Казалось бы, и ежу, и бомжу понятно, что от перемены мест слагаемых (граблей) и наступающих на них (экспериментаторов) результат упорно не меняется. Как пишут школьники в сочинении на тему «Мещанство в рассказе Чехова «Ионыч»: «А дочь их играла на пианино двумя руками, ударяя все время по одному месту».
Когда возможность посопротивляться соответствовала реальному риску, об этих людях никто не слышал как о сопротивленцах
Грабли, конечно, бьют по другому месту, но тоже с силой искреннего убеждения в своей правоте. Хоть многим, в принципе, без разницы – что в лоб, что по лбу.
В душных коридорах местно-тусовочных мероприятий меня нежно, но твердо берут за локоток, тянут в уголок, делают большие глаза и шепчут, губки дудочкой:
– Вы что, не видите, что творится?!
– Где творится?
– Как где! В России! Опять душат интеллигенцию! Мозг нации! Самые ясные умы, самые творческие перья! Пока не поздно, подпишите петицию, иначе никогда не отмоетесь и сгорите со стыда!
– А о чем петиция?
– Говорю же, мозг нации протестует, его душат, а он творит!
– А списки задушенных у вас есть? Хоть знать, кого спасать, если уж непонятно, как и от чего...
– Какие списки! Все списки в пен-центре... или в пен-клубе... Одним словом, у тех, кто «конгресс мозга нации». Вы посмотрите, какие люди! А их за горло, дышать и работать не дают. Скоро за рубеж не станут выпускать!
– Но, позвольте, они же вроде и дышат, и пишут, и ездят туда-сюда, кто им мешает-то?
– У них совесть болит! За страну. Они единственные понимают, что делается, и еще пытаются предотвратить непоправимое: ведь всех опять хотят смести в один совок!
– А кто будет сметать?
– Все остальные, кто не с ними.
– Где же они возьмут совок? Разве вы не знаете, что в одни и те же воды нельзя войти дважды...
– Вы подпишите! Петиция мировому сообществу. Одним словом, вы с мозгом нации или нет?
Пожалуй, что я без мозга, но одним словом тут никак не подпишешь. Я в нескольких постараюсь объяснить.
Вот так. Я давно уже убедилась, что есть такая категория людей, которым для творческого пыла необходимо внешнее сопротивление. Причем сопротивляться должны они сами, изо всех сил и по принципу петушиных наскоков, грудкой вперед, пружинисто пританцовывая, как мальчишки в детстве: «Ну дай, дай, попробуй!»
Удобнее всего сопротивляться застойному или кровавому режиму. Застойному эти люди (по возрасту) имели возможность посопротивляться, еще когда могли бы действительно пожать заслуженные плоды своего героизма: когда еще высылали из страны или распихивали по палатам номер шесть.
А какие россыпи мотивов для сопротивления были тогда! Там вам и цензура, и амбразура всесильного КГБ, и зажимание талантов, и остракизм «ненадежных», и еще целая вязкая масса побочных удовольствий и издержек неуемного тоталитаризма.
Но почему-то именно тогда, когда возможность посопротивляться соответствовала реальному риску и была чревата значительными потерями, именно об этих людях никто не слышал как о сопротивленцах.
Чаще всего они получали хорошие характеристики с места учебы и работы и были активными членами комсомола. На ура проходили в аспирантуру, получая твердые пятерки по истории КПСС.
Одинаково успешно защищали кандидатские диссертации и свой ломоть докторской в личном бутерброде. Водили экзотические знакомства с запрещенными знаменитостями всех фронтов, от священников до опальных литераторов, чтобы было чем скрасить славную биографию, но особенно не светились, чтобы не потерять завоевания персонального социализма.
А заблестели они вдруг именно в период полураспада, когда напряжение в цепях и оковах резко упало и уже не колючую проволоку стало возможным разводить в стороны голыми руками. Почему-то именно тогда они и полезли из норы, помахивая воспоминаниями о собственном героическом прошлом, как единым билетом в переполненном «зайцами» автобусе.
Именно тогда, до тех пор тайные «сопротивленцы» вкусили всю полноту понятия «престиж»: когда реальные опасности позади, в настоящем – полный почет, в будущем – немеркнущая слава прошлого, и все вместе – с весьма незначительными затратами.
Именно тогда многие осознали: ничто так не красит самопровозглашенного интеллектуала и самоубежденного интеллигента, как патина диссидентства. Разумного, необходимого диссидентства.
Риск только один: если постепенно иссякают и мутируют причины изначального недовольства, снижается общий накал страстей, одними талантами мостить новую репутацию не получается, а аванс старой давно проели – тогда потихоньку тускнеет целая личность.
И очень скоро находится не примкнувший к почитателям еретик, шлепающий эту личность цитатой прямо по портрету: «Посмотрите-ка на себя в зеркало. Ведь вы себя даже разглядеть не сумеете, такой вы тускляк!»
Очень немногие добровольно отступают в тень и доживают на остатках славы; легко прощаются со старыми подвигами и статусом более не актуального героя, но продолжают творить – создавать весомое и достойное.
Подавляющее же большинство тускнеющих личностей остервенело бросается к тлеющим останкам прежних несуразностей и обид, изо всех сил пытаясь во что бы то ни стало раздуть из старого пепелища новое диссидентство.
И вот здесь на выручку приходит «кровавый режим», к которому не моргнув глазом лепят весь предшествующий ассортимент претензий. Мат в эфире урезают – цензурища! Законы о митингах – амбразурища! Гей-парады не приветствуют – остракизьм! А какие таланты зажимают: скоро поотключают целые телеканалы, где талантов – через край!
Ну и пара-тройка более мелких пакостей, безоговорочно подтверждающих возвращение совка: патриотизм там всякий, скрепы, уважение, вера, мораль, руки мойте, старшим не хамите – одним словом, идеология! Весь цивилизованный мир давно освободился, а мы опять в совках!
Многие из них искренне верят в реальность оглашаемой ими катастрофы, но как-то ограничиваются «няшными» маршиками собственного мирка и «плачем ярославен» в соцсетях. У самых яростно убежденных ненависть, разнузданная и оголтелая, успела выжечь дотла последние способности к адекватному восприятию действительности и людей, имеющих отличное от них мнение.
Они не раздумывая бросаются защищать любую несуразицу, пошлость и даже откровенную похабщину, от бездарных танцовщиц с амвона до бородатых певунов в платьях с блестками – лишь бы «с нами, а не против нас».
Совка уж нет, партком далече, а тускнеющие личности, не читавшие «Журнала писателя» Достоевского, сами того не зная, реабилитируют его как провидца. Кипит их разум возмущенный и взбулькивает бессмысленным презрением: «Совок, совок!» – «Бобок, бобок!» (это цитата, забейте в «Гугл», он расскажет).
В общем, играют на пианино «двумя руками, ударяя все время по одному месту». И с абсолютной уверенностью в собственной непогрешимости лично взбираются на броневик и в воздух кепочки бросают: «Мы – самопровозглашенная интеллигенция. Страна не будет нормальной до тех пор, пока власть не начнет к нам прислушиваться» (это цитата, забейте в «Гугл», он пояснит).
Может, они, конечно, и мозг. Как знать, как знать... Этот спорный атрибут человеческой деятельности вообще у всех по-разному располагается. И распоряжаются им все по-разному.
А может, они нечто иное – блуждающая почка, например, или совсем, совсем другое место, через которое тоже можно и думать, и творить. Симптомы, в общем, самые богатые: им «душно», «тошно», «страшно», «скушно»... Хочется борьбы и свежих круассанов.
Главное, соответствовать заявленному: назвался мозгом – полезай на броневик, огласи концепцию собственной совести, требуй сопротивления, рви рубашонку, ложись на пустующую амбразуру и взывай к мировой общественности.
Одним словом, петицию о спасении ихних душ я покамест не подпишу. У меня такое впечатление, что и дышат, и пишут они куда как свободнее, чем признают. Всем остальным обещают новые грабли со старыми гвоздями. Потому что настоящему диссиденту полагается всегда немножко слыть пророком. И немножко шить...
А время – опытный патологоанатом, непременно разберется и покажет, у кого чего болело и в каком конкретно месте. Очень занимательная анатомия сердец, мозгов и личных амбиций может обнаружиться.
