Хоррор на почве русского мифа мог бы стать одним из лучших в мировой литературе. Долгая история русских верований плотно связывает языческое начало с повседневным бытом русской деревни. Домовые, лешие, водяные, русалки так вплетались в ткань бытия человека на протяжении многих веков, что стали соседями...
4 комментарияВолшебный симпосион
Хит-парад критики в «толстых» журналах
Опять набралось петита всякого-разного. Что с ним делать? Литераторы и приближенные к ним особы летом почему-то предпочитают хоровой способ общения: повсеместно круглые столы, форумы, коллективные юбилейные поздравления.
С индивидуальными текстами не лучше – сплошной разнобой: дневниковые записи о протоиерее перебиваются страстным монологом убежденного атеиста, а письма из зоны мешаются с обрывками походных записей донских казаков.
Прямо-таки разноголосый афинский симпосион. Или трагедия Эсхила. А вот моя попытка разобраться во всей этой античной полифонии – хит-парад критики, публицистики и архивных материалов, опубликованных в седьмых номерах «Знамени», «Октября» и «Нового мира».
Шлемоблещущие герои (от 15 до 7 баллов)
За осетрину первой свежести выдали консервы неясного происхождения…
15. Поэт, переводящий дух. С поэтом, переводчиком, эссеистом… Григорием Михайловичем Кружковым беседует Олег Мишутин («Новый мир», № 7).
Григорий Кружков опять на первом месте моего хит-парада. Имеет на то право: общаться с умным, глубоким, талантливым поэтом – всегда в радость, пускай он, поэт, на сей раз представлен на журнальных страницах не стихами, а интервью о тонкостях и каверзах переводческого ремесла.
14. Сергей Боровиков. В русском жанре-32 («Знамя», № 7).
Еще один автор, которого я постоянно хвалю. Как не хвалить человека, который по-настоящему любит литературу (а не себя в литературе и не свои расхожие представления о литературе). Сергей Боровиков ни разу не модник; модники бегают за Пелевиным, а Боровиков перечитывает потрепанный томик Бориса Лавренева, пытаясь понять, отчего этот неплохой и всецело лояльный к Сталину писатель в послевоенное время как будто бы угодил в нети. Кого еще сейчас интересует Лавренев? На фоне нынешнего пресловутого «культурного процесса» тусовок и кланов такой благородный и живой интерес к культуре (без кавычек) восхищает.
13. Олег Мраморнов. Голоса из русской Вандеи («Новый мир», № 7).
Обстоятельный разговор о «певцах Белого Дона» – о Николае Туроверове и менее известном Николае Келине – переходит в размышления о трагической судьбе многострадального донского казачества во время и после Гражданской войны, завершаясь детскими воспоминаниями автора. Всплывают совсем уж, казалось, забытые имена – такие, как Роман Кумов. Прочесть профессиональный и искренний текст Олега Мраморнова полезно всем, кто интересуется историей России.
12. Максим Осипов. Об отце Илье («Знамя», № 7).
Выдержки из дневника, свидетельствующие о протоиерее Илье Шмаине.
11. Ольга Погодина. Сухобезводное («Знамя», № 7).
Театровед Ольга Погодина рассказывает о своем брате – незаурядном и ярком человеке, ставшем уголовным преступником. Можно ли было переиграть судьбу? Как, с какой точки начался путь в пропасть? Эти напряженные, лихорадочные, мучительные размышления перемежаются документами – письмами брата с зоны. Очень тревожащая, обжигающая публикация – из рубрики «Невыдуманное».
10. Леонид Костюков. Система раздельного чтения. О состоянии дел в современной поэзии и прозе («Новый мир», № 7).
По мнению Костюкова, хуже всего дело обстоит с прозой: психологический реализм повсеместно теснится «жанровой литературой» – детективами и фантастикой, разрушена единая система критериев, хорошие прозаики не способны понять друг друга – настолько различаются их эстетические системы. То ли дело поэзия; под страницами одного альманаха мирно уживаются сотни имен, десятки направлений и эстетик…
Уважая мнение Леонида Костюкова, не соглашусь с ним: положение дел в нынешней прозе можно уподобить Вавилонской башне после смешения языков, а в поэзии – с благолепием на кладбище.
9. Марина Воронина. Живут такие люди («Знамя», № 7).
Цикл бесхитростно-трогательных портретных очерков о людях из глубинки. Ветеран войны, Герой Советского Союза, скромный и забытый властями предержащими. Воцерковившийся исполнитель «русского шансона». Больные дети-сироты.
8.«Ваша вещь поразительная!» Из переписки К.И. Чуковского и И.С. Шмелева. Публикация, подготовка текста, предисловие и комментарии А.П. Черникова («Новый мир», № 7).
Отмечаю высокий уровень работы с архивными материалами, продемонстрированный А. Черниковым, и записываю на полях: Иван Шмелев – это имя, безусловно; но некоторые его эпистолярные послания раннего периода читаются с улыбкой. Слишком уж много в них «искательства» (воспользуюсь словечком XIX века).
7. Мария Ремизова. Остров муравьев («Октябрь», № 7).
Довольно спорная рецензия на нашумевший фильм Павла Лунгина «Остров». Мария Ремизова жестко критикует картину за «языческое содержание», «антихристианский дух единомыслия» и тому подобные вещи. Публикация Ремизовой – свидетельство о том, что в России сейчас существуют два православия – «интеллигентское» и «народное», персоналистическое и обрядовое, полупротестантское и полуязыческое. А что если Церковь расколется по этим «линиям разлома»?
Хор (от 6 до 2 баллов)
- Муза отпускного сезона
- Солнечная лихорадка
- Профи возвращаются
- Чертово поле экспериментов
- Незолотая середина
6. Язык как главный герой («Знамя», № 7).
Очередная подборка литераторских мнений «о русском языке», вылившаяся по большей части в дежурные сетования на тему «засилья рынка» и «падения планки». Остроумно высказывание критика Михаила Эдельштейна, но и Эдельштейн – о том же самом. На фоне всеобщего брюзжания выделяется трезвый, точный и горький монолог Дмитрия Александровича Пригова. Когда номер готовился к печати, Пригов был жив. Воистину, жизнь прошла, а лира все звучит…
5. К юбилею Василия Аксенова («Октябрь», № 7).
Поздравления Аксенову от имени поэтов, прозаиков, критиков, рок-певцов и кинорежиссеров занимают примерно четверть объема июльского «Октября». Не люблю, когда литературные журналы превращаются в «банкетные залы»; однако эта публикация полезна не только юбиляру: она создает объемный портрет шестидесятничества как социального и культурного явления.
4. Анатолий Вассерман. Дилогия атеизма («Октябрь», № 7).
На громокипящую эрудицию легендарного брейн-ринговского игрока, на все его неистощимые доводы в пользу научного атеизма, на «бритвы Оккама», «теоремы Геделя» и «аксиомы Лапласа», на экскурсы в область астрофизики, высшей математики и палеозоологии, на железные силлогизмы можно ответить одной короткой фразой Тертуллиана: «Верую, ибо нелепо». То есть верую, ибо недоказуемо. Ибо вера начинается там, где заканчивается логика.
3. Андрей Турков. И пошло себе гулять по белу свету («Знамя», № 7).
Отголоски давних баталий: под флагом борьбы за историческую точность мемуарной литературы воскрешаются полузабытые идеологические счеты.
Не могу не укорить почтенного критика: «И охота же вам спорить с Леонидом Леоновым и его Эккерманом – Александром Овчаренко. Все равно Леонов не сказал бы того, что могло бы понравиться вам, – хоть в присутствие Овчаренко, хоть в отсутствие оного. И в любом случае уже не скажет ничего. А точными мемуары не могут быть по определению – это субъективный жанр, и тем он интересен».
2. Алла Марченко. Ужель загадка разрешилась? («Знамя», № 7)
«Загадка», над которой билась Алла Марченко, такова: отчего Николай Глазков в конце 40-х годов стал писать плохие стихи? Найденная разгадка: оттого, что решил пожить в свое удовольствие. Не слишком ли просто?
Сюжет для Аристофана (1 балл)
1. Роман Гринберг. Вечер поэзии Набокова глазами современников. Вступление, публикации и комментарии Юрия Левина («Октябрь», № 7).
Уважаемые читатели, вас ввели в заблуждение. «Современников Набокова» (во множественном числе), а также их глаз в публикации нет. Есть один-единственный современник автора «Лолиты», да и тот непонятно кто. Случилось следующее: в архиве Романа Гринберга обнаружился машинописный текст на три-четыре страницы, заполненный эмигрантскими сплетнями. Без подписи.
Юрий Левин приписал авторство этого текста хозяину архива «на основании провенанса печатного источника»…
Вот так в очередной раз броская упаковка оказалась в несоответствии с более чем скромным содержимым: за осетрину первой свежести выдали консервы неясного происхождения.