Малые голландцы

В этом респектабельном поселке раз в два года, но всегда в июне, когда уже тепло, проводится на свежем воздухе ярмарка художеств Art-Laren. Галеристы Голландии привозят картины и скульптуры, которые не стыдно показать просвещенным ценителям, настроенным умножать коллекции, а не прогуливаться из любопытства. Традиция такая.

Еще говорят, страдать необходимо, мучиться. Все это чушь. Единственное, что необходимо, – это работать каждый день

Чинно все. У небольшого озера лебедь крылья раскинул, но не настоящий лебедь, а артефакт. А как настоящий прямо. Только красивый больно и не белый, а цвета слоновой кости. С черным-пречерным клювом. Джазовый оркестр играет для публики, настроение создает.

И очень много произведений искусства сосредоточено в парусиновых палатках, которым тоже несть числа. Посетители воодушевлены и доброжелательны, смотрят радостно. В воздухе как бы зависло и стабильно присутствует состояние любви – к жизни, друг к другу, к искусству.

Даже тот, кто к искусству в принципе равнодушен, ощутит в Ларене прилив восторга и умиления – множество по-настоящему сильных работ представлено. Берущих за живое. Оригинальных по мысли и исполнению. Красочных и понятных глазу. Не повторяющих основные модные тенденции, что на сегодняшний день кажется почти невозможным.

А ведь представлены только голландские художники, ныне живущие и часто без громких имен. Но contemporary art выглядит непривычно очеловеченным и теплым.

Такая вот голландская традиция, насчитывающая много веков. Мощный эффект последовательной маргинальности. Главное направление вектора – вглубь.

Походила я по выставке взад-вперед, наудивлялась и насмотрелась, отошла кофе выпить в спокойной обстановке. Но стоило дух перевести, как тут же всплыла в памяти одна из картин.

То ли незаконченный женский портрет, то ли впечатления реставратора, снимающего налет веков со стены храма – слой за слоем. И проступившие черты невозможно забыть, невозможно из сознания вытравить. Решила к той картине снова вернуться, да только боялась, что не успею, продана уже. Накрепко впечатывается в память, и наверняка не только в мою.

Галерист Нол де Грот ну совсем не удивился: «Картина пока здесь, но до закрытия только, а это значит, еще час повисит. Продана еще утром. И другие пять работ Эдо Каая проданы. Художник очень востребован, а ведь только с осени работает всерьез. До этого ресторан держал. Деньги зарабатывал. Писал, конечно. Но для удовольствия только. А в последний день работы ресторана выставил и продал все работы. В один день ушли. А он ушел в художники full-time. Я-то его давно знал, уговаривал выставляться в галерее, мы же люди серьезные. Так вот с осени вместе и работаем. Он пишет, мы продаем. Эдо человек некоммерческий. Целыми днями в мастерской, его больше ничего и не интересует…»

А меня все-таки интересовало увидеть автора картины, которая втравилась в память – не сотрешь. Нол де Грот пообещал посодействовать. А я пообещала указать координаты галереи, если интервью состоится. На том и распрощались.

Эдо Каай оказался красивым и тридцатисемилетним, ладным и высоким просто парнем. На вид. Очень прост в общении. Прямо как телезвезда, играющая простоту в общении. Но Эдо Каай прост не вследствие приобретенных в профессии навыков. Он естественен. Что редко встречается. Живет в доме с женой и семилетней дочкой, садом и двумя мастерскими-студиями. Откуда предпочитает не выходить без надобности.

На эту тему
• Порнорентген
• Амазонки авангарда проданы
• Не стирай меня!
• Молдавия вернет России репродукции
• Бикфордов мир

– Если бы не интервью, я бы и сегодня не покинул территорию. У меня там есть все, что мне надо. Я пишу каждый день без выходных, и дело не в том, что «надо» или вдохновение случилось.

Я с осени осознал, что могу, – и нет проблем с вдохновением. Всю жизнь сомневался, метался. Вдруг перестал. Точно знаю, что делать и куда идти. Кстати, меня очень заинтересовало, что в Москве обо мне могут узнать. Мечтаю там выставиться.

Хочу в Париже большую выставку и в Москве. Думаю, получится.

– Вы мечтаете, чтобы о вас узнал мир?
– Понятное дело, это неплохо будет. Да, я хочу, чтобы меня признали. И славы хочу. Но я ничего для этого специально не делаю. Или будет, или не будет, не так уж важно. Вообще, все мелко, несущественно и неважно. Кроме того, что на холсте.

Видите, я одет просто – джинсы, майка. Пострижен обычно, без претензий. Нет браслетов, цепочек и татуировок, всяких там уловок модных парней. Обычно все. Любимая жена.

Она англичанка, мы познакомились, когда я на судах работал. Круизные суда плавали, и я с ними, работал несколько лет. В конце концов встретил там жену и сошел на берег. Дочке семь лет. Воспитывается без всяких предубеждений. Сама выберет, чем заниматься в жизни. Правил-то нет.

Мы только голландским и английским сызмала занимаемся, это точно пригодится, а в остальном пусть делает что хочет. И нет у меня никаких претензий на странности, сумасшествие. Говорят, это необходимо творческому человеку.

Еще говорят, страдать необходимо, мучиться. Все это чушь. Единственное, что необходимо, – это работать каждый день.

Героиня не имеет прототипа, это некий обобщенный образ, выразительный прием (фото: Светлана Храмова)

– Ваши образы романтичны, чисты, но в то же время трагичны. Все просто, но достигнута и приковывает внимание предельная напряженность внутреннего состояния. А ведь только цвет и образ, образ и цвет. Ощущение, что приоткрывается завеса таинственного, но тайна остается как главный мотив. Это осознанный прием?
– Раньше я писал чистую абстракцию. Потом понял, что это не то, что мне нужно. Я добавил эмоцию. А как?

Лучше всего работает женское лицо. Даже не лицо – состояние почти абстрактного, неперсонифицированного персонажа. Если приглядеться – то это ведь не конкретная женщина, я сознательно ухожу от портрета.

Героиня не имеет прототипа, это некий обобщенный образ, выразительный прием, и только. Никакой тайны. Все просто.

Я придумываю и делаю фон вначале. Несколько слоев акриловых красок. Потом фоном диктуются некие черты, работающие на подсознание, воображение, дающие возможность додумывать.

Фантазия воспринимающего работает навстречу. Мне так говорили, во всяком случае, – тут Эдо иронически усмехается, но без насмешки. Тихо усмехается, по-доброму. Но чувство возникает, что это не очень важно, что там происходит с фантазией воспринимающих. Ему так говорили. – Потом несколько слоев масляных красок. И это самое большое разочарование – масляные краски в завершение. Они долго сохнут, эти краски.

И даже если я хочу что-то изменить немедленно, я должен ждать. Пока жду – придумывается новая работа на тему того, что хочется изменить прямо сейчас. И так без конца.

Не могу сказать, что религиозен. Но я творю собственную реальность и каждодневная работа заменяет мне и утреннюю молитву, и любые ритуалы. Мой храм, моя гармония, моя вселенная. Снова и снова должен создавать заново то, что есть мой мир. Каждый день.

Иначе я его теряю, перестаю видеть и понимать, где нахожусь. Никто ведь не живет в реальном мире, мы вольно или невольно приспосабливаем то, что вокруг. Вынуждены приспосабливать, находить понятные объяснения, иначе с ума сойдем. Видим и воспринимаем одни и те же вещи по-разному. И каждый может создать свою гармонию.

Мой мир реальней, чем тот, что вижу вокруг. Он такой, каким я хочу его видеть.

– Изобразительное искусство в Голландии представлено мощно. Множество имен, яркие персоналии. Не в литературе, не в балете, не в кино. Только в том, что связано с рукотворным созданием образа, Голландия традиционно выделяется. Маленькая страна, когда-то давшая миру великие имена. Маленькая страна, и по-прежнему – особость взгляда, концентрация энергетического заряда. Маленькая страна, повторюсь, а Мекка этакая для живописцев, как объяснить?
– А просто повезло нам когда-то. А теперь уже по традиции. И потом вследствие того, что повезло, дети погружаются с малолетства в особую атмосферу.

В школе рассказывают много. Не все, конечно, но дети чаще тянутся к карандашу и кисти. Цеховая преемственность. А планка высокая – оттого интересно работают, плохо работать стыдно. Мне так кажется. Никакой загадки не вижу в этом.

Я помню, как сидел часами в Rijksmuseum перед картинами Рембрандта и пытался понять: почему? Не в смысле – почему велик, а почему этот мазок идет по диагонали, а не прямо? Почему композиция сделана так, а не иначе? Что он делал со светом, опять же. Это неимоверно!

Живопись же – свет и тени, свет и тени, все об этом, это правда. Рембрандт постиг. Нет, постигал шаг за шагом – постичь невозможно. Вот и получается, что погружаешься в совершенно немыслимую систему координат. Я месяцами сидел, спать не мог, все хотел понять.

Мой дед, Корнелис Каай, – голландский художник, писал наивные такие, чистые работы, многому меня научил. И мощный голландский художник Карел Виллинк, он в 1900 году родился, в 1983 году умер – в одно время с дедом жил. Он тоже учитель для меня.

Я люблю его, выдающийся мастер, а на работы смотрю и анализирую, невольно уже. И думаю: прекрасно задумано! Но только полкартины лишние. Остановиться он должен был раньше. Слишком много деталей. Слишком много.

Мне кажется, работа должна быть легкая, чистая. Цвет и образ. Цвет, образ, эмоциональное состояние. То, что вы называете тайной. Тайны никакой нет.

– Ван Гог тоже любил приходить в Rijksmuseum. Часами сидел перед картиной Рембрандта The Jewish Bride. Брал с собой немного хлеба, четырнадцать дней сидел и смотрел.
– Факт интересный, но Ван Гог, между прочим, пусть простят меня соотечественники, – самый переоцененный художник всех времен! Мое личное мнение.

Его ранние работы, попытки писать классические сюжеты – просто смешны. То есть с мастерством художника проблемы изначально. У Пикассо ранние пробы в классике – уже сильно, имел право выбора, он мог все.

А Ван Гог мог только тот революционный стиль варьировать, который в то время стал формироваться. Добавил что-то – это опять-таки, отметьте, моя личная точка зрения – и спекулировал на уходе от чистого ремесла. Цветы неплохо писал, да. Красиво.

Мой сосед тоже так может цветы писать. Для личного удовольствия.

– Замечательный русский поэт Александр Блок написал уже ставшие хрестоматийными строки: «Сотри случайные черты – и ты увидишь: мир прекрасен!». Правильно сказать, что имитация наслоений на полотнах, через которые вы будто продираетесь к прекрасному облику, – про это?
– Образ и цвет. Легкость и ненавязчивость. Лаконичность. Без претензий. Мир и так прекрасен, вместе со случайными чертами. Я вижу загадочный облик постоянно, прямо перед собой.

Мелькает, как бабочка, которую невозможно поймать, определить – да и не надо. Летопись одного мгновения. Так, пожалуй. Мне нравится жить каждый день.

Мне нравится работать каждый день. Пытаться уловить настроение текущего момента. И запечатлеть. Потом все меняется. Снова уловить. И снова запечатлеть. Вот так, пожалуй, можно определить. А надо ли?