Двадцать новогодних воспоминаний

Займусь прозой одиннадцатых-двенадцатых номеров «Октября» и «Нового мира», а также двенадцатого номера «Знамени». Вот они – двадцать текстов. Словно двадцать пестрых воспоминаний о новогодних торжествах…

Незабываемые встречи (от 20 до 9 баллов)

В добавление к означенному цунами и иркутской авиакатастрофе в сюжете Шульпякова появились взрывы московских подземных переходов и библиофилы-маньяки

20. Бахыт Кенжеев. Из Книги счастья. Вольная проза. «Новый мир», № 11.

Этот текст – как волшебный многослойный пирог: драгоценные свидетельства безвозвратно ушедшего далекого детства прослаиваются, перемежаются размышлениями о сути поэзии, о тайнах творчества и капризах вдохновения, о предназначении поэта. Вся прелесть – в прихотливом сопряжении разножанровых отрывков: будь произведение Кенжеева «чистыми воспоминаниями» или «чистой эссеистикой», оно впало бы в тривиальность. «Вольная проза» Бахыта Кенжеева создана для медленного чтения. Для наслаждения чтением.

19. Олеся Николаева. Полет шмеля. Рассказ. «Новый мир», № 11.

Бесхитростный, трогательный и озорной случай из жизни перерастает в мудрую притчу об ответственности писателя-творца. Можно ли брать живого человека и помещать его в литературные сюжеты-фантазии? Не программируется ли будущее прототипа этими сюжетами? Такие вопросы возникли с тех времен, когда появился самый первый в мире писатель. И ответа на них до сих пор нет.

18. Роман Сенчин. Лед под ногами. Роман. «Знамя», № 12.

Сорокалетний (почти) московский (почти) яппи, бывший бунтарь и рокер Денис Чащин некогда приехал завоёвывать столицу, удачно встретил преуспевающего приятеля, получил место в (полу-) гламурном журнале и стал жить как все. Вдруг к нему нагрянул старый друг из провинции, сохранивший верность былому образу жизни (дешевые консервы, пьянки, рок-концерты, оппозиционные митинги). Денис терпел-терпел докучного бездельника «с идеалами», наконец не выдержал, выгнал его. Тут же его отлаженный мирок и посыпался – из-за случайности (к квартирной хозяйке Дениса приехала дочь, пришлось нашему (почти) яппи искать новое обиталище).

Вселенная Романа Сенчина залита ровным белым бессолнечным светом. Сенчин – реалист. Пожалуй, он единственный из современных прозаиков, к кому с полным на то основанием подходит это определение.

17. Виктор Ремизов. Cicinia nigra. Рассказ. «Октябрь», № 12.

Миниатюра про одинокого стареющего орнитолога, живущего в заповеднике, импрессионистичная и добротная. В духе Юрия Казакова.

16. Геннадий Новожилов. Счастье сидящего на облачке кота Василия. Рассказ. «Новый мир», № 12.

Повествование ведется от имени кота Антона Ивановича Деникина. Симпатичный и добрый рассказец. Автор, Геннадий Новожилов, увы, ушел из жизни.

15. Владимир Каденко. Сто рублей для Даля. Рассказ. «Октябрь», № 12.

Остроумная литературная мистификация. Правда, образ знаменитого составителя Словаря живого великорусского языка В. Даля у Каденко немного осовременен и похож на иных нынешних деятелей. Каденко метит в них. Но попадает в бедного Даля.

14. Глеб Шульпяков. Цунами. Роман. Окончание. «Новый мир», № 11.

В добавление к означенному цунами и иркутской авиакатастрофе в сюжете Шульпякова появились взрывы московских подземных переходов и библиофилы-маньяки. Повествователь мимоходом угробил милиционера и запер в подвале соседку. Также в окончании шульпяковского романа можно найти любопытные истории об экзотическом борделе и реквизиторе-убийце. Всё это с понтом дела оформлено патентованным эстетским стилем.

У Глеба Шульпякова (блестящего стилиста) – безудержная тяга ко всему занимательному и экзотическому. Так диабетика тянет к сладкому. Хочется дать Шульпякову совет забыть о Борхесе с Томасом Манном и честно взяться за детективы. У него получится.

13. Александр Мелихов. При свете мрака. Роман. «Новый мир», № 12.

Любимая идея Александра Мелихова – целительная мощь иллюзии-фантазии. Но фантазия – далеко не панацея, и новый роман Мелихова грустно иллюстрирует это. Когда автор говорит о том, что ему вполне знакомо (например, рисует убийственный портрет поэта-постмодерниста), всё в порядке. Но едва только он пускается фантазировать… Судите сами: суровый сибирский олигарх застаёт в объятьях своей жены заезжего психолога-ловеласа и чуть не кастрирует его щипцами; а психолог, надо заметить, – наполовину еврей, а наполовину тунгус. Повествуется об этом (от лица того самого ловеласа-полутунгуса, потерявшего из-за потрясения потенцию) подробнейшим, аккуратным, рассудительным слогом – как будто бы Юрий Трифонов пересказывает Жюля Верна (в итоге выходит зажигательный танец маленьких бегемотов). Воистину, ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная – матерь-фантазия…

12. Георгий Давыдов. Возьми меня в Египет. «Знамя», № 12.

Новелла в монологах. Слегка сладковатая. Старый профессор-чудак, одержимый Древним Египтом, и влюбленная в него студентка.

11. Илья Оганджанов. Наша станция. Рассказ. «Октябрь», № 12.

Поток ностальгического сознания.

10. Александр Иличевский. Два рассказа. «Новый мир», № 12.

При всём уважении к Александру Иличевскому и к его уникальному пластическому дару замечу: пишет он так, словно сдает нормативы по литературному мастерству. В каждой строке – по три изысканных метафоры.

9. Анатолий Найман. В поисках правды и крови. Из цикла рассказов. «Октябрь», № 11. Немного красивой свободы. «Октябрь», № 12.

Умному и глубокому прозаику Найману в значительной мере вредит самолюбование. Доходит до того, что я не могу понять, о чем же, собственно, ведется речь: исполинская фигура автора, на фоне веков рассуждающего о христианстве и Мандельштаме, застит фабулу и персонажей. С какой радости сельский механизатор Толька переехал мотоциклом Осипа Мандельштама (однофамильца)? Наверное, за то, что однофамилец смастрячил «живой журнал», в котором было только два слова – «Исаак Абрамыч»; и на это есть какие-то хитрые теологические соображения. Найман объяснил их, только я в его объяснения не въехал. И второй текст Наймана – такой же мутный.

Громкие хлопушки (от 8 до 3 баллов)

На эту тему
• Путешествие из Москвы в Петербург
• Раздача новогодних слонов
• В переводе на русский
• Смотр чудотворцев

8. Наталья Ключарева. Один год в Раю. Рассказ. «Новый мир», № 11.

Обаятельный рассказ Ключаревой испорчен неумеренным добавлением образов с многозначно-аллегорическими подтекстами. К финалу он превращается в тотальную аллегорию.

7. Борис Минаев. Ошибка доктора Левина. Повесть. «Октябрь», № 11.

Психоаналитик средних лет долго и вязко разбирается со своими комплексами, друзьями, пациентами и женщинами (бывшая супруга, гражданская жена, знакомая, в которую доктор Левин влюблен, трудная пациентка, которая влюблена в доктора Левина). Текст, лишенный структуры и центра; его можно читать с любой страницы. Кажется, жанр «производственной прозы» возвращается. Словно зомби.

6. Олег Зоберн. Кунцевская патриархия. Рассказ. «Новый мир», № 12. Кола для умных. Рассказ. «Знамя», № 12.

Вот кто не утруждает свое воображение. То перенося на бумагу встречу с приятелем, решившим заделаться сатанистом. То выдавая сочинение на тему: «Один день из моей жизни» («Сидел-писал, а потом мне что-то расхотелось писать, тогда я выглянул в окно»). И вправду, к чему париться, фантазировать?

5. Анастасия Емельянова. Легионер. Рассказ. «Октябрь», № 12.

Мелодраматическая история о мужественно-благородном тележурналисте и младой практикантке. Он ей покровительствовал. Она его предала. Пока он молчаливо пил водку с погранцами в «горячей точке». Впрочем, шаблоны и штампы на уровне сюжета – полбеды. Беда в том, что у Емельяновой штампами изобилует язык.

4. Андрей Юрич. Слово об Иване. Рассказ. «Октябрь», № 12.

Судьба шахтерской семьи, пересказанная библейским слогом. Зачем?

3. Дмитрий Аронин. Два рассказа. «Октябрь», № 12.

Маловразумительные полусценарии. С диалогами «из жизни». Роль автора с успехом выполняет скрытое звукозаписывающее устройство.

Скверные анекдоты (от 2 до 1 балла)

2. Вячеслав Пьецух. Русаки. Три эссе. «Октябрь», № 11.

То же, что и было. Воспоминания Пьецуха об отце чуть пробуждают интерес. Но их мало. Остальное – всё те же унылые интеллигентские брюзжания, подаваемые с всё тем же профессионально поставленным подвывертом.

Сказал бы кто Пьецеху, что его поточная продукция не имеет никакого отношения к Салтыкову-Щедрину. Но имеет прямое отношение к некоторым щедринским персонажам.

1. Дмитрий Иванов. Команда. Киноповесть. «Октябрь», № 12.

О собственно публикации (перелицованной «Молодой гвардии»: меняем фашистов на исламистов, Олега Кошевого на диджея Алика Куренного, Тюленина на Тюменева, Шевцову на Швецову и так далее) говорить незачем. Куда любопытнее вступительное слово Александра Кабакова (типа такое: «Наконец-то молодые ребята не стыдятся писать на тему подвига»).

Сколько надо было стебаться над краснодонцами и челюскинцами, до каких гарей и пустошей выжигать смысл понятия «героизм», чтобы теперь умиляться сивой халтуре, сотворенной левой ногой, заполненной дикими журналистскими штампами, беззастенчиво паразитирующей на чужом мифе, на чужой крови, на чужой трагедии (точнее, сразу на двух трагедиях – на трагедии Краснодона и на трагедии Буденновска)? Воистину, выстрели в прошлое из пистолета – будущее ответит тебе атомной бомбой.