Михаил Бычков: «Все как в первый раз…»

Это не первая работа главного режиссера Воронежского камерного театра в Москве. В этом же театре ранее он поставил пьесу Сэмюэла Беккета «Счастливые дни» с народной артисткой Верой Алентовой в главной роли. В Театре им. Вахтангова пьесу «Королева красоты» Мартина Макдонаха. Многие его спектакли номинировались на конкурс «Золотая маска», а «Дядюшкин сон» попал в число лауреатов.

Кроме Москвы, Бычков ставит в Санкт-Петербурге и в Прибалтике, во Франции и других странах. Как правило, все его работы отмечены чувством меры, безукоризненным вкусом, точным опущением стиля и уважением к зрителю.

Последнее все реже случается на театральном пространстве России, ибо в заботах о выживании «в сложных экономических условиях» предпочитают жертвовать именно уважением к тем, для кого, собственно, это самое пространство и существует. Об этом и многом другом корреспондент газеты ВЗГЛЯД Валерий Попов беседовал с Михаилом Бычковым.

Все мы, люди театра, достаточно эгоистичны и хотим прежде всего извлечь пользу или выгоду от собственного дела в конкретный момент…

– Михаил, вы преодолели 50-летний рубеж. Поставлены десятки спектаклей, создан Камерный театр. Признание критикой и зрителями несомненно. Ощущаете ли вы себя знаменитым и востребованным?
– Вопросы такого рода заставляют задуматься о том, насколько субъективна наша реальность, насколько все зависит от точки зрения, с которой смотришь на мир, предмет, явление, на судьбу, если угодно.

Знаменитым себя не ощущаю, но, наверное, можно говорить об определенной известности. Она объективно существует и, думаю, сложилась за счет того, что я работаю в своей профессии достаточно долго – уже 25 лет. Все эти годы старался заниматься своим делом искренне, честно и ради тех целей, из-за которых когда-то решил стать режиссером. А если говорить о востребованности, то я не связываю сей факт с какими-то моими личными большими достижениями.

Дело в том, что сейчас существует огромный дефицит людей моей профессии. Умеющих не завалить дело профессиональных режиссеров становится все меньше. Я имею в виду профессионалов, не потерявших какую-то внутреннюю связь с русской театральной традицией.

– Почему сегодня, когда есть, казалось бы, все возможности для полного самовыражения, театр сталкивается с острой нехваткой художников, способных эти возможности реализовать?
– Да, режиссеров сегодня не хватает. При таком количестве театров, которые у нас сегодня работают, их не хватает и в Москве, и в Петербурге, и в Воронеже, и в других российских городах.

Да и в Прибалтийских, например, странах, в которых я в последние годы тоже ставил, – Таллин, Рига, Вильнюс, – русские театры тоже испытывают страшный голод на оригинальную режиссерскую идею, сильную волю, хорошую школу и вообще на способность создать собственно спектакль. Мне кажется, что это следствие той сложной ситуации, в которой оказался репертуарный стационарный российский театр, где существует масса особенностей – психологических, организационных, – традиций и законов, по которым они живут.

Многими молодыми постановщиками эти особенности воспринимаются как анахронизмы, но на самом-то деле все мы вышли из какой-то традиции, какой-то школы, из какой-то культурной памяти. Да, существуют блестящие, громкие и успешные неофиты, которые благополучно без этого обходятся.

Но я и другие мои коллеги-ровесники, наверное, так работать просто не можем. Сегодня все меньше становится людей, стремящихся, умеющих, представляющих театральное дело как свое личное.

Развивать, поддерживать идеи может театр с определенной художественной программой, а институт художественного руководства, главного режиссера постепенно разрушается, отживает свой век, и нет очереди желающих прийти на смену тем, кому уже не 30 и не 40 лет.

– Подавляющее большинство театров существует по старинке, и оно, это существование, не очень благополучное. В театральных кругах много разговоров о реформах, однако никаких радикальных изменений не происходит. Почему?
– По большому счету в абсолютно изменившемся экономическом, психологическом, социальном пространстве театры сейчас немножко напоминают динозавров, а реформировать их – сложное, взрывоопасное, легко разрушаемое дело.

Динозавры вон тоже вымерли в одночасье! Тем не менее реформы необходимы, но мы сами откладываем и откладываем их, боясь навредить... Я это понимаю, поскольку сам еще не имею какой-то сформулированной идеи, плана того, как и что надо было бы сейчас делать, поэтому нахожусь в числе тех, кто предпочитает не спешить. Но это не значит, что я не осознаю острой необходимости перемен.

И еще – боясь разрушить что-то краеугольное, мы обрекаем развитие всего дела, которым занимаемся, на определенную стагнацию, на определенную деградацию. Из благих, безусловно, побуждений, но черт его знает...

Нам так удобно, и мы продолжаем играть в свои игры. В общем-то, наверное, ничем хорошим это не кончится. Все мы – я имею в виду людей театра – достаточно эгоистичны и хотим прежде всего извлечь некую пользу или выгоду от собственного дела в конкретный момент.

Все достаточно приноровились к тому, чтобы пользоваться слабостями и несовершенствами той системы, в которой наше дело сегодня существует. Нам так удобно!

А то, что возникает в результате, далеко не всегда пользуется успехом у зрителей. Вот передо мной афиша будущей «Золотой маски – 2008». Там в списке номинантов огромной театральной страны России значится всего пять спектаклей большой формы. Я не знаю, чем руководствовались эксперты при отборе спектаклей-номинантов, так ограничив их круг… Скорее всего, они правы: сегодня в театре настоящая творческая удача – большая редкость.

На эту тему
• Михаил Козаков: «На мой век публики хватит»
• Чужая земля
• Гей ты или человек?..
• Дмитрий Певцов: «Я абсолютный реалист…»
• Разум и чувства

– Для настоящей творческой удачи, кроме хорошего режиссера и талантливых актеров, еще нужна и крепкая финансовая база. Ни для кого не секрет, что большинство драматических театров за пределами Москвы и отчасти Санкт-Петербурга перебиваются с хлеба на воду.
– Денег, которые расходуются государством на развитие театра, должно быть, безусловно, больше, но и распределяться они должны иначе.

К сожалению, здесь все еще в силе уравнительный принцип социализма – всем по две тысячи, чтоб не умерли с голоду. Поддерживаются одновременно люди способные и малопрофессиональные. А так быть не должно!

В нашем деле необходима состязательность идей, программ, замыслов. Каждый театральный режиссер должен понимать, что ему дается некий шанс, ограниченный во времени: реализовать свою определенную художественную задачу, которая, опять же, в некоем конкурсном отборе будет оценена как перспективная, достойная и важная, имеющая смысл или как этого смысла не имеющая.

В первом случае она должна реализовываться на условиях четко прописанного контракта, а во втором взаимное сотрудничество становится невозможным.

– Но есть же режиссеры, которые прекрасно обходятся неким проектным мышлением, создают отдельные спектакли на разных площадках и, в общем, через это себя во всех смыслах реализовывают и… процветают.
– У меня так не получается. Я не могу «выключиться», отрешиться от мыслей о своем театре, занимаясь постановками за пределами Воронежа, в других труппах.

Для меня важно ощущение общей ситуации, контекста, ожиданий публики, желания артистов работать в определенной методологии, оставаться сознательной и творческой составляющей частью сочинения спектакля.

Я, в общем-то, учитываю все эти вещи, и, возможно, это является одним из тех препятствий, которое я ощущаю в последние годы все более и более остро. Как несоединимость, как дистанцию между замыслом и конечным воплощением.

В результате все более остро осознаю несовершенство того, что я делаю. Казалось бы, с годами можно было бы уже успокоиться и не переживать, профессионально без особых внутренних тревог заниматься своим делом. Но у меня все время как в первый раз, и каждый раз я как будто бы себе или кому-то еще сдаю какой-то экзамен и понимаю, что конечный результат, итог, все-таки очень и очень далек от начального замысла.

Не знаю, возникает ли из того, о чем я сейчас говорю, ощущение, что я такой несчастный, задерганный человек, или нет, но хочу в любом случае сказать, что это не так.

Я продолжаю переживать очень много приятных и интересных минут в процессе того дела, которое мне нравится. Мне нравится придумывать, мне нравится с художниками, артистами, музыкантами, бутафорами, парикмахерами, осветителями создавать спектакли, мне нравится то, как я сейчас живу. И все, казалось бы, хорошо, если бы…

Если бы не какие-то внутренние препятствия, мешающие наслаждаться результатом этого процесса. От процесса, в общем, я получаю много позитивных эмоций. Результатом меньше и реже бываю удовлетворен.

– В канун Нового года вы вернулись в Воронеж, в родной театр, и в каком положении вы его нашли?
– Как всегда, в рабочем и творческом. Я приехал как раз на выпуск нового спектакля «Скупой» по пьесе Мольера. Постановку осуществил приглашенный из Санкт-Петербурга режиссер Георгий Цхвирава. Так что под самый Новый год мы показали несколько премьерных спектаклей.

С новой своей постановкой в Воронеже пока еще не определился, но планы и задумки есть, а пока отдыхаю после московской работы в Театре им. Пушкина. Отдыхаю в том смысле, что ничего не ставлю.

Как художественный руководитель Воронежского театра решаю текущие проблемы. Надо сказать, в последние годы их стало значительно меньше, чем раньше, – денег стали зарабатывать больше. В каких-то моментах, в которых прежде должны были себя очень ограничивать, – в приобретении нового осветительного оборудования, в постановочных расходах на спектакли и так далее – сегодня уже не так стеснены, как прежде.

В общем, нам грех жаловаться. У нас все здорово, кроме одного… до сих пор театр не имеет своего помещения. Если бы этот вопрос был решен, я бы считал, что не зря прожил жизнь и что все остальное уже не имеет никакого значения.

Этот театр – главное дело всей моей жизни, но мне катастрофически, фатально не везет в этом вопросе. Я знаю десятки примеров, когда помещение и все необходимые условия получали театры гораздо менее творчески состоятельные, чем наш.

В других городах, в других регионах все складывается. В Воронеже мы работаем в зале на сто мест, арендованном у Дворца культуры железнодорожников. Играем 180 спектаклей в год с постоянными аншлагами, выпускаем две, максимум три премьеры в сезон...

Но для городских, областных и прочих властей эти аргументы почему-то весомыми не являются. Нас поддерживает общественность, местная пресса, наши постоянные зрители, наконец, но, как только освобождается в городе подходящее помещение, все хлопоты оказываются тщетными.

Тут же в них открываются игровые клубы, казино или непонятного назначения центры. Создав театр практически на пустом месте, выживая в очень непростых условиях, я знаю точную цену каждому работнику, каждому рублю. И поэтому смотрю на эти вещи с некоторым недоумением и горечью.

Но в принципе я могу сказать, что работники театра везде мечтают об одном – об успехе, о творческих победах, везде хотят настоящего искусства. Я нигде не встречал циничных, вороватых, равнодушных театральных людей. И этот факт вселяет надежду, несмотря на то, что в чиновной среде эти негативные качества встречаются сплошь и рядом.