Карлики и гиганты

Чем короче произведение, тем оно качественнее – такая вот закономерность. Воистину, триумф нанотехнологий.

Великое в малом (от 14 до 11 баллов)

Писатель должен говорить о том, что понимает и любит. Екимов – «деревенщик» до последней прожилки

14. Надежда Горлова. Вопль невидимых птиц. Рассказы. «Знамя», № 5.

Подборка миниатюр Надежды Горловой как будто бы ни на что не претендует; тем не менее, это, по моему мнению, – лучшая проза мая. Наблюдательность, жизненный опыт, мудрость, тонкий и ненавязчивый юмор, естественные интонации. Как будто бы слушаешь истории интеллигентной попутчицы по купе. Какой контраст с развязным конферансом иных романистов!

13. Дмитрий Данилов. Девки на станции. Рассказ. «Новый мир», № 5.

Рекомендую эту новеллу всем, кто ценит «импрессионистическую традицию» в духе Юрия Казакова. Вроде бы, никаких сюжетных наворотов: командировочный съездил в провинцию и вернулся – но столько смен настроения, столько полутонов и трепетных игр светотени!

12. Владимир Найдин. Рассказы соучастника. «Знамя», № 5.

Врач-хирург рассказывает случаи из практики. Умный, добротный, интересный нон-фикшн – не «булгаковский», а, скорее, «вересаевский». Ещё вспоминается Юрий Крелин. Из медиков иногда выходят очень хорошие писатели – это давно известно.

11. Вячеслав Казакевич. Наедине с тобою, брат. Рассказ. «Знамя», № 5.

Тема из Довлатова: шебутной брат-чудак, вечно попадающий в истории. На мой вкус, у Казакевича даже получилось лучше, нежели у Довлатова. Тоньше, во всяком случае.

Чересполосица (от 10 до 5 баллов)

На эту тему
• Веселая арифметика
• Тихие пейзажи
• Приключения в апреле
• Плоды просвещения
• Мешок пустяков

10. Андрей Лебедев, Кирилл Кобрин. «Беспомощный». Книга об одной песне. «Новый мир», № 5.

Объёмистое вольное эссе о песне Янга, переходящее в позднесоветское ностальжи и вайомингские импровизы – прихотливое, стильное и, в общем, симпатичное.

Однако на нём – как и на всём, что делает Кирилл Кобрин, – лежит печать пижонства. В данном случае у Кобрина есть соавтор, потому кобринское пижонство явлено не в концентрированном виде; это – плюс.

Пижон – недоденди. Пижон хочет быть денди, но не может стать им и потому обречён повторять хоть утончённые, но всё же стереотипы. Денди – законодатель мод (или лузер), пижон – модник. Там, где пошляк вспомнит о Кобзоне (и обругает его), посредственность – о «Битлз», пижон – о Янге, денди вдруг воспоёт «Песняров». Кобрин же – с «Песнярами» несовместим. И это – минус.

Другое мнение о книге Лебедева и Кобрина высказал во «ВЗГЛЯДе» Д. Бавильский.

9. Борис Екимов. Предполагаем жить. Повесть. Начало. «Новый мир», № 5.

Вот подтверждение заповеди: писатель должен говорить о том, что понимает и любит. Екимов – «деревенщик» до последней прожилки. Он влюблён в пустеющие донские хутора. Он ведает заботы простого мужика-механизатора из какого-нибудь «Волчьего Яруга». Он способен гениально передать балаканье старухи-хуторянки и расписать наваристую хопёрскую уху с сазанами.

Однако когда Екимов начинает изображать быт горожан, у него выходит неубедительно и картонно (в каноне плохой советской прозы семидесятых годов). Бизнес-леди, два её сына – хват и неприспособленный к жизни юный ботаник (то бишь историк) – к чему они Екимову? Подозреваю, что во второй части повести будет ещё и детективная развязка.

8. Анна Добровольская, Владимир Забалуев, Алексей Зензинов. Фабрика счастья. «Октябрь», № 5.

А этот текстовой массив демонстрирует сомнительность «Театра. Док» как жанра. Груды записей, цитат, полевых исследований и Интернет-сообщений остаются мёртвым грузом – как их ни монтируй. Детская тематика лишь усугубляет всё.

Одиннадцати-двенадцатилетние дети – большие хитрюги, они говорят взрослым дядям-тётям только то, что взрослые дяди-тёти хотят от них услышать. В данном случае два дяденьки и одна тётенька захотели послушать афоризмы про одиночество и непонимание (в стиле рубрики «Алый парус» «Комсомольской правды» 1981 года). И получили желаемое.

7. Владимир Лорченков. Макамоны. Рассказ. «Новый мир», № 5.

Владимир Лорченков (фото: ИТАР-ТАСС)

«Макамоны» – «макароны»; так выговаривает это слово малолетний сын героя-повествователя, одинокого отца. На «макамоны» нужны деньги, на «игуськи» (игрушки) – тем более, а зарплату – задерживают. Зато у соседки-наркоманки водятся деньжата…

Одним словом, очередная фантазия на тему «тварь ли я дрожащая или право имею?». Лорченков хитро вывел себя в качестве второстепенного персонажа, таким способом приписав преступные намерения «не-себе» (коллеге по работе). И зря: за мысли не судят ни в России, ни в Молдавии, а в то, что автор не совершал разбой, я верю и так.

6. Ирина Глебова. Глебушкины сказки. «Октябрь», № 5.

Такие «телеги» любят толкать своим детям юные матери – чтобы те быстрее заснули (Ирина Глебова и не скрывает источник происхождения своих сказок). Однако раз на раз не приходится: иногда мило (забавно), но над последней нескончаемой сказкой (про мальчика Мишу, его маму и Лидусика) едва не уснул и я.

5. Надир Софиев. Признание. Рассказ. «Знамя», № 5.

Вялая, ничем не примечательная история с претензией на сентиментальность – про молодого человека, за плату занимавшего байками пожилую супружескую пару.

Пересортица (от 4 до 2 баллов)

4. Анатолий Королёв. Сгинь, коса! Роман. «Знамя», № 5.

У Анатолия Королёва есть занятный идефикс: он очень хочет быть писателем-декадентом. И старается вовсю. Тайны Смерти, оргии гламурных чудовищ, баскервильские псы, вавилонские обряды, римские катакомбы, масонские ненюфары, бриллиантовые голограммы и безоаровые диадемы. Плюс стиль. Типа «я развратно набросился на порочную яичницу, развратно покончил с ней и порочно спустил остатки развратной трапезы в порочный мусоропровод».

Старания напрасны. Гламурненько-готичненькие эффекты неизменно приводят к детсадовским банальностям, на каждом безоаре аккуратно пришпилена лейблочка модной фирмы («всё учтено могучим ураганом»), обилие блескучих страз и раскрашенного папье-маше создаёт атмосферу душной каморки бутафора, сюжеты разваливаются на глазах, модные темы бредят вторичностью. О «бессмертии через крионику» куда вразумительнее писал Леонид Леонов в «Бегстве мистера Мак-Кинли». Я – не поклонник позднего Леонова. Он тоже модничал. Но хотя бы модничал с умом.

3. Моше Шанин. Дело пахнет повестью. Рассказы. «Октябрь», № 5.

Моше Шанин умеет писать. Но, похоже, не ведает, зачем ему писать. Моше Шанину нечем заняться – и потому он пишет. Это всё, что я могу заметить о его рассказах.

2. Михаил Земсков. Микророман в письмах. «Октябрь», № 5.

Юноша Иннокентий отправлял письма сестре Оле и девушке Кате. На девушке Кате он хотел жениться. Но не женился по причине собственной глупости и природной инертности. Девушка Катя вышла замуж за другого. У неё появился Интернет. Катя вступила в электронную переписку с незнакомцем, незнакомец оказался Иннокентием, в нём проснулись былые чувства, в Кате тоже, муж возревновал и стукнул Иннокентия по скуле, вспомнив к месту «Евгения Онегина».

Модус мотивирования публикации Земскова, её странная спонтанность (что же всё-таки было дальше с Олей?) и ещё более странная реалистичность представленных эпистолярий (стилизовать такое непросто) наводят меня на предположение, что текст всё же… гм-гм… документален, и Михаил Земсков – тот самый муж. Если это так, не знаю, что сказать ему. Пусть уж он всё это придумал. Тогда я скажу ему, что он – большой затейник.

Злоупотребление (1 балл)

1. Денис Драгунский. Пиковая дама. Рассказ с ладонь. «Октябрь», № 5.

«Рассказы с ладонь», печатаемые в «Октябре», я не рецензирую. Для Дениса Драгунского сделаю исключение – не могу смолчать.

Блестящая, виртуозная, ювелирно выверенная… ксенофобия. Браво, профи! Стыдно, Дениска!..