Чертово поле экспериментов

Если присовокупить к ним прозу майского «Знамени», как раз наберется 15 произведений. То есть горячая пятнадцатка. Точнее, холодная пятнадцатка – не удаются что-то опыты молодым по большей части. Там устарела старина, там старым бредит новизна.

С опаской ступаю на роковое поле экспериментов…

Удачные опыты (от 15 до 10 баллов)

Он так вылизывает каждое предложение, что даже его «воспоминание детства, изложенное от собственного лица» глядится стилизацией

15. Ирина Богатырева. Stop, или Движение без остановки. Повесть («Октябрь», № 5).

Подробное повествование из жизни «системщиков». Автостопщиков, говоря другими словами (просящееся на язык определение «хиппи» не подходит – устарело). Сквоты, коммуны, маршруты, автостопы, приключения, духовные искания. Читается с интересом, причем не только из-за социальной фактуры (экзотической и красочной) – не только как «физиологический очерк». Но и как хорошая – глубокая и эмоционально нюансированная – проза.

14. Петр Межирицкий. Долгий преферанс сорок второго года. Рассказ («Знамя», № 5).

Пятеро бойцов и командиров разных званий, национальностей и биографий пытаются выйти из окружения. К сожалению, Межирицкий скомкал концовку; если бы не это упущение, его текст – с точно выписанными характерами, с неожиданными сюжетными поворотами – можно было бы назвать образцовой новеллой в жанре саспенс. Кстати, эта новелла смотрится куда выигрышней – умнее и тоньше, чем нашумевший фильм Месхиева «Свои» (примерно на ту же тему).

13. Денис Гуцко. Сороковины. Рассказ («Знамя», № 5).

Психологическая зарисовка: мужчина средних лет хоронит отца. Написана профессионально, реалистично и очень-очень традиционно. Убедительно выглядела бы в сборнике рассказов выпуска 1975 года (и даже 1965 года), рядом с Вилем Липатовым. Хотя и в современном журнале смотрится.

12. Лев Усыскин. Длинный день после детства. Рассказ («Знамя», № 5).

Интеллигентному и строгому школьному учителю истории не повезло – ходят слухи про его нетрадиционную сексуальную ориентацию. В пылу конфликта школьник-выпускник на уроке обзывает педагога (наверное, читатель догадался, как именно) и в ужасе от содеянного сбегает к морю. Влюбленная в юношу одноклассница уговаривает его пойти к историку и извиниться перед ним. Все заканчивается хорошо: историк прощает оболтуса, поит счастливую парочку коньяком, читает ей лекцию о Петре Первом, и даже ориентация у него (у историка), кажется, нормальная.

Лев Усыскин долгое время писал тексты-стилизации. Это ему мешает: он так вылизывает каждое предложение, что даже его «воспоминание детства, изложенное от собственного лица» глядится стилизацией. А возможно, рассказец и впрямь стилизация в духе урезанного Владимира Сорокина.

11. Анна Бердичевская. Соляной столп. Рассказ («Знамя», № 5).

Рассказчица встречается в поезде с дамой, которая сообщает ей душещипательную историю о том, как, узнав об измене мужа, из мести захотела сама изменить ему, поехала на отдых, встретилась там с пареньком-диджеем из местного клуба и влюбилась в него. Он тоже влюбился в нее, но оказался геем. Впрочем, не совсем геем – судя по страстной ночи у моря. Не все еще у гея-диджея потеряно…

Сговорились авторы «Знамени», что ли?

10. Мария Ботева. Много солнца («Октябрь», № 5).

Предуведомление-напутствие к экспериментальному номеру «Октября», преисполненное позитива, выдержанное в жанре «потока свободных ассоциаций» (как оно свойственно Ботевой) и довольно короткое (на четыре странички). И хорошо, что короткое.

Сомнительные эксперименты (от 9 до 2 баллов)

На эту тему
• Незолотая середина
• Полёт пчелы
• Олигархи и раздолбаи
• Остатки сладки
• Толстый слой литературы

9. Алексей Караковский. Семидесятые. Рассказ («Октябрь», № 5).

Разбитной телефонный мастер толкает своему напарнику телегу о «русском роке». Для тех, кто «в теме», – давно знакомую телегу.

8. Дмитрий Щелоков. Человек. Рассказ («Октябрь», № 5).

Суровая (ну очень суровая) притча (ну очень притча) про то, как «в поселке появился человек». Точнее, Человек. Евангельские подтексты прилагаются.

7. Николай Мех. Синева. Рассказ («Октябрь», № 5).

На сей раз втуне эксплуатируется словарь «Мифы народов мира». Умозрительная попытка сотворить «новый миф» заканчивается нулевым итогом.

6. Дарья Данилова. Новых сообщений нет. Рассказы («Октябрь», № 5).

Первый рассказ – эстрадная миниатюра про Льва Толстого и Анну Каренину (достойная пера Трушкина или Коклюшкина). Второй – вялое повествование в письмах по e-mail.

5. Екатерина Донец. Фидель. Диалоги («Знамя», № 5).

И опять «роман в электронных письмах». Бойкая девица ссорится с бойфрендом – солидным и женатым функционером КПРФ. Затем к ней по Интернету попадают фотки с их любовными забавами (политконкуренты не дремлют). Девица из зловредства затевает игру в шантажиста и устраивает сетевую переписку с бывшим бойфрендом под ником Фидель. Далее – более: Фидель обретает имя, отчество, фамилию, обрастает трудной биографией, потом нанимается актер, для того чтобы изобразить фантома-виртуала. В итоге всего несчастный коммунист попадает на больничную койку и едва ли не на смертном одре признается, что не сомневался, кто есть Фидель.

Видимо, авторы полагают – стоит в тексте упомянуть слова «Интернет», «аттач», «копипейст» и «спам» – и текст от этого станет остросовременным. Однако в результате на-гора вылезает такой сентиментальный нафталин незапамятной давности, что на его фоне свежо смотрятся романы Жан-Жака Руссо и Шодерло де Лакло.

4. Вадим Муратханов. Два рассказа («Октябрь», № 5).

Ничем не примечательное бытописательство с национальным (узбекским) колоритом.

3. Евгений Москвин. Лишние мысли. Рассказ («Октябрь», № 5).

Типа социальная сатира. Психа, от лица которого ведется рассказ, отвозят в дурку, говорят ему, что это – Государственная дума, а все больные – депутаты Думы. Псих верит, а читатель-то понял, в чем дело (три ха-ха).

Трудно придумать более заезженный и неактуальный сюжет, да он еще и подан предельно неостроумно, натужно, скучно – с попыткой реконструировать шизофреническое мышление – совершенно неубедительной, надо сказать.

2. Екатерина Ткачева. Я не помню. Повесть («Октябрь», № 5).

Жалостливая причитайка про «бедную сиротинушку» и «злого хахаля», вызывающая раздражение уже самой интонацией сказанного (о содержании сказанного я молчу).

Где все эти писательницы живут? Что они читают? Судя по всему, они сдали в букинистическую лавку не только Трифонова с Тендряковым, но и Маринину с Устиновой и пробавляются Шиловыми – Шитовыми. Вот уж действительно – на дне. К слову, отчего-то «бродягу» Горького и «кухаркина сына» Сологуба бесконечно интересно перечитывать; так что дело не в социальном положении авторов. Дело совсем в ином.

Опыт провалился (1 балл)

1. Ксения Голубович. Роза и остальные. Маленькая трагедия («Октябрь», № 5).

По степени сумбура, претенциозности, безвкусицы и отсутствия элементарной грамотности опус Ксении Голубович (о том, как рассказчица возвращалась из театра Анатолия Васильева, упала, сломала челюсть, попала в больницу и познакомилась в палате с роковой Розой) претендует на номинацию «Наихудший текст года».