«Этот День Победы порохом пропах...». С детства не люблю этот праздник.
Я жила у прабабушки Н.М. и прадеда А.П. Люди они были строгие, старых нравов. Прожили всю жизнь, притираясь друг к другу. Я почти не помню, чтобы они хоть как-то высказали друг другу нежность. Всегда все строго, все по протоколу. Доставалось и мне.
Они были люди войны. Они её пережили, но стали её частью
Часто ругали, редко ласкали. «Новые игрушки? А в войну у детей вообще не было игрушек!» «Не ходи туда. И сюда не ходи». «Какие соседские дети? Не надо мне, дома сиди...» Вот и сидела как вепрь.
Но к такому уединению быстро привыкаешь, а вот 9 мая все смазывало. Приходили гости, Н.М. с самого утра что-то кашеварила, периодически гоняя меня полотенцем, когда я совершала вражескую вылазку за кусочком чего-нибудь. А.П. пил. Теперь, вспоминая те дни, я могу уверенно сказать – он много пил. Может, хотел забыть пережитое?
А.П. прошёл всю войну. С первого до последнего дня. И награды у него были. Но о войне он ничего не рассказывал. Только 9 мая, когда приходили гости и начиналось застолье, после пятой так сказать, речь заходила о 40-х. А.П. слушал размышления гостей, многие из которых были детьми войны, и лишь пил.
Как я не любила этот праздник! Мало того что меня по старинке выводили на обзор гостей: то стишок им расскажи, то ножкой отмочи какое-нибудь лихое па, так ещё А.П. выпивал с лихвой. Я не любила, когда от него пахло смесью алкоголя и табака. Это всегда предвещало что-то плохое.
А.П. был молчалив. Я не помню дня, чтобы он был беспечно весел или ласков. Бывало иногда, он приходил с работы, снимал в прихожей пальто, а я неслась к нему из комнаты – как чувствовала, что он в духе. Он улыбался и давал мне какую-то денюжку. «Копи... Вырастешь и купишь себе платье», – говорил он. Накопишь тут, как же...
#{image=1010082}Через 10 мин деньги изымались Н.М. «на чёрной день». «Чёрной день» не наступал, но он витал в сознании Н.М. Каждый день меня закармливали, как порося перед забоем. Отказаться было сродни преступлению.
«В войну люди голодали! Ешь!» – чеканила Н.М. В результате к первому классу я по весу могла тягаться с физруком. Эхо войны, витавшее в головах, превратило меня в ходячую рекламу «Биг Мака». Впрочем, до школьных лет это меня не сильно волновало. Дружить с кем-либо мне все равно не давали.
А.П. курил «Союз Аполлон», иногда «Ротманс интернешнл». Курил много. В основном на лестничной площадке, выходя туда в тапочках, брюках и рубашке. Я выбегала за ним. И если Н.М. не видела, он разрешал постоять с ним. С детства мне нравилось смотреть, как курят. Теперь курю сама.
Как-то ночью я проснулась от испуга. Я спала ещё в кроватке с перегородками, видимо, была совсем маленькая. В темноте надо мной горел оранжевый огонёк. А.П. склонился надо мной. От него пахло табаком и алкоголем.
– Спи... – прошипел он. – А то придут фашисты и убьют тебя. Знаешь, как они убивали таких вот девочек? – Он схватил меня за руку и сильно сдавил. – Я покажу тебе, как...
Включился свет. В комнате появилась Н.М.
– А ну, иди сюда! – отчеканила она, оттаскивая его на кухню. – А ты спи! – рявкнула она и выключила свет.
В темноте я размышляла о фашистах. Теперь я знала, что делать, если они придут ночью за мной. Из кухни пробивалась полоска света. Н.М. что-то чеканила ледяным тоном. А.П. молчал. Больше я не ложилась спать одна. Я стырила с кухни нож. Проделала им дырку в мягкой игрушке, спрятала его туда, а игрушку брала с собой. Я ждала фашистов. Как-то ночью мне показалось, что кто-то идёт к моей постели. Я замерла. Игрушка была рядом, и я полезла за её содержимым. Кто-то склонился надо мной.
Подпрыгнув, я стала в темноту тыкать ножом, но, видимо, рукояткой вперёд.
– Ах ты паразитка! – включился свет. Н.М. свирепо смотрела на меня. – Это что? Мой нож? Ну-ка дай сюда! Где ты его взяла? Где? Я спрашиваю!
– Я фашистов жду... – буркнула я и покосилась в сторону А.П. Он улыбнулся.
А.П. тяжело жилось с Н.М. Они толком и не разговаривали. Так, перекидывались отдельными фразами.
Отдушиной был парк у дома. А.П. любил туда ходить и брал меня с собой. Сначала мы шли в тир, и он учил меня стрелять. Помогал держать винтовку, наводил прицел и приговаривал:
– Вон, вон они... Гады. Стреляй! Своим пальцем он накрывал мой и вместе мы стреляли. Потом была карусель. А после мы шли к деревянным столам, где сидели мужики, половина из которых были фронтовики и рубились кто в карты, кто в домино.
А.П. выпивал. И шла игра. Вечером нам доставалось. А.П. за то, что пьян и пришёл поздно, мне – просто за компанию. Н.М. окидывала нас строгим взглядом и накрывала ужин. Я любила проводить время с А.П. От него мне не доставалось, как от Н.М.
У него был подвал. Бог его знает, как он его заполучил, но заполучил. Однажды я навязалась с ним. Там было темно, пахло землёй и картофелем. А.П. часто туда ходил. Я с ужасом смотрела по сторонам. А.П. смотрел на меня, не двигаясь. Вдруг он подлетел ко мне и схватил за руку:
– Ты плохо себя ведёшь! – от него пахло алкоголем и табаком. – Очень плохо. Где твой ножик?
Я бессмысленно смотрела на него.
Мне захотелось убежать, но он так сильно держал меня, что вырываться было бесполезно. Он что-то ещё пробормотал и отпустил. Я рванула с места в сторону выхода. Но никак не могла его найти. Я металась по коридору, где пахло землёй и картофелем. А.П. кричал вслед:– Где твой ножик? Где?
Н.М. умерла в 1995 году. А.П. – в 1998-м. Мне не хватит и года, чтобы для самой себя уложить все, что было, пока я жила с ними... Четыре года. Когда их не стало, я училась в школе. Я почти не плакала. А затем мне и вовсе стало казаться, что их не было.
Они были люди войны. Они её пережили, но стали её частью, до конца своих дней сея вокруг себя хаос.
Обдумывая теперь свои воспоминания, я прихожу к выводу: это были совсем другие люди. Совсем не похожие на нас. Они сломали себя, чтобы выжить, а вот восстановиться не вышло. Наверное, героям нет места в плоскости мира.
Та война и теперь жива в нашем сознании. Я думаю о ней всякий раз, когда закуриваю (я держу сигарету «Ротманс интернешнл» так же, как и А.П.) или когда вижу тир. Я надеюсь, что когда-нибудь эта цепь прервётся.
