Мешок пустяков

Вот он – мешок пустяков, собранных мною в третьих номерах «Знамени», «Октября» и «Нового мира». Любуйтесь.

Не пустяк (14 баллов)

Между прочим, «эстрадные писатели-сатирики» (к коим Пьецух бесспорно относится) нередко сходят с ума…

14. Михаил Левитин. Последнее дыхание героя. «Октябрь», № 3.

Пронзительные свидетельства театрального режиссёра о пережитом страшном опыте смерти близких людей – матери, друзей, актёров.

Последняя часть воспоминаний Левитина посвящена известной актрисе, недавно ушедшей из жизни.

О ней сказаны именно те – единственные – слова, которые должны были прозвучать.

Читая Левитина, осознаёшь, что такое – Любовь.

Пишу это слово с большой буквы. Так надо.

Милые пустяки (от 13 до 8 баллов)

Сергей Юрьевич Юрский – гениальный актёр и известный мистификатор (фото:Эвелина Гигуль/ВЗГЛЯД)

13. Владимир Березин. Ностальгия. Повесть утерянного времени. «Новый мир», № 3.

Авторская манера Владимира Березина очень узнаваема. Березин пишет фантастику – но не научную (и тем более не фэнтези); его проза – редкий пример «русской гофманианы» (в традициях Каверина и Лунца), опылённой специфической советской мифологией.

Кажется, Березин нашёл свою тему: эта тема – утраченное время и его неизбывная энергия, воплощающаяся в удивительные превращения. Например, забрасывающая в советское прошлое современного человека, выпавшего из поезда.

12. Александр Кабаков. Интенсивная терапия. Клиническая комедия с песнями и танцами. «Знамя», № 3.

Реанимация. Три пациента: интеллигент, бандит и умирающий от рака старик-работяга. Жутковато-бойкая фантасмагория: то ли медсёстры (медбратья), то ли ангелы; то ли врачи-трансплантологи (пытающие пересадить печень интеллигента бандиту), то ли бесы, то ли сбежавшие из психушки психи.

Пьеса Кабакова насквозь пропитана слезовыжимательными веществами, но скроена ловко и вполне сможет оказаться на сцене. Или не сможет: хватит ли у зрителей выдержки в течение часа слушать больничные монологи?

11. Сергей Юрский. Выскочивший из круга. Повесть (правдивая). «Знамя», № 3.

Опять фантастика (определение «правдивая» – лукавство Юрского, известного мистификатора). И опять роковые взаимоотношения между «сильными мира сего» и «высокой духовностью» (не даёт покоя писателям эта тема).

Простодушный нувориш Послух пытается продлить себе жизнь при помощи супер-пупер-крутого медицинского аппарата, снимающего грехи (именно так). Конечно же, это оказывается разводкой ловких мошенников.

Однако Послух продолжает уповать на чудо-оборудование, отправляется в Испанию за комплектующими к нему, арестовывается испанской наркополицией и умирает в тюремной камере.

Сергей Юрьевич Юрский – гениальный актёр (знаю, что говорю: видел его игру в театре). И он – по всем параметрам – должен представлять жизнь и привычки «новых русских» куда лучше, нежели я. Но читаю и… не верю. Как говаривал Станиславский.

10. Юрий Буйда. Закон жунглей. Рассказ. «Октябрь», № 3.

Воистину Буйда похож на Леонида Андреева. Чрезмерностью (если Андреев чрезмерен надрывной мистикой, то Буйда – прихотливо-гиньольными физиологизмами).

И, подобно чрезмерности Леонида Андреева, чрезмерность Буйды кажется сначала смешной, а потом – гомерически смешной. В замыслы Андреева этот эффект безусловно не входил, а в план Буйды – входит (судя по всему). Потому Буйда – писатель куда более талантливый, нежели Андреев. Но отнюдь не трагический, а наоборот.

Однажды Буйде приснится всё, что он написал. Вот тогда и свершится настоящая трагедия.

9. Евгения Доброва. Розовые дома. Повесть. «Новый мир», № 3.

Проза Добровой – одновременно «московская», «молодёжная», «исповедальная» и «женская». Точнее – «девичья». С авторской установкой «ну разве я не прелесть?». И с дополнительной установкой «достали, блин!».

И впрямь достали. Прекрасный принц Родион, встреченный в супермаркете, оказался занудой и гадом. Работа – и того гаже (работает наша героиня курьершей). Зато есть много утешительных маленьких радостей (подруги, прикольные куклы, кофейни).

И одна огромная радость – молодость.

8. Анастасия Афанасьева. Повесть о детстве. «Новый мир», № 3.

Тоже «девичья проза». Но иная – «школьная». Незабвенный микрокосм тайных записок, вздохов за партой, слёз, клятв в вечной дружбе, первых вечеринок, отличниц-ябедниц-крыс, отличников-красавчиков-душек, двоечников-сердцеедов, домашних психологических практикумов и решительных разборок себя (десятиклассницы) с собою (шестиклассницей).

Афанасьева искренне, упрямо, всерьёз пытается осмыслить всё это, неловко облекая свои чувства в карандашно-бесплотные (но и саднящие) интермедии и, между делом, ссылаясь на переписку Львовского с Горалик. Что не может не умилить.

Привычные пустяки (от 7 до 4 баллов)

На эту тему
• Сто цветов
• Игры нашего двора
• На любителя
• Однофамилицы и знакомые
• Зимние небылицы

7. Ольга Кучкина. Два рассказа. «Октябрь», № 3. Выход в финал. Рассказы. «Знамя», № 3.

Новеллы-этюды из жизни писателей, бизнес-леди и актрис. Профессионально выполненные, (чуть) острые, (в меру) тонкие, эти миниатюры украсят собою женский гламурный журнал (но не любой, а лишь интеллигентный).

6. Елена Долгопят. Рассказы об одиночестве. «Новый мир», № 3.

См. предыдущий пункт. В отличие от прозы Кучкиной, проза Долгопят более импрессионистична (то есть, более размыта и недопрописана). И это, пожалуй, – единственное различие текстов двух писательниц.

5. Елена Силина. Вполне приличная семья. Рассказы. «Октябрь», № 3.

Быт. Много быта. В первом рассказе – развесёлая общага. Во втором – семья подруги (дети, бывший муж). Силина точна в диалогах, от этого её эскизы с натуры чуть интересны. Но не более того.

4. Нина Горланова, Вячеслав Букур. Сплошная польза. Пьеса. «Новый мир», № 3.

А этот эксперимент (не в пример кабаковскому) – вряд ли увидит свет рампы: много виньеток, мало действия. Но он не менее душещипателен, нежели реанимационная эксцентриада Кабакова, и повествует о бомжах и тележурналистах.

Отчего-то, как только современные прозаики принимаются за драматургию, они непременно пишут рвущие душу сценки «о милосердии» с социальным нажимом. В случае с Горлановой и Букуром это усугубляется ещё и провинциальным пафосом жизненной неустроенности напоказ (типа «поглядите, люди добрые…»).

Досадные пустяки (от 3 баллов до 1 балла)

3. Александр Снегирёв. Два рассказа. «Знамя», № 3.

Я догадываюсь, отчего Снегирёв пишет: его привлекает процесс рассказывания историй из своей жизни. Я не вполне понимаю, зачем литературные журналы его печатают. Есть хороший сайт «Одноклассники. Ру», он ждёт Снегирёва.

2. Вячеслав Пьецух. Давай поплачем. Рассказы. «Октябрь», № 3.

Наконец-то в текстах Пьецуха снова появились персонажи и сюжеты (я подумал было, что он насовсем ушёл в разговорный жанр). Но радости от этого немного: персонажи изъясняются между собой по-пьецуховски и думают по-пьецуховски, а сюжеты – свершаются в герметически замкнутом пространстве сознания Пьецуха.

В последнее время мне становится страшно за Пьецуха: у него наработался нехороший «синдром автоматического говорения». Между прочим, «эстрадные писатели-сатирики» (к коим Пьецух бесспорно относится) нередко сходят с ума. Но никто не замечает этого: все считают, что они шутят.

1. Светлана Васильева. Фактически ангел. Рассказы. «Октябрь», № 3.

Если кому-то взбредёт в голову представить выражение абсолютной претенциозности, так сказать, чистейшую стихию претенциозности… рассказы Васильевой окажут ему неоценимую услугу.

В этих рассказах – только претенциозность. И ничего кроме неё.