Бикфордов мир

Хотя мир, образно сформулированный Ситом, предстает опутанным до невероятия, запутавшимся в проводах и кабелях телекоммуникаций, безвыходно манипулируемым. Включая людей и птиц.

Путь к легальности тернист. Сейчас тот мальчишеский имидж неуместен, я хочу, чтобы меня воспринимали серьезно

Да что там люди и птицы – даже деревья и фонарные столбы выглядят марионетками в театре неумолимо разветвляющегося и всепоглощающего прогресса.

Спрутовыми щупальцами проводов опутан и ландшафт, и детали ландшафта. Всё перепутано и взаимосвязано, местность пересечена, интерактивность обсуждению не подлежит.

Черно-белая реальность, графически ужесточенная художником. Будто крик: «Приехали!» Технически усовершенствовались. Последняя станция: «Все на выход». Если, конечно, этот самый выход еще хотя бы теоретически существует.

Молодой художник приехал на интервью, как и принято в Амстердаме, на велосипеде. Обычный парень, ему тридцать один, выглядит лет на пять моложе.

Худощавый и вроде даже неприметный. Но глаза въедливые, взгляд буравящий, проникающий. Говорит легко, без напряжения,и почему-то ощущение, что похож на математика. Такого, который стремится решить теоремы, оставшиеся в наследство человечеству со знаком вопроса.

Впрочем, возможно, это следствие длительного сидения за компьютером – в течение последних лет Сит работал для международного рекламного агентства, назвать которое отказался.

– Ты знаменит в Амстердаме, как автор многочисленных граффити, как модный парень, работы которого можно видеть в ночных клубах…
– Стоп, стоп – хочу сразу внести поправочку: «Можно было видеть еще недавно». Так будет правильно, и, по сути, это прекрасная школа. Вначале в городе тренировался, на стенах зданий. Период росписей.

Потом клубы начались, где собирались и любители весело проводить время, и художники из разных стран, мы обменивались информацией. Меня стали узнавать. Графику, я имею в виду. Я же не в кинозвезды собираюсь. Отличная возможность показать то, что я делаю, видеть живую реакцию.

Я получал оформительские заказы для праздников и мероприятий, делал флаеры, в клубах демонстрировались постеры, графические листы, а имя себе придумал – Freaking Sitney.

– Имя нацеленно шокирующее, не находишь?
– Соответствующее месту и действию, кстати. Нормальное имя для граффити-художника, рисующего скетчи на стенах, выполняющего небольшие панно для трамваев и автобусов.

Путь к легальности тернист. Сейчас тот мальчишеский имидж неуместен, я хочу, чтобы меня воспринимали серьезно. Называюсь коротко Sit.

– Теперь шокировать должны сами работы?
– Шокировать? Может быть. Хорошо, если то, что я делаю, шокирует. Но я формулирую задачу как разбудить, заставить задуматься. Почувствовал, что сыт по горло выполнением digital заказов.

Я долго промышленным дизайном занимался. В том числе. Полтора года назад забросил компьютерную графику и заказы, начал развиваться как художник. Это моя первая выставка. Очень хотел, чтобы она имела успех.

– Ты доволен экспозицией?
– Я волновался, воспримут ли серьезно. Общее мнение, что в Амстердаме работы не продаются, народ экономный, придут просто присмотреться. За пять дней пятнадцать работ проданы! Конечно, опыт организаторов помог. Но главное – они поверили в меня и считают, что я стану звездой.

На эту тему
• Дмитрий Врубель: «Сердцебиение – часть технологии…»
• Алексей Каллима: «Огонь внутри меня….»
• Анатолий Осмоловский: «Задача искусства – вызывать катарсис»
• Гаго Рушанян: «Эротика – пограничная зона...»
• Борис Орлов: «Я – суверенная часть империи…»

– Как Энди Уорхолл, например?
– У меня нет авторитетов среди общепризнанных знаменитостей. В смысле, я не могу сказать, что кто-то из них оказал влияние. Но Уорхолл…

Да, это прекрасный пример. Магическая сила интриги. Он вышел за рамки, имя гарантировало причастность к современному искусству.

Энди уловил пульс времени, стал выразителем идей. В конце концов, успех генерировал успех, любили его не за то, что он делал, а за избранность. Загадочность. Я не могу сказать, что являюсь поклонником, но завоевать мир – прекрасная идея.

В этом смысле преклоняюсь, мечтал бы воплотить такую идею в жизнь.

– А то, что он был слегка сумасшедшим, – необходимое условие успеха?
– Часто – да. Но вдумайся. Или давай вместе вдумаемся. Многие художники, артисты сидят на наркотиках, ведут себя непредсказуемо просто потому, что такими они интересны публике. Приглашают на ток-шоу, ждут эдаких штучек и странностей. Уже как необходимое условие успеха почти, это правда.

Разобраться, кто не в себе, а кто подыгрывает, трудно. Но знаешь, когда человек серьезно занимается творчеством – ему некогда играть и создавать образ. Есть много художников, которые просто счастливы делать работы. Творить счастливы, понимаешь?

– Это значит – талантливы?
– Это значит – счастливы. Талант необязателен. Художники разделяются на тех, кто хочет производить впечатление – они могут быть талантливы, но это для них не главное.

Еще – на тех, кто живет творчеством и ничто другое им неинтересно. Жизнь сводится к творчеству. К сидению в мастерской, и им не нужна никакая социальная значимость, даже успех неинтересен. Я им завидую, если честно. Они свободны от общества. Свободны полностью.

И еще один тип – художник талантлив, аккумулирует идеи, воплощает замыслы, развивается во времени и в ногу со временем, стремится заявить о себе, и чем громче, тем лучше. И даже, возможно, изменить мир.

Я долго промышленным дизайном занимался. В том числе. Полтора года назад забросил компьютерную графику и заказы, начал развиваться как художник

– К какому типу ты относишь себя? У тебя есть талант?
– Несомненно. Я знаю, что талантлив, просто это мое ощущение, даже не стремлюсь доказывать. Некогда. Я занят.

А к какому типу отношусь? Ко всем, какие существуют. Иногда чувствую, что мне интересно только закрыться внутри мастерской. Иногда хочу праздновать. И только. Ну и так далее.

– Твой мир выглядит на картинах достаточно дискомфортно. Это позиция?
– Реальность дискомфортна. И катастрофична. Об этом нужно кричать, чтобы помнили. Да, я прошел через крушения надежд, любовные неурядицы. В данный момент моя жизнь достаточно удобна и привлекательна. Но не в этом дело.

Во-первых, не время писать лютики-цветочки. Мир дисгармоничен. А во-вторых, ну… писать что-то приятное для глаза даже и неинтересно.

Вообще, внутренний мир художника и темы работ – это не одно то же. Когда я неудовлетворен – выплескиваю чувства на холст. А в жизни спокоен. А сейчас доволен даже. Потому что вижу длинный-длинный путь, я нашел его, знаю, что делать дальше.

В Unwired хотелось показать общий вид сегодняшнего жизненного пространства, выплеснуть идеи, которые буквально подступали к горлу. В будущем хочу делать более абстрактные работы, хочу максимально уйти от конкретных ассоциаций, дать зрителю возможность думать. Или просто смотреть. Для меня важна суть, а не тема. В будущем хочу выйти за рамки холста, делать инсталляции.

– Шокирующие?
– А почему не заменить слово «шок» словом «противоречивые»? Или – «экспериментальные», например, «неизбитые», «эмоционально напряженные»? Есть много слов.

– И как ты относишься к попыткам словесно описывать содержание картины? К искусствоведческим изыскам?
– А как можно относиться? Чаще всего смешно. Вообще, что угодно можно сказать. Особенно о живописи. Простор для фантазии пишущего. Наверное, это необходимо, раз пишут и читают. Я не читаю, честно говоря.

– Что для тебя главное – композиция или концепция работ?
– Нет, я не трачу дни и месяцы на то, чтобы найти композиционное решение. Появляется идея… нет, не идея даже. Толчок какой-то, как при землетрясении. Сначала ведь вибрировать начинает не почва, не стены, а просто начинает вибрировать. Вот во мне тоже начинается вибрация. Давай назовем это вибрацией души.

Потом я начинаю работать с холстом. А потом смотрю, что получается в итоге. Может, я и знаю, что собираюсь делать, заранее. Но словами это не проговорено, не прописано в сознании. Подсознание работает. Да, это точнее. И потом – всегда эксперимент.

Новая техника дает поворот сюжету. Техника смешанная, я по образованию график. Работаю сейчас кистью, аэрозольные фрагменты есть, но особенно интересный эффект дает применение мастихина. Ножа, который делает потрясающие штуки. Ты спрашивала, что меня вдохновляет? Меня больше всего вдохновляет мастихин.

– Планы на будущее?
– Неясно еще, но две недели назад я договорился о выставке в Париже – следующий март, потом Берлин. Хочу выставиться в Барселоне, это фантастический город! Переговоры о выставках в странах Азии. Япония мне интересна очень, непременно сделаю выставку там. Ну, и Нью-Йорк.

Но пока о Нью-Йорке только очень туманные наметки есть. Выставка же должна прозвучать. Я не хочу просто отметиться там, потонув в океане имен.

– А как не потонуть? Художников так много!
– А это происходит как с людьми. Много людей. А интересные редко встречаются. Мы их запоминаем. Так ведь?

– Есть цель делать деньги картинами?
– Нет. Как только думаешь деньгах – пиши пропало. Ни денег, ни успеха не будет. Мое мнение. Мне интересна свобода. Свобода как идея. Как стиль жизни. А творчество дает свободу. Непредсказуемо всё.

Имя Ван Гога все ведь знают, так? Он писал, пытался продавать, его интересовали бытовые проблемы, наверное. Может, и деньги интересовали. Но по картинам не чувствуется, что его вообще интересовало хоть что-нибудь, кроме чистого творчества и ощущения свободы.

Картины полны мощной энергии, пробивающей толщу столетий – и не важен ни сюжет, ни тема. Даже «Подсолнухи» знаменитые – кто помнит, что это цветы, по сути дела?

Картина дает состояние – кому покоя, кому тревоги, кому солнца, кому конца света. И сумасшествие он не играл, не пытался предстать интересным. Мучился, искал и творил. Всё сказано. А насчет психического здоровья… Нормальные люди не пишут картины, веками сводящие публику с ума.

– Ван Гог для тебя – идеал художника?
– Просто имя, всем известное. Для простоты понимания вспомнил. Ну, да, и идеал художника. Так он для любого мыслящего человека идеал художника. По-моему.

– Твоя любимая работа на этой выставке?
– «Черные вороны». Первая в верхнем ряду. (На холсте – черные вороны, опутанные проводами, тянущимися неведомо откуда. Большие сердитые вороны. Недобрые, прямо скажем.)

– Картина, кстати, ассоциируется с образностью фильмов Хичкока. Есть какая-то смысловая взаимосвязь?
– Нет. Это просто черные вороны. И работа называется «Черные вороны». Без подтекста.

– Черно-белая гамма работ экспозиции – избранный стиль?
– Просто сейчас черно-белая гамма. Так получилось. Следующая, для Парижа, возможно, будет зелено-красная. Если почувствую, что это органично. Органичность и соответствие месту и времени. Прежде всего. Для каждого города хочу делать новую экспозицию. А мир огромен. Так что работы много…