День песца

В рамках проекта «Клуб читателей» газета ВЗГЛЯД представляет текст Киры Берестенко, нашего постоянного автора из Киева. В Киеве, как вы сможете прочесть ниже, творится что-то не то.

Я расскажу вам о зиме. Она будет холодной. Она будет серой. И она продлится до конца ваших дней.

х/ф «День сурка»

Все изменилось в 90-е, когда начались перебои со светом и теплом

Бывают занятия, губительные в годину духовной несвободы. Потерянный ум помнит, что и в какой последовательности происходило с другими «ведьмами», прежде чем они смогли обрести преждевременный покой, но не может перестроиться и изменить своим привычкам. Научиться, например, искусству раскладывания пасьянса или вязания с вышиванием вместо ставшего привычным ремесла сочинения текстов.

Я чувствую себя наивной.

Если бы год назад мне сказали, что я, как заправская публицистка, буду сидеть перед монитором и плести из букв дилетантские тексты, я бы рассмеялась такому человеку в лицо и сказала бы, что дальше только скакать. Ведь эти занятия – удел, соответственно, сомелье и орков из любимого мной S.N.U.F.F.-а, первые строки которого я пыталась сейчас обыграть.

«Но раз уж мне выпало рассказывать эту историю перед лицом вечности, я буду делать это подробно, объясняя даже то, что вы можете знать и так. Ибо от привычного нам мира вскоре может не остаться ничего, кроме этих набросков» (там же).

Я пытаюсь научить себя удивляться – слишком уж предсказуемо и четко по сценарию романа S.N.U.F.F. развивались в этот год украинские события.

Собственно, только события у нас и развиваются – чего не скажешь о культуре с экономикой. Поэтому приходится искать надежду там, где шансов уже практически нет...

1

«Как же все-таки вовремя мы свернули в Европу!» – подумала я, прочитав новость: «В России начинается 35-летний цикл холодных и долгих зим».

Со ссылкой на мнение академика РАН Владимира Мельникова в статье говорилось, что раннее наступление зимы в Сибири и на Урале свидетельствует о начале холодного климатического цикла, который может затянуться на 30–35 лет.

Но комментарии к статье не оставляли сомнений и повода для тревоги: это сугубо проблемы России, которой так и надо за нежелание дарить нам газ – пусть оставит его себе вместе со своим русским морозом.

А Украины эта ледяная стихия не коснется – потому что мы Европа, а до Европы Морозу не добраться – растает.

Да, у России осталось это архаическое оружие – Русская Зима, но оно такое старое и неповоротливое, что может использоваться разве что на ее северных окраинах, и то в качестве средства обороны. От немецкой или французской культуры.

Такого случая, чтобы Русская Зима нападала на европейцев самостоятельно, история не знает – запутается в своем ватнике, неповоротливая, да и наши американские друзья что-нибудь придумают – врешь, Мороз, не возьмешь!

Впрочем, мы и сами сможем себя защитить: сейчас внедряется инновационный проект нашего премьер-министра Яценюка – Стена, сквозь которую российский холод к нам уж точно не просочится.

Именно поэтому он предложил отключить газ Юго-Востоку – выбирая между фундаментальной украинской Стеной и изменчивым русским газом, мы выбрали инвестиции в свое фундаментальное будущее.

Так что если на Украину и пойдут русские ватники-морозы, то дальше украинской границы не продвинутся.

А мы, закончив возведение Стены, будем скакать и кричать замерзшим соседям: «В зимний холод всякий молод!»

На всякий случай мы, конечно, подписали договор о поставках российского газа, но это временно – уже в 2016 году мы будем покупать польский газ. Вы не знали, что в Польше есть газ? Вот когда мы его купим – узнаете.

2

Мои первые в жизни зимы были морозными и... теплыми. Хорошо помню скрип снега под своими первыми сапожками, искры снежинок в солнечных лучах и горящий румянец на щеках. Но еще лучше запомнились долгие зимние вечера с книжкой и куклами в теплой комнате, где всегда было уютно и светло.

Мои родители не знали слова «фэншуй», поэтому свеча для меня всегда была атрибутом церкви, а эксклюзивным производителем света для нас была «лампочка Ильича».

Все изменилось в 90-е, когда начались перебои со светом и теплом. Особенно страдал мой сиамский кот, холерический темперамент которого осенью резко сменялся депрессивной меланхолией. Гордое и самодостаточное южное создание сразу становилось ручным и давало закутать себя в одеяла и обложить грелками.

Когда вечером того дня, когда батареи все-таки включали, мы приходили домой – первое, что бросалось в глаза, был кот, распластавшийся между батареей и подоконником, а точнее, заполнивший собой все «межреберные» пространства батареи.

Сегодня такую картину не увидеть – не только потому, что кота давно нет на этом свете – греть батарею своим тельцем он бы точно не стал.

Как и его сестра – героиня рассказа Пелевина «Ника» – родившись по недоразумению в холодной и снежной чужой стране, он так и не приспособился к ее континентальному суровому климату и перебоям с поставками любимой океанической рыбы. И по иронии судьбы линял аккурат в зимний период, на лето же обрастая короткой, но очень густой шерстью с подпушкой.

И тогда он походил на подстриженного голубого песца – именно такой была моя первая в жизни взрослая шапка, которую мама купила мне в ГУМе.

С тех пор прошло много лет, я сменила десятки шапок, в том числе и песцовых, которым было свойственно желтеть, но та первая ничуть не изменилась и с успехом подходит мне даже под чернобурку.

Так что образ песца с детства у меня вызывает лишь положительные эмоции и ностальгические ассоциации – только недавно я прочитала о его коварстве и склонности к каннибализму.

Однако вернемся к людям.

3

Более всего с тех пор в Киеве изменились киевляне – точнее, Киев изменился под воздействием своих новых жителей, ставших его хозяевами.

Успев привыкнуть к новому ландшафту города в пронзительных желто-синих тонах, я начинаю понимать, насколько органично это буйство двух красок отображает внутренний мир новых киевлян.

Когда 10 лет назад все ходили перемотанные оранжевыми ленточками, я удивлялась: как взрослые люди могут добровольно рядиться в коверных?

Сегодня же изумляют лишь исключения из правил – как, например, пару дней назад, когда свернув в тихий переулок в центре города, я наткнулась на свежевыкрашенный в мой любимый фиолетовый цвет заборчик.

Сделав вид, что срочно пишу кому-то длинное смс, я остановилась около него и любовалась этим актом то ли эстетики, то ли непатриотизма. Наверное, со стороны это напоминало известную сцену из фильма «Семнадцать мгновений весны», т. к. на самом деле забор хотелось обнять, как родственную душу.

Души же кругом отнюдь не родственные – чего стоит, например, свежий коммент под новостью об очередном русском нашествии (кстати, не могу понять: если Россия действительно ввела к нам войска, то какого еще нападения мы ждем?): «Если встречу в пустыне умирающего от жажды русского, всю воду демонстративно вылью на песок».

Они вообще очень показательны, эти комменты: их авторы ни на секунду не допускают, что что-то нехорошее может случиться с ними самими, а не с «ватниками», «колорадами», да и просто с другими людьми.

Ни разу не прочитала я иную комбинацию вышеупомянутых слов, как, например: «Если буду в пустыне умирать от жажды, а мимо будет проходить русский с водой – не попрошу у него ни капли, пусть всю свою воду в песок выливает!».

Но, прочитав недавно комментарий читателя «Нью Йорк Таймс» 20-летней давности по поводу 50-летия окончания войны, я поняла, почему они так непогрешимы в этой своей спесивой свидомости: «Самые главные злодеи – это христиане, прятавшие у себя еврейских детей, выдававшие их за своих, а потом и усыновившие их, воспитавшие как собственных. Они хуже фашистов – они лишали этих детей их еврейской идентичности, они отнимали самое ценное, что есть у еврея».

Поэтому у меня нет на это собственных слов, и я снова прибегаю к помощи любимого писателя: «Не знаю ничего, кроме того, что они пришли непонятно откуда и превратили нас в зомби. Это происходило постепенно и не только через порнографию» («Любовь к трем цукербринам»).

И я не знаю, подкрадется ли как-нибудь к нам пушистый северный зверек и внесет ли разнообразие в наш перманентный желто-синий «день сурка» с его отсутствием будущего. Но об этом действительно не стоит волноваться: «В будущее, о котором вы говорите, надо еще суметь попасть. Быть может, вы попадете в такое будущее, где никакого Фурманова не будет. А может быть, вы попадете в такое будущее, где не будет вас» («Чапаев и Пустота»).