Приключения в апреле

Надеюсь, что мой хит-парад прозы четвертых номеров литературных журналов их не ошарашит. И впрямь: тот, кто слышал рык тигра-убийцы в индийском лесу, разве устрашится моего скромного обзора?

Захватывающие приключения (от 14 до 5 баллов)

Теперь как на ладони видно, где подлинное сочувствие, а где – ледяной профессионализм

14. Николай Климонтович. Смерть в Переделкине. Рассказы. «Октябрь», №4.
Не зря в одном из рассказов Климонтович упоминает Бунина. Нет, в стилистическом плане он совсем не похож на Бунина, да и, наверное, понимает, что нелепо это – перелагать мысли и вожделения современных среднеинтеллигентных плебеистых плейбоев аристократичным бунинским слогом.

Однако разночинец-интеллигент тоже может смотреться – когда он естественен. В прозе Климонтовича есть красивая седобородая семидесятническая осанка. И даже скользкую эротическую тему Климонтович подает благородно – в духе «Темных аллей». Хотя я считаю, что самая лучшая его новелла – последняя в подборке. Та, в которой говорится не о любви, а о смерти (в Переделкине).

13. Ирина Василькова. Стрелка. Рассказ. «Знамя», № 4.
Остро личное повествование о первых (детских) встречах с жутью внезапной гибели-утраты, переходящее в мучительное исследование переломных жизненных моментов. Пожалуй, проза такого рода носит психотерапевтический (и даже психоаналитический) характер – но она чрезвычайно узнаваема, точна во всех подробностях. И впечатляет.

12. Сергей Жадан. Рассказы. Перевел с украинского А. Пустогаров. «Новый мир», № 4.
Пряные, жаркие, сладостно тягучие импровизации Сергея Жадана бессмысленно пересказывать – это словесный джаз. Когда читаешь Жадана, пугаешься за современную русскоязычную литературу: нет среди тех, кто сейчас пишет на русском языке, ребят настолько внутренне свободных (и в первую очередь, свободных от «писательской» позы, от стремления «производить впечатление»).

11. Вера Афанасьева. Восхождение. Рассказ. «Новый мир», № 4.
Беременность и роды: детальное описание личного опыта, эмоциональное и убедительное.

10. Андрей Волос. Победитель. Фрагмент романа. «Октябрь», № 4.
1929 год. Поход «червонных казаков» Примакова в Афганистан, на Кабул – страница прошлого, совершенно неизвестная мне. И подозреваю, что выдуманная Волосом.

Альтернативно-историческое (судя по всему) повествование Андрея Волоса оформлено в гиперреалистической манере и написано грамотно. Об остальном говорить рано: Волос – «сюжетник»; чтобы оценить смысл его работы, необходимо прочесть весь роман до конца.

9. Ирина Богатырева. Вернуться в Итаку. Рассказ. «Новый мир», № 4.
Отец, спасающий малолетнюю дочь от неожиданной простуды в крымско-курортном захолустье. Всё это – на фоне приснопамятных событий августа 1991 года.

Мне показалось, что в добротном рассказе Богатырёвой местами проскальзывают психологические анахронизмы: некоторые слова и мысли персонажей скорее характерны для более ранних времен. Условно говоря, для «эпохи застоя». В 1991 году так уже не говорили и не думали.

8. Зана Плавинская. Мемории. Рассказы. «Знамя», № 4.
Байки Заны Плавинской ничем не выделялись бы из общего ряда, если бы не их великолепная фактурная гротескная бурлескность (бурлескная гротескность). Чего стоит только история о злосчастной сомовьей голове, утопленной в унитазе. Чувство юмора (с «черным» привкусом) у Плавинской есть, это бесспорно.

7. Сергей Соловьев. Адамов мост. Роман. «Новый мир», № 4.
К этому текстовому массиву я подходил с ужасом: шутка сказать, почти сотня страниц «соловьевской прозы» (я и пять-то ее страниц некогда преодолел с трудом).

Вчитался и убедился: не так страшно, как мерещилось. Путевые очерки – и в Индии путевые очерки, их трудно испортить. Роман Сергея Соловьева – не что иное, как «клуб кинопутешественников», изложенный вычурным («поэтическим») языком. Плюс к тому – «в мире животных»: однажды даже повествователю довелось встретиться с диким тигром.

Я бы рекомендовал москвичам и питерцам читать это произведение стылыми декабрьскими вечерами. По странице за вечер. Главное – не передозировать сие индийское снадобье.

6. Алексей Лукьянов. Жесткокрылый насекомый. Повесть. «Октябрь», № 4.
Нашествие умножающихся в геометрической прогрессии детей и загадочных людей-жуков. Нестрашное. Забавное.

Пишет Алексей Лукьянов легко и бойко (особенно ему удаются диалоги) – но не совсем понятно, для кого. «Лирические фантасмагории» подобного рода часто публиковались в сборниках «Мир фантастики» за 1979 или 1983 год и предназначались четырнадцатилетним подросткам (случалось, что и Кир Булычев, и Крапивин, и даже Стругацкие баловались в этом жанре). Но современные отроки, как мне представляется, радикально изменились и выпали из потенциальной аудитории Лукьянова. Для ностальгирующих по Алисе Селезневой сорокалетних мужиков он работает, что ли?

5. Наталья Парфентьева. Бабушка. «Знамя», № 4.
Семейные воспоминания. Бабушка из рода знаменитых чаеторговцев Филипповых. Дедушка из дворян. Претерпевали от большевистской власти. Но не озлобились, потому что верили в Бога и уповали на Его милость. Помогали всем вокруг. Прожили жизнь скромно и достойно.

Фамильный альбом с антресолей: кузены, шляпки, рауты, инженеры, наркомы, ссылки, коммуналки, разновсякие соседи. Всё было бы совсем уж мило, если бы нон-фикшна такого типа ныне не стало бы слишком много.

Ординарные приключения (от 4 до 2 баллов)

На эту тему
• Плоды просвещения
• На границе
• На просторах Евразии
• Апология Уго Чавеса
• На любителя

4. Мария Рыбакова. Острый нож для мягкого сердца. Роман. «Знамя», № 4.
Простая русская девушка, дочь «консьержки» (то есть советской комендантши), влюбляется в иностранного студента, «человека-реку» Ортиса, потомка индейцев, и уезжает с ним в Латинскую Америку. Там она рожает сына от Ортиса и встречается с пожилым путешественником. Ортис, приревновав молодую жену к путешественнику, убивает ее острым ножом. Консьержка забирает внука в Россию, тот вырастает, становится вором и после разнообразных перипетий возвращается в Латинскую Америку, чтобы найти своего отца. Отец ушел к индейцам, его сын странствует за ним по всей сельве. И так далее…

Понимаю, что «магический реализм». Но какой-то он облегченный. Не Маркесом веет, не Кортасаром, а авторами попроще (хотя с того же континента). Сто двадцать страниц – однообразных, высокопарно-поэтических, вдохновенно-ритмических, нестерпимо слащавых, непитательных. Никаких белков, сплошной газированный сахар. Перевернем имя «человека-реки»: «Ортис» – «ситро». Река ситро, ага. «Тонет муха в сладости, в банке на окне, нету в этом радости ни мухе, ни мне» (О. Григорьев).

3. Алла Боссарт. Два рассказа. «Октябрь», № 4.
Зря опубликовали Боссарт за Климонтовичем. Теперь как на ладони видно, где подлинное сочувствие, а где – ледяной профессионализм, где – живые люди с их страстями и бедами, а где – вытяжка из умело подобранных человеческих трагедий, предназначенная бесперебойно вышибать читательскую слезу.

2. Дмитрий Сучков. Блок-хаус. Рассказы. «Знамя», № 4.
Невыдуманная история о том, как в предназначенный к сносу дом Блока вселилась банда развеселых сквоттеров (сплошь юных поэтов и критиков). И о том, как весельчаки устроили прикол заезжему режиссеру-документалисту из Югославии, выдав оболтуса-поэта за блоковского потомка. Потом папаша оболтуса, проживающий в США, увидел своими глазами документалку со своим сыном и (к удивлению автора) разозлился. Блок здесь кстати: текст Сучкова – неплохая иллюстрация к статье Блока «Ирония».

Сомнительное приключение (1 балл)

1. Олег Зоберн. Тризна по Яну Волкерсу. Рассказ. «Новый мир», № 4.
Молодой прозаик Олег Зоберн горделиво сообщает о том, как вложил в гроб голландского писателя Яна Волкерса свою книгу.

Вне зависимости от того, было это на самом деле или нет, нельзя не признать прецедент, явленный в рассказе Зоберна, весьма предосудительным.

Известно, что незначительные литераторы очень любят произносить речи на похоронах и поминках литераторов значительных.

Теперь они – вдобавок – будут совать им в гробы свои книги, так что отныне кладбища рискуют превратиться в книгохранилища.