На пике дамы

Самое светское мероприятие сезона и, конечно, самое напыщенное. «Пиковая дама» обязывает, что поделать.

Боровский жжот

Трудно объяснить стремление к хоть какому-то эксперименту в самом – по определению – консервативном, классическом, академическом театре страны

Не очень литературно, конечно, уж просим прощения, но именно таким возгласом сопроводил постановку один из журналистов. А Боровский и действительно зажег. Сама постановка как две капли воды напоминает «Евгения Онегина». Все то же самое, только в каком-то черном – в прямом смысле слова – варианте. Черном – потому что все костюмы черные.

Нет, не пугайтесь, получилось все вполне стильно. Актерский состав во всем черном на фоне светло-светло-голубого, нет, небесного свода, то есть фона. А что, кстати, сочетание голубого и черного вот уже несколько сезонов считается весьма стильным. Это вообще лейтмотив постановки.

Общее ощущение «стильности и чуть ретро» всего происходящего. Некоторая обескураживающая поначалу невнимательность к оригинальному либретто, на поверку также оказывающаяся частью единого и отлично продуманного действа.

Конечно, все это заслуга Валерия Фокина и новых веяний, которые он прихватил с собой из Петербурга. Хотя на работу Боровского и Плетнева все-таки нельзя не удивляться. Главное впечатление сводится к попытке создать новый образ, новый стиль и атмосферу – Пушкину ли? «Пиковой…» ли «…даме»? Видимо, все-таки самому Большому театру.

Стиль Боровского и Плетнева напоминает какую-то космическую оперу, не совсем фантастическую. Скорее – мифологическую. Что-то происходящее в глубоком прошлом, миллионы лет назад. И от того выглядящее для своего эона как передовое.

Гротеск в движении времени, когда сама атмосфера, наполнившая зал, кажется настолько древней, что выглядит современной. Прежде всего это касается костюмов, которые одинаково хорошо смотрелись бы в историческом фильме или, к примеру, в сцене оперы в «Пятом элементе».

Все едва летящее, ветхое, грозящее рассыпаться в пыль – сцена находится словно за импровизированным экраном абстрактной машины времени, уносящей за миллиард лет отсюда, чтобы увидеть там такую близкую и знакомую трагедию-драму.

Впрочем, стиль заметен и в хореографии. Актеры движутся подобно пришедшим на конкурс индонезийским старухам, носительницам искусства традиционного танца, уделывающим девочек, так старательно копирующих Бритни Спирс из последнего клипа…

Дамы в шляпках, напоминающие хор плакальщиц, раскачивающиеся как высокие и мягкие растения. Мужчины, камзолы которых сидят не то как панцирь, не то как футуристическая броня.

Вообще общее ощущение скрытой футуристичности, так сказать, фьюжена не покидало всю дорогу.

Пики и бубны театрального искусства

На эту тему
• Осторожно, двери открываются!
• Борис Грозный
• Дмитрий Бавильский: Счастливая смерть царя Бориса
• На чужом пиру похмелье

Пожалуй, ни одна другая пушкинская повесть не окружена столь же густым флером таинственности. Истории одна другой туманнее тянутся за ней столь тяжелым шлейфом, что большая часть народа, томно закатывающего глаза, и сюжета не помнит.

Попробуйте спросите у знакомых, в чем суть дела. «Ты что! Это же тройка, семерка, туз» – как будто эта комбинация магическим образом открывает все двери и сразу становится ясно, почему в России все так, а не иначе.

Ну да. Тройка, семерка, туз. Птица-тройка русской души, семерка русской государственности и туз, которым мы кроем всех и вся.

И кто ее только не ставил – Бенуа и Мейерхольд, и кто только не играл – Гергиев и Темирканов. Мариинка так вообще давно считает пьесу своей – «Пиковую даму» там ставили 9 раз (считая три возобновления) за чуть больше ста лет. С их точки зрения, это самая петербургская опера мирового репертуара, а может быть, и вообще самое петербургское творение мирового музыкального искусства.

Иногда и Большой снисходит до экспериментов. Никакой логике эти снисхождения не поддаются, поскольку не соответствует фактически никаким внешним тенденциям и событиям.

Так было с «Ромео и Джульеттой» в стиле модерн Деклана Доннеллана и Раду Поклитару. Тогда, когда актерские па напоминали фрикции, поклоны сопровождались импровизированными поглаживаниями чувственных тел актрис, а в музыке не хватало разве что характерных придыханий а-ля Enigma, когда хореография напоминала скорее Кастелуччи и фестиваль «Территория» или даже (упаси боже!) идеи Антонена Арто.

Добрая часть доброй московской публики покинула премьеру, отделывалась комментариями в стиле «ну как в сумасшедшем доме!».

Конечно, такой задачи Валерий Фокин перед собой и не ставил. Ему нужен был эксперимент, но эксперимент не за ради чистого эксперимента.

Нужно было что-то авангардное по меркам стандартного репертуара Большого театра и вкусов его классической публики, но при этом нечто весьма элегантное, повторимся, стильное и – главное слово – респектабельное.

То есть именно то, что получилось, – не шоу на Бродвее, а, скорее, поближе к Европе, разумный сплав авангарда и традиции, холеный либерал-консерватизм.

Иногда именно такое и бывает нужно; трудно найти этому причины или подходящую тенденцию. Так, пусть и не столь явно, как в случае с «Ромео и Джульеттой», видимо, происходит и сейчас, учитывая, что априори ясно – пусть и не модерн, но много кому из постоянной публики опера не понравится.

Неискушенный (да и искушенный) зритель ждал очередной «волнительной» версии, а ему предложили респектабельный эксперимент. Впору вспомнить Пушкина: «Герман вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама».

Трудно объяснить стремление к хоть какому-то эксперименту в самом – по определению – консервативном, классическом, академическом (ну и т.д. по списку) театре страны.

Может быть, оно сродни стремлению ГМИИ имени Пушкина к выставкам «300 лет американскому искусству» и «Шанель». Может быть, захотелось что-то миру предъявить (если считать еще и «Светлый ручей», то как раз набирается), что то же самое.

Может, майские гастроли в Милане так повлияли – что опять к тому же. Словом, пора выходить на мировую сцену немного в новом образе – не только как ревнители классики, но и как достойные и яркие современники.

Все это время Фокину было не дозвониться – сплошные репетиции. «Иметь дело с Чайковским и Пушкиным – очень интересно, трудно и ответственно», – объявил он еще на пресс-конференции.

Так Пушкин или Чайковский?

Решение режиссера руководствоваться музыкальной партитурой, а не либретто многих, безусловно, разочаровало. Петербургская ли, авангардная ли, но пьеса была поставлена в Москве. И даже внезапно испортившаяся погода не стала помехой.