Жизнь после литературы

@ facebook.com/tatiana.shabaeva

17 марта 2016, 10:20 Мнение

Жизнь после литературы

Я более не верю в воспитательную или объединяющую функцию русской классической литературы. И я именно потому не верю, что имела возможность наблюдать учителей-словесников в их натуральном противостоянии.

Татьяна Шабаева Татьяна Шабаева

журналист, переводчик

Когда мне было четырнадцать лет, я знала, как надо преподавать литературу в школе. Свободная беседа, думала я. Нужна свободная беседа о книжках, где учитель только направляет ее течение. Слова «модератор» я тогда не знала, а то бы решила, что учитель – это просто модератор.

Литература и в самом деле лишилась духовного значения, на которое уповает патриарх

Прошли годы, и я узнала, что многие светлые головы современной педагогики не ушли дальше четырнадцатилетней меня. Что в столицах существуют целые кандидаты наук, которые доказывают ровно это: главное – заинтересовать книжками, побудить о них говорить, а что учащийся в них вычитает – это его дело. Лично его, ничье более – свобода интерпретаций.

И еще я узнала, как неизмеримо много в этой беседе зависит от учителя. От того самого «просто модератора».

Я знаю, что есть учителя – например, Лев Соломонович Айзерман, с которым имею честь быть знакомой, – которые и в свободной беседе силой своей личности могут задать такую высокую планку, до которой тянуться и тянуться. Но Айзерман никогда не говорил, что читать должно быть легко и приятно, а если нелегко и неприятно, то можно не читать.

И никогда не указывал, что всякое произведение можно толковать как угодно. Планку он ставил, исходя из внутреннего канона бескомпромиссности и высокой порядочности. А если этого нет?

Тогда есть все, что бывает обычно.

Литература как хребет нации умерла, потому что мы не видели смысла в том, чтобы иметь хребет (фото:Владимир Песня/РИА Новости)

Литература как хребет нации умерла, потому что мы не видели смысла в том, чтобы иметь хребет (фото: Владимир Песня/РИА «Новости»)

Когда патриарх Кирилл учреждает Общество русской словесности и публика разделяется на тех, кто рад, что там не предполагается никакой идеологии, и тех, кто бдительным оком следит, как бы туда не прокрались мельчайшие частицы идеологии, – я думаю о том, что все это не имеет смысла. Зачем вообще нужно ОРС? Чтобы разговаривать на обещанной «нейтральной площадке»?

Ну вот – уж начали разговаривать: полу-утка о том, что некий протоиерей хочет «исключить из школьной программы» три рассказа, мусолилась куда более увлеченно, чем вся большая новость о создании ОРС.

Те самые словесники, которые бестрепетно рассуждают о том, что пора бы исключить из школьной программы «Войну и мир» – «все равно никто не читает», ввиду малой возможности, что какой-то «мракобес» посягнет на краешек их вотчины, – пришли в сильнейшее возбуждение.

И тут я вынуждена сделать признание, которое дается очень нелегко. Я более не верю в воспитательную или объединяющую функцию русской классической литературы. И я именно потому не верю, что имела возможность наблюдать учителей-словесников в их натуральном противостоянии: на общих собраниях, где были представлены лагеря «прогрессоров» (с опорой на ВШЭ) и «консерваторов» (с опорой на АССУЛ). Приходится сказать, что такой самолюбивой глухоты, такого дешевого ерничанья и такого неуважения к ближнему своему я не наблюдала никогда.

А ведь они-то читали «Войну и мир». Они Достоевского прочли и небось «Евгения Онегина» могут цитировать главами. Но само по себе это ничему не помогает. Не в том дело, что дети не читают русскую классику. А в том, что нынче непонятно, зачем ее читать.

Мы как-то трогательно полюбили соцопросы. Вот и доцент департамента интегрированных коммуникаций НИУ ВШЭ Любовь Борусяк провела большой опрос среди российских старшеклассников, чтобы узнать их отношение к школьной программе, выяснить, что и как они читают, – а значит (следите за руками), и будут читать.

Подростку, находящемуся в самом центре педагогического раздрая и сознательного слома традиции, предлагается самому построить себе программу. Что-то внести, что-то выкинуть. Подросток – это ведь не мракобес в рясе, это свободная личность, он может принять такое решение на том простом основании, что ему приятно и интересно.

Классика, по мысли ВШЭ, десакрализуется, но поскольку свято место пусто не бывает, что-то, наоборот, сакрализуется – вот хотя бы соцопрос, мнение четырнадцатилетних, пусть оно сумбурно, и даже в исследованиях Борусяк при более подробном ознакомлении можно найти иллюстрацию для абсолютно любой точки зрения.

Но литература и в самом деле лишилась духовного значения, на которое уповает патриарх: как уже сказано выше, можно быть читателем классики и притом конформистом, шулером, себялюбцем и лицемером – это обычное дело. Можно даже не научиться понимать читаемые тексты – да и зачем учиться их понимать, если свобода интерпретаций?

В таких местах у не любящего много букв читателя обычно лопается терпение, и он восклицает: «Эй, автор! Ты не темни, чего сказать-то хотел? Литературу запретить?!» Специально для таких пытливых умов сформулирую свою позицию прямо.

Я очень хочу, чтобы мы наконец перестали бегать от слова «идеология» и притворяться, что запрет на идеологию идеологией не является. Я мечтаю, чтобы преподавание литературы в школе было подчинено не поиску удовольствия и лучшего соответствия уровню развития четырнадцатилетних, а важнейшей идеологической задаче, какую могу представить: созиданию русской гражданской нации.

С этой целью я действительно перетряхнула бы школьный канон, значительно усилив в нем позиции Лескова и Салтыкова-Щедрина, Добролюбова заменила бы Розановым, к чему-то подошла бы иначе. Например, в «Войне и мире» с этой точки зрения очень важна линия Денисова, которому пришлось пойти на должностное нарушение, чтобы его солдаты не умерли с голоду...

Но если бы даже каким-то великим чудом мне дали выполнить желаемое – это был бы лишь малый краешек необходимой огромной работы: у нас нынче попросту нет сколько-нибудь много учителей-словесников, готовых и способных к созиданию русской гражданской нации. В большинстве они даже не знают, что это такое, у них нет иных ориентиров, кроме «свободы индивидуальности» (а она всяко-разная) или «указания свыше» (а его, четкого, не дают).

В связи с созданием ОРС говорят, что хорошо бы словесникам теперь повлиять хоть на вопросы «технические» – количество часов на преподавание русского языка и литературы. Но ведь в ряде республик с «титульной» нерусской национальностью количество часов на русский и литературу всерьез урезано уже много лет!

Разве это заботило столичную педагогическую общественность, имеющую доступ к федеральным средствам массовой информации? Ни в коей мере. Она не думала о колоссальном государствообразующем, ассимилирующем значении русского языка и литературы, которое особенно важно именно в таких провинциях, – она думала только о том, чтобы «не разжигать».

В блогах прогрессивных московских словесников не бывает сочувствия к положению русских Донбасса и национальных республик РФ – зато сочувствие к Надежде Савченко встречается регулярно. Увы, прилежное чтение русской классики само по себе не рождает чувства общности.

К большому сожалению, я не вижу возможности осуществления того, что представляется мне весьма желательным, даже совершенно необходимым. И тогда, выбирая наиболее безобидное из вероятного, я признаю, что классику надо десакрализовать и сразу вслед за тем указать, что учителя-словесники не имеют никакого особенного отношения к культуре. Они – просто модераторы. Нормальная деятельность, как психология или риторика, но без апелляции к высокому.

Даже на этом уровне, учитывая, что словесники преподают не только литературу, но и русский язык, они могли бы сделать нечто общественно полезное. Озаботиться чистотой русского языка, восстановлением механизмов перевода – элементарно транслитерацией озаботиться!

Замечали ли вы, что мы уже совершенно спокойно пропускаем вкрапления латиницы в текстах? Доходит до чудовищного анекдота: когда писательница Майя Кучерская открыла школу сочинительского мастерства, она назвала ее... Creative Writing School, объяснив это тем, что русского эквивалента не подберешь, дело-то новое!

Казалось бы, тут не нужно идеологии. Просто ответственность: мы не будем заимствовать слепо – мы это хотя бы освоим, хотя бы проконтролируем процесс. Но этого не будет.

Дело в том, что если вы не знаете, что значит «свое», вы не сможете сделать что-то своим. Если у вас нет причины – ни внешней, ни внутренней – себя утруждать, вы не будете себя утруждать и назовете это свободой. Литература как хребет нации умерла, потому что мы не видели смысла в том, чтобы иметь хребет.

Вы согласны с автором?

698 голосов
66 голосов

..............