Однофамилицы и знакомые

1. Сливки

Это совсем другой Василий Аксенов, можно сказать, противоположность знаменитого тезки и однофамильца. Писатель-почвенник родом из Сибири…

Николай Клюев. Кремль. Поэма//Наш современник. № 1. 2008.

Под рубрикой «Отечественный архив».

Нельзя судить о поэме, не учитывая обстоятельств ее создания. Арестованный в 1934 году по обвинению в антисоветской деятельности и сосланный в Нарымский край, больной, голодающий поэт предпринимает отчаянную попытку хотя бы облегчить свою участь.

«Ах, если бы напечатали! Я бы купил отдельную землянку, убрал бы ее по-своему с пушкинским расколотым корытом – и умер бы, никого не кляня».

Пытается отречься от прошлого, славит «кормчего Сталина», но все равно остается поэтом, чуждым Кремлю и пролетарскому государству.

…Волшебные опалы
Не для волчат в косынках алых! –
Они мертвы для Тициана,
И роза Грека Феофана
Благоухает не для них! –
Им подавай утильный стих,
И погремушка пионера
Кротам – гармония и вера.

Эрнст Неизвестный. Шесть монологов// Новый журнал. № 249.

Монологи всемирно известного скульптора записала Марина Адамович.

Высказывания значительны и интересны.

О своей родословной:

«Со стороны мамы мы тоже были не очень-то «социально близкими». У мамы есть даже такое эссе – «Утерянная родословная», где она описывает происхождение своей фамилии Дижур, так сказать, легенда семейная, которая, кстати, подтвердилась после моего отъезда из России. Моя мама – из рода испанских сефардских евреев, принявших католичество. После, уже во Франции, они получили баронский титул и приставку «де». После революции «де» присоединилось к фамилии и превратилось в невинное «Дижур».

О вере:

«Я – человек веры… отца Павла Флоренского я прочел в юности, хотя и было сложно, но до сих пор питаюсь этим… Я плохо представляю себе художника без религиозного мирочувствования, предчувствия. То, что Мираб (Мамардашвили) называл во мне религиозностью, – это ощущение тайны, сакрального, того, что невидимое значительно больше и важнее видимого».

О власти:

«Само понятие власти содержит в себе тайну, тайну темную, не светлую. И как бы эта власть ни называлась: монархия, республика, автократия, демократия, – она не может по определению быть освобождена ото зла».

О современной России:

«Когда я был мальчиком в Свердловске, не было пивного ларька, у которого бы не стоял пьянчужка, лично расстрелявший царскую семью. Теперь я приезжаю в Екатеринбург – все – Рюриковичи. Ну, на худой конец, потомственные дворяне. Это на Урале-то? Куда простой народ делся?.. Один гламурный журнал. Так было и в Риме известных времен, и во Франции...»

2. Nota Bene

На эту тему
• Зимние небылицы
• Геополитика
• Двадцать новогодних воспоминаний
• Смотр чудотворцев

Дмитрий Бобышев. Человекотекст. Из книги мемуаров// Новый журнал. № 249.

Бобышев рассказывает о художнике Михаиле Шемякине, писателе Федоре Чирскове, о письме Бродского к Брежневу («обращение поэта – к тирану средней свирепости»), но, как ни парадоксально, этот фрагмент воспоминаний интересен другим – неожиданной для либерально мыслящего человека оценкой диссидентского движения.

Бобышев замечает, что в рядах диссидентов было немало детей «когда-то могущественных родителей, новой аристократии, впоследствии впавшей в немилость… дети, внуки отстраненных наркомов, сыновья расстрелянных командармов и большевистских экспроприаторов, должно быть, впитали сознание своей элитарности и требовали ее обратно вместе с правами для «демоса», если не сказать «плебса».

«…Радиоголоса воспевали сквозь вой и скрежет их бескорыстную и часто безымянную жертву. А был ли подвиг самих героев-активистов таким уж бескорыстным? Вот вопрос вопросов».

«Только сидит до сих пор в мозгу, как заноза, ее (правозащитницы Натальи Горбаневской) горькая реплика из более поздних, парижских времен: «Что же ты думаешь, я должна была за просто так рисковать благополучием своих детей?» Или это мне только примстилось?»

Читать интересно, но противно, а достоверность этих сведений под вопросом.

Начало публикации см. «Новый журнал» № 243–244 (2006), «Новый журнал» № 246–247 (2007).

3. Медленное чтение

Олег Слободчиков. Под нами бездна. Повесть // Наш современник. № 1. 2008.

Почти три десятилетия назад семь выпускников факультета охотоведов поселились на соседних лесных кордонах. Создали Орден верных. Дали клятву служить Байкалу. Отступнику – смерть. Последнему оставшемуся в живых – создать новый орден.

Остросюжетность повести не самоцель. Она определяется реальным противостоянием: вечная ценность уникальной природы Байкала и временщики, мир, где живут «по законам ума, удовольствий, выгод и искушений».

«Гады», – пробормотал. И так грешно, так мучительно захотел, чтобы вместо медведя страдали эти самонадеянные молодчики… Здесь, у края бездны, их гибель была ничтожней и безвредней, чем случайно раздавленных клещей или комаров. Но она уже ничем не могла помочь раненому медведю, лупоглазым лягушкам… спящим стрекозам. Спаси все это мог только последний из Верных…»

Капитолина Кокшенева. Писатель-вамп на просторах родины // Москва. № 1. 2008.

Статья-рецензия на «ЖД» Дмитрия Быкова. Капитолина Кокшенева забивает осиновый кол в роман Дмитрия Быкова, но делает это уж очень долго, тратит на этот опус больше времени, чем он того заслуживает.

Очень подробно пересказывает сюжет. Появись статья на год раньше, могла бы сыграть хорошую службу читателю, избавив его от необходимости тратить время и деньги. Дорого яичко ко Христову дню.

Творчество Быкова Кокшенева оценивает жестко.

«Набор анекдотов о России… Высосав классику известным способом симулякрирования, осушив европейские интеллектуальные закрома травестированием, бросили писатели все силы свои в глубь отечественной истории, чтобы высосать и ее».

Павел Басинский. Одноразовая литература длительного пользования? // Москва. № 1. 2008.

Известный литературный критик отмечает парадокс: «…чем больше книг выпускается в России, тем книг выпускается меньше». Падение тиражей при росте многообразия книжной продукции.

«…Серьезная литература становится более одноразовой, чем развлекательная». Маринину и Акунина постоянно переиздают, ими зачитывается уже не одно поколение, а вот серьезные книги серьезных писателей, даже отмеченных литературными премиями, быстро забывают как издатели, так и читатели.

При современном клиповом мышлении, когда интерес к художественному произведению формируется СМИ, нужна постоянная реклама. Ну получит писатель «Русский Букер» или «Большую книгу», несколько дней о нем говорят, пишут, а потом все равно забывают, как будто и не было ничего.

4. На любителя

Василий Аксенов. Время ноль. Повесть // Москва. № 1. 2008.

Нет, нет, это совсем другой Василий Аксенов, можно сказать, противоположность знаменитого тезки и однофамильца. Писатель-почвенник родом из Сибири.

Герой возвращается из родной сибирской деревни в Петербург – вот, собственно, и весь сюжет.

Содержание: поток сознания героя, бесконечные разговоры с матерью, со знакомыми, со случайными попутчиками в купе, беседы за водкой, за пивом.

Главное в повести – архаичный, почти музейный язык. Поначалу кажется, что язык здесь – препятствие на пути к смыслу. Но вскоре понимаешь, что, кроме языка, ничего, собственно, и нет. Если к нему привыкнуть, то повесть может показаться даже неким художественным достижением. Но редкий читатель сможет одолеть более десяти страниц.

«Корова, комолая, игреней щери, яростно, словно решила, обозлившись, уронить и перегородить прямо передо мной ими улицу, чешется о деревянный, просмоленный снизу столб – один из четырех точно таких же, между которыми висит серо-голубой электротрансформатор… молонья – сверкат, но той – корове – хошь бы хны».

5. Отстой

Борис Роланд. Соленое солнце. Повесть// Новый журнал. № 249.

Эмигранты из России и бывших республик Советского Союза плюс один поляк. В прошлом учителя, инженеры, мелкие начальники. В настоящем – чернорабочие на стройплощадке в Нью-Йорке.

Не повесть, а сплошной митинг. Начинается на той же стройплощадке, продолжается за поздним ужином.

Толкут воду в ступе. Бесконечные рассуждения о фашизме, о коммунизме, о Катыни, о Брежневе, о Хрущеве, о национальном вопросе. Никто никого не слушает.

Говорят банальные благоглупости:

«…Никто… не вопит об интернационализме. И не мешают друг другу жить и развиваться. И не завидуют… мирно взаимодействуют между собой по законам нормальной экономики. А вместе с тем они создают общечеловеческую культуру и нравственность – и рождается единая национальность: гражданин страны... Виват, Америка!»

Вряд ли заинтересует российского читателя, для которого этот митинг продолжается второй десяток лет.