Полёт пчелы

Провидение посылает мне этот знак – подумал я. Не подобен ли критик пчеле? Сначала он, перелетая от подборки к подборке, наслаждается сладким нектаром стихов, а затем – творит из собранного медовые соты хит-парада. Впрочем, может быть, Провидение послало мне совсем иной знак; ведь шершень – отнюдь не пчела. Всё равно буду сравнивать себя с трудолюбивой пчелой. Потому что красиво.

Медоносные поляны (от 15 до 9 баллов)

Когда я читаю стихи Воденникова, всегда вспоминаю Аллу Пугачёву

15. Мария Галина. Кто не спрятался, пусть не винит. «Новый мир», № 4.

Наверное, в прошлой жизни Галина была Эдуардом Багрицким. Теперь славный Эдя – в новой инкарнации – отрабатывает, изживает, остраняет, возгоняет до прелестнейшей мультяшности свои былые большевизанские прегрешения. Судьба обошлась благосклонно, оставив Галиной из её предыдущей аватары и великолепную южную (черноморскую) витальность, и хищную зрительность, и напористую музыкальность, и потрясающую пластику. И то справедливо: ведь был Багрицкий, в сущности, добрым одесским малым, и никаких грехов, помимо большевизанства и напускного молодечества, за ним не водилось.

14. Марина Бородицкая. Ещё ведь и чаю не пили. «Новый мир», № 4.

Обаятельно, лукаво, трогательно – чудесно! Точнее, чудесато – к стихам Бородицкой подходит именно это определение. Думаю, Бородицкая знает, что происходило на Элевсинских мистериях: боги посвятили свою избранницу в эту тайну. Знает, но не скажет. Никому-никому.

13. Ирина Евса. Асфодели на склонах. «Знамя», № 3.

Завидую! Замечательному стоическому жизнелюбию этой харьковской поэтессы. Её душевной щедрости. Способности облечь самую тонкую и смутную мысль в точные слова. Глухому, кофейному тону её стихотворений. Их горькому привкусу.

12 Ирина Ермакова. А у нас в Японии. Стихи из книги. «Алой тушью по чёрному шёлку». «Октябрь», № 4.

Мастерски исполненные стилизации классической японской лирики. Пятистишия. Написать хокку нынче всякий сможет. А создать танку – нет, далеко не всякий. Ирина Ермакова – опытная «танкистка», у неё это дело выходит превосходно.

11. Новелла Матвеева. От гневной горечи. «Знамя», № 4.

Нынешнюю Новеллу Матвееву принято побранивать: стала-де нравоучительной и скучной. Она и вправду нравоучительна (но ведь и Честертон, и Андерсен не обходились без поучений). Однако ни разу не скучна. Да, стиль Матвеевой несколько помутнел и расслоился – как слюдяная пластина. Нет того пиршества красок, звуков и образов, каким была знаменита юная Новелла Матвеева. Яркие краски осыпались, и проступила основа, на которой была писана картина. Эта основа – справедливость, милосердие, честь.

10. Владимир Рецептер. Ворон в Таврическом. «Знамя», № 3.

Актёрские байки, эпизоды из жизни, воспоминания – проникновенные, мудрые, печальные, элегические.

9. Дмитрий Воденников. Стихи к сыну. «Знамя», № 3.

Воденников – король поэтических подмостков. Искренний и манерный, изысканный и вульгарный, интимный и площадной, страдающий и победительный – вот он доверительно вливает в ухо читателю виноградный яд личных признаний, вот он, диковинный ювелир, выдающий бриллианты за бижутерию, перемежает сентиментально-броские, намеренно китчевые, виртуозно недоработанные строфы интерлюдиями в прозе. Где правда, а где сладостный вымысел, где солнце, а где жар софита – не разберёшь. Когда я читаю стихи Воденникова, всегда вспоминаю Аллу Пугачёву.

Скудные пустоши (от 8 до 5 баллов)

Игорь Иртеньев

8. Ольга Родионова. Не стреляй. «Знамя», № 4.

Поначалу стихи Родионовой чаруют – в них есть свежесть и некая серебристая удивлённо-простодушная физиологичность. Но по ходу действия чары спадают и окающе-волоокие причитания начинают приедаться – сначала слегка, а затем не слегка. Нельзя же так: третья страница, пятая, шестая – и всё на одной ноте.

7. Игорь Иртеньев. С названьем кратким «ru». «Октябрь», № 4..

Пёстрая подборка. Кое-где – скупая, убедительная и страшная в своей трезвой (безыллюзорной) очевидности исповедь седеющего мужика. Кое-где – чёртова эстрада (причём не лучшего пошиба). Кое-где – заскорузлые социальные комплексы. То так, то эдак, то эвон как.

6. Борис Клетинич. Чтобы жизнь пообсохла. «Новый мир», № 4.

Во всём должна быть мера. В фактуре стиха. В медвежьей, густо-глинистой, патриархально-брутальной, иудейско-урёмной лексике. Если нагнетать её свыше всех ординаров (и к тому же вне связи со смыслом строк) – получится смешно. Вообразите пластилинового биндюжника Менделя Крика. Или ещё - в своё время ходила эпиграмма на одного советского лирика, начинавшаяся словами: «Заросши шерстью изнутра и корневищами снаружи…». Стихотворения Бориса Клетинича заставили припомнить эту эпиграмму.

5. Владимир Губайловский. По поводу мокрого снега. «Новый мир», № 4.

Естественность интонации и безыскусность повествования – вещи хорошие. Но не в том случае, когда они лишают стихи каких бы то ни было свойств. Эх, взять бы поэтику Губайловского – да и сплавить её с поэтикой Клетинича в пропорции пятьдесят на пятьдесят!…

4. Ксения Щербино. воздуше правый. «Знамя», № 3.

Как будто слушаешь заигранную патефонную пластинку. Всплывает живой страдающий голос – и вновь тонет в белом шуме, в шорохах и тресках, в текстовом половодье. «Поток сознания» - коварный приём; он по плечу лишь поэтам с железной дисциплиной мышления (таким, как Виктор Кривулин). Отказ от точек-запятых расслабляет, разбалансирует, на несколько порядков умножает смысловой хаос, заставляет автора вместо одного нужного слова ставить десяток ненужных. Цеппелинно-воздухоплавательные миниатюры Щербино – рисунки мокрой кисточкой по сухой бумаге, послания из ниоткуда в никуда.

Бумажные цветы (от 3 баллов до 1 балла)

3. Юрий Арабов. У трёх вокзалов, в рапиде. «Знамя», № 3.

Иосиф Бродский, которому Арабов безуспешно пытается подражать, сказал однажды: «Там, грубо говоря, великий план запорот»; эта строка могла бы стать эпиграфом к арабовской подборке. Столько богатого материала – образов, интонаций, цитат, пейзажей – и все втуне, все лежит тяжёлым грузом, как на грандиозной свалке, не работая, не звуча, не соединяясь, не взаимодействуя. Сквозь всю подборку красной нитью проходит мысль: Арабову скучно. Мне тоже скучно. Скука – заразительная вещь.

2. «Александра Петрова. Лётчица Знамя», № 4.

Малоинтересные и малопонятные водянистые фантазмы невесть о чём (иногда выполненные в форме полуверлибров). Кажется, на Петрову оказывает влияние «речевая» поэтика Михаила Гронаса (однако Гронас пишет неизмеримо лучше Петровой) – а может и не оказывает. Неохота разбираться.

1. Сергей Шестаков. Одинокий свет. «Знамя», № 4.

Долго вчитывался в это инфантильное, безликое, нудное, то шепчущее, то скулящее лепетание, пытался его понять. Наконец осенило: и не надо понимать; пустой набор слов. Даже когда случайно возникает подобие смысла – оно суть побочный эффект, потому что ни на йоту не продумано и не прочувствовано автором. Вдобавок из-за модного в этом сезоне отсутствия знаков препинания, строчных букв и семантических связей между словами – у меня всерьёз разболелась голова. Нет, чтобы этот серый изыск был явлен в одной подборке, ну в двух на крайняк. Потянулись лемминги за Големом – коверкать русский язык.