обращениями – перебор.

14. Валерий Сурненко. Синие апельсины снов. «Октябрь», № 5.

Подборка Сурненко мала и неровна, хотя в ней есть очень милые тексты – таинственные, оптимистические и акмеистические одновременно, да еще и с любопытными решениями в плане ритма.

13. Елена Новожилова. Четыре стихотворения. «Октябрь», № 5.

Эти стихи не лишены своеобразной (осенней) прелести, но слишком уж эклектичны вкусы их автора, ориентирующегося на несовместимые эталоны.

12. Александр Тимофеевский. Стихи на песке. «Новый мир», № 6.

Тимофеевский, бесспорно, мастер высокого класса, сильнейший поэт-экзистенциалист, однако эта его публикация – весьма проходная и вся заполнена впечатлениями от поездки по курортам Египта.

Появление такого большого количества «туристически-отельных стихотворений» у разных авторов – тревожный симптом. Я вспоминаю альманахи застойных лет с их бесконечными «болгарскими зарисовками» и «венгерскими этюдами». Где сейчас те альманахи?

Гостиница (от 11 до 2 баллов)

На эту тему
• Солнечная лихорадка
• Мэтры, вперед!
• Профи возвращаются
• Чертово поле экспериментов
• Незолотая середина

11. Анна Саед-Шах. По ветру языком. «Новый мир», № 6.

Вот – типичная «женская поэзия»: умело сделанная, кокетливая, эмоциональная, довольно приземленная (бытовая – при всём ее кипучем лиризме) и далеко не новая, в сущности. Анна Саед-Шах – грамотная и умная поэтесса. Именно – поэтесса. Это слово к ней подходит.

10. Елена Лапшина. Синяя риза. «Новый мир», № 7.

Еще одна поэтесса, но совсем иного склада. Если Саед-Шах – «акварелистка», то Елена Лапшина – работает «масляными красками», пишет густо и временами самозабвенно подражает Марине Цветаевой.

9. Анна Русс. Которая никому. «Новый мир», № 7.

Пардон за неаппетитный дискурс, но Анну Русс, кажется, вытошнило всей столичной поэтической тусовкой. Такое иногда случается с немосквичами и немосквичками, чересчур стремительно входящими в литературную среду Москвы. Аккуратнее надо. Медленнее.

8. Анатолий Найман. Вот ты, вот я. «Октябрь», № 6.

Эта огромная подборка позволяет мотивировать неуловимо-странное чувство, остающееся от стихов Наймана. Я наконец-то понял, в чем дело: у наймановских стихов нет основы, вертикали. Как будто бы из поэзии Пастернака вынули скелет – и неуправляемая словесная масса растеклась и разрослась во все стороны, иногда принимая довольно стройные формы. Всё же рифмованное эссе так и останется рифмованным эссе, как ни облекай его в строфы. У Кушнера, кстати – тоже эссеистика в рифму. Но она гораздо аккуратнее и потому выглядит поэтичнее.

7. Александр Авербух. Огненная паутина. «Октябрь», № 5.

Образец современной «речевой поэзии», преломлённой через характерное еврейское мировосприятие – мистическое и одновременно телесное, плотское. К сожалению, некоторые словечки и строки Авербуха снижают впечатление от его текстов, внося в них неуместную сюсюкающую слащавость.

6. Андрей Гришаев. Первая звезда, последняя звезда. «Новый мир», № 6.

Что называется, профессионализм налицо. Автор во всеоружии своих умений и навыков: то мягко ироничен (когда надо), то изящно мрачен (когда надо), а то преисполнен многозначительной ностальгии, словно Штирлиц в кафе «Элефант». При этом автору решительно не о чем писать, и темы большинства его стихов взяты с потолка.

5. Владимир Салимон. Кто ты есть. «Октябрь», № 7. Гвозди и клещи. «Новый мир», № 7.

Салимон – традиционалист с коротким дыханием и пониженным тонусом. Энергии, вложенной в его стихотворение, обычно хватает только на афористичную концовку. Но стихи не могут держаться лишь на концовках – даже если они состоят из двух-трёх строф.

4. Денис Осокин. Вторник в Пучеже. «Октябрь», № 5.

То ли поэзия, то ли проза. Точнее всего – детский лепет. На теплоходе музыка играет, а я один в песочнице вожусь…

3. Алексей Алехин. Греческие календы. «Новый мир», № 6.

Алексей Алехин отдохнул в Греции. В Греции, как известно, есть всё. Теперь будут и русскоязычные верлибры о морских волнах, Гомере, Афродите и Кносском дворце. Это такой жанр – «отпускные верлибры» – компактный и удобный. Как пляжное полотенце.

2. Евгений Бунимович. Моленбек. Палимпсест. «Октябрь», № 7.

Поэт-полистилистик, организатор литературной жизни и депутат Мосгордумы Евгений Бунимович принял участие в международном культурном проекте. Суть проекта заключалась в следующем: авторы из разных стран должны были сочинить стихи об одном из брюссельских кварталов. Бунимовичу по жребию достался квартал Моленбек. Бунимович написал о Моленбеке.

Что получилось? Что обычно получается, когда сочиняют на заказ? То и получилось. В данном случае – появились культурные верлибрёзы, выглядящие настолько по-европейски, что думаешь: они родились не на русском языке, а на каком-то другом – не то на французском, не то на суахили.

Дикий пляж (1 балл)

1. Михаил Кукин. Ровное сиянье. «Знамя», № 7.

Не то, чтобы Кукин писал хуже всех. Он пишет не хуже всех (и даже, возможно, лучше кое-кого стоящего выше).

Просто мне надоели пустопорожние стилизации. Как будто унылые пьянки-гулянки и ритуальные шашлычки воссияют, если поведать о них гекзаметром.

Как будто джинсовые испытанные остряки, по горло погруженные в трясинный быт, не замечающие ничего вокруг себя, помимо быта – наигравшись в древних греков, в эолийцев и дорийцев – превратятся от этого в Периклесов, Алкивиадов и Софоклов. Напрасные ожидания. «Палка с дуплом для дукатов не зацветет никогда».