Дидона и Эней

Возможно, со временем все эти частнособственнические инициативы, существующие на собственных порывах и грантах, разовьются во что-нибудь стоящее, значительное. Вольются в мейнстрим, обогатив его в борьбе с многовековой оперной рутиной. А пока на представления неизвестных трупп ходишь на свой страх и риск, методом тыка пытаясь получить калории эстетических впечатлений.

Объедки с королевского стола

Усилия актеров и оркестра здесь на корню губит чрезмерная, вычурная и совершенно самодеятельная режиссура

Иногда попадаешь на законченную вампуку – как в случае с оперой Генри Перселла «Король Артур», которую показывают в Центре Мейерхольда в рамках проекта «Открытая сцена».

Усилия актеров и оркестра здесь на корню губит чрезмерная, вычурная и совершенно самодеятельная режиссура (Юрий Хочин). Аллегории, необходимые для барочного представления, обряженные в хламиды, словно бы позаимствованные в театре Романа Виктюка, засилье ненужных и избыточных символов, бытовая безвкусица (зачем нужно заставлять петь певцов босиком? Пол холодный, и думаешь не о музыке, но о неудобствах) – все это заставляет закрыть глаза и слушать, но не смотреть.

Ты начинаешь прислушиваться к оркестру и замечаешь, что клавесин, являющийся основой партитуры, запаздывает на пару секунд: поскольку для представления не нашли аутентичного клавесина, то использовали электроорган, настроив его на соответствующую программу. Однако звучит он не сам по себе, но из-под колосников, где подвешены колонки. Разумеется, запаздывая и расходясь со звучанием оркестра.

Нынешнюю постановку «Короля Артура» убивает несоответствие места исполнения и ее уровень. Авангардный Центр Мейерхольда с его холодным хай-теком не только подчеркивает недостатки спектакля, но и всячески их усиливает, делая непреодолимыми.

После этого уже ничего не ждешь, собираясь на постановку оперы Бенджамина Бриттена «Поворот винта» в театре «Амадей», о котором ведь тоже мало кто слышал. Тем более что между Перселлом и Бриттеном существует важная творческая и метафизическая связь.

Бриттен, чья фамилия совпадает с названием родины, его вскормившей, не только выпустил свою версию перселловской оперы «Дидона и Эней», но и всячески подчеркивал свое внутреннее родство с единственным великим английским композитором прошлого.

Тем приятнее, что с поправками, конечно, но амадеевцы с «Поворотом винта» справились.

Контрафактный Бриттен

На эту тему
• Андрей Ковалев: Фигаро - развод и девичья фамилия
• Не найдет. Не переживет. Не забудет
• Не Мусоргский
• Одинокий Гласс в пустыне
• На пике дамы

Успех их предприятия заключен в месте проведения спектакля. Любительский театр «Амадей» показывает спектакли в доме-музее Алексея Толстого.

Старинный особняк этот менее известен, чем особняк Рябушинского, куда советская власть поселила Максима Горького, хотя и находятся два музея по соседству – автор «Аэлиты» и «Петра Первого» жил на задах усадьбы главного буревестника революции. Теперь это замшелый, потрепанный длительным отсутствием ремонта дом, где в гостиной второго этажа время от времени проходят оперные представления.

Стены эти (большой зал с колоннами, за которым разместился камерный оркестр, неправильной формы комната, в которой происходят некоторые эпизоды оперы) способны придать неизбывный привкус утренника любому мероприятию, тем более любительской попытке игры в оперу.

Но случается едва ли не чудо – облезлые стены с прокопченными старинными картинами очень точно ложатся на атмосферу загородного поместья Блай, графства Эссекс на востоке Англии, где по своеволию сначала Генри Джеймса, а затем и Бенджамина Бриттена происходит действие готической истории о призраках и приведениях.

А кубатура небольшого (по театральным меркам) помещения наполняется звуками и вибрациями так, что пение и оркестр проникают внутрь, отрывая от паркета, заставляя без остатка погрузиться в борьбу слабосильной гувернантки за души Майлза и Флоры.

От этого попадания в «гений места» не отвлекают приемы самодеятельного театра, отсутствие декораций (чем проще и чем ближе к «концертному исполнению», тем лучше), несколько разноцветных фонарей, прикрепленных к стенам скотчем, нагнетающих суггестию длинными тенями персонажей и предметов, убогий реквизит «из подбора». Режиссерское прочтение, наконец (Олег Митрофанов).

Все это странным образом действует в плюс – как современная частнособственническая инициатива наших современников, поддержавших дело частной оперной труппы, организованной Бриттеном для исполнения своих камерных опер.

Тем более что играют (дирижер Денис Базанов) с правильной толикой инфернальной отстраненности, необходимой для создания нужной «Повороту винта» атмосферы, а поют хорошими голосами, адекватными времени и месту, с хорошо поставленной дикцией.

Для оперы литературной в квадрате, чье либретто написано «презренной прозой», дикция певцов оказывается едва ли не определяющим фактором успеха.

И очень важно, что именно сложнейшая партитура «Поворота винта» в любительском театре «Амадей» оказывается едва ли не первым спектаклем в моей слушательской истории, где все слова понятны.

От первого до последнего.